Ключ Четвёртый - большой, медный, с узорами, которые все уже давно позеленели от времени. (1/1)
Трамвай. Старый, потрепанный, с облупившейся красной краской на пухлых боках. Рожки прокрыла ржавчина, зеленоватый мох, на крыше строится муравейник. Муравьи поют красивые песни русалочьими голосами, правда почти неслышно - да и не всякому дозволено русалочьи голоса слушать. Трамвай давно врос в землю, аж колёс чугунных уже не видно. Врос в землю, накренился немного, потому что под самым его боком усердно пробивается молоденькое, гибкое, весёлое деревце. В Трамвае живёт Пьеро. Нет, ну конечно, он нашёл этот трамвай, когда был кем-то совсем иным. Он плохо помнит, но, кажется, он сначала долго-долго падал, смеялся и много рассуждал сам с собой. Он вообще был весьма говорливым. А потом, всё-таки, упал, ударился локтём и ободрал коленку. Да, он плохо помнит, но, кажется, там был такой смешной маленький Белый Кролик в сюртуке и манишке. Ему стало интересно, он побежал за Кроликом, чтобы узнать у него всё на свете и задать пару сотен своих глупых вопросов. Но он бежал очень долго, Кролик был шустрый, а вопросы всё роились в голове - он заблудился. Заблудился, и голубое платье с белым передничком куда-то делось. Зато появилась Роза. Роза была противная, злая, и ему совсем не понравилась. Он не стал слушать эту вздорную дурочку, а пошёл куда-то дальше, тут же забыв и про алые лепестки, и про сюртучок, и про Нору, в которую падал. Он шёл, шёл, шёл, менял лица и имена, пока не нашёл этот трамвай. А в трамвае были очень уютные серые ленты, мягкие, как ушки щенков. Он не удержался, обвязал ими свои запястья, и стал куколкой. Его лицо стало белым, на белом кафтане появились круглые чёрные помпончики-пуговицы, а на щеке - чёрная слеза. Сначала Пьеро очень грустил. В беспокойную голову упорно лезла какая-то голубоволосая девчонка, курчавая собака, похожая на овечку, да злой шут в красном трико и в лисьей маске. Шута звали Арлекин, он был очень злой, и даже через выдуманные воспоминания всё полнил и полнил чёрно-белое сердце горькой обидой. А потом Пьеро забыл и Арлекина. А потом настало утро, солнце пробралось в пропылённый салон, проскользило бритвой по кожаным сиденьям, обняло Пьеро и срезало ленты. По началу Пьеро обеспокоился, принялся переживать и сетовать - как это, дескать, без лент-то теперь жить? Как ходить, как руки поднимать, как по сторонам смотреть, когда лент нет? Только потом успокоился, вспомнил, что с лентами этими - вовсе не двигался, висел себе на стенке, пыль собирал. Подвигал пальчиками, несмело, неумело. Потом осмелел, замахал руками, завертел головой, рассматривая свой трамвай. Вот окна, в них стёкла - запачканные, в полупрозрачных следах от дождевых капель, с тонкими трещинками. Вот паутина под потолком, вот из одного сиденья пружина торчит - коричневая кожа от времени прохудилась. Вот место кондуктора с выцветшей табличкой, вот медный, узорчатый компостер с чёрной круглой кнопкой - совсем как пуговицы на его кафтане. Вот двери с потрескаными, обсыпающимися резинками, с овальными окошками - чудо какое-то, а не двери! И одна всё так же приоткрыта, с тех самых пор, как Пьеро пришёл сюда жить. Подножка поросла травой - вот как долго на стене висел. Пьеро набрался храбрости и медленно пошёл к дверям. И ступил на мягкую траву ножкой в аккуратной атласной туфельке. Набрал полную грудь воздуха, спрыгнул со ступеньки и зажмурился от яркого, горячего солнца. Когда цветные пятна под веками немного утихомирились, Пьеро открыл глаза, стянул белые туфельки с чёрными пупмончиками, поставил аккуратно у дверей, да и упал в сочную траву. Горький сок брызнул на его белые ладони, и он показался себе ещё более бледным и неживым на фоне этой полноцветной жизни.И Пьеро стал Жить. Целыми днями осторожно отколупывал краску с пухлого бока трамвая, оттирал пучками горькой ароматной травы, подновил табличку с номером "39", а в маршруте написал "Там - Тут" - краска нашлась за водительским креслом. Перекроил свой кафтан, отодрал глупые пумпончики, сделал из него уютный комбинезончик, изумрудный от травяного сока. А слёзку уже давно повесил налобовое стекло. Чтобы не мешала радоваться жизни. А сейчас Пьеро сидит на крыше своего трамвая, заботливо прилаживает навес к рожкам, чтобы уберечь муравейник от дождя, которым уже отчётливо пахнет в воздухе. Ещё пахнет горячими лепёшками, которые Пьеро напёк в трамвайной печке, травяным чаем и ещё карамелью. Трамвай всегда даёт ему то, что необходимо. Муравьи даже перестают строить свой домик, выходят на свои крохотные балкончики и поют русалочьими голосами так, что он их слышит.Муравьишки поют о его Истинном Имени под стук накрапывающего дождя. Пьеро улыбается, делает реверанс и спрыгивает в потемневшую траву. Он укутывается в мягкий плед, слушает отдалённые раскаты грома и улыбается. - Нужно звать гостей. Давно я не приглашал гостей в Изумрудный Город...