День, когда Земля остановилась (1/1)

Большая темная пустая комната давила пространством, голые и грязные стены, от которых тянуло сыростью, простирали к нам свое леденящее дыхание, забитые досками окна, сквозь щели в баррикадах которых нас оглушала своим криком ночь, пропускали внутрь терпкую серость. Мы лежали на старом истертом матрасе и пытались согреться присутствием друг друга. Казалось, так, лицо к лицу, сплетя руки, мы провели целую вечность, состоящую из одного-единственного повторяющегося до одури вечера. Только друг друга мы видели отчетливо, и не странно, Джек был единственным, кого я видела целую вечность, я была единственной, кого он видел с тех пор, как опустилась ночь. Воздух вокруг был наполнен маленькими рябящими точками, как плохо проявленная фотография. Все было зернистым, кроме нас двоих. Лежа на спине, мы глядели в потолок и думали, зачем это Бог сотворил жизнь такой печальной*.– Мне страшно, Джек, страшно, когда я представляю, что вокруг все мертвы. На многие мили вокруг, а, может, и больше мы – два единственных бьющихся сердца, – казалось, холод, поселившийся во мне, должен был остановить и мое сердце. Я заплакала, мечтая об освобождении, моля об избавлении. Джек притянул меня ближе к себе, крепко обнял и унял дрожь. Холод отступил. Я знала, что это ненадолго, он отступил перед сильнейшим, но когда я останусь одна (я содрогнулась только от одной мысли об этом) он снова вернется, и я больше никогда не проснусь.– Что ты такое говоришь, глупышка, – улыбнулся он теплой улыбкой Будды. – Какая разница, что за дверью. Какая разница, что на улице, в городе, за его пределами, если ты чувствуешь, ощущаешь себя. Умри весь мир…?Так оно и есть, Джек, – хотелось кричать мне, – как ты не понимаешь, мы совершенно одни, одни среди серости и тлена, среди того, во что превратилась пресловутая цивилизация и миллионы человеческих жизней?.Мои кулачки уперлись в его грудь, я пыталась вырваться из объятий, хотела кричать на него, бить его, пока не пробью невозмутимость горной вершины, которая уверена, что простоит миллионы лет. Я не понимала, почему он настолько спокоен, когда вокруг пахнет смертью и холодом, когда мы дышим липким разложившимся воздухом, живем в прокисшем и сгнившем мире. Почему он улыбается, когда даже стены молчат угрозой, смердят концом всего сущего.– Главное, что в эту минуту, здесь и сейчас бьется твое сердце, – он положил мою руку мне на грудь, – бьется мое сердце, – на свою грудь. – Когда во всем мире есть хотя бы двое, которые чувствуют себя живыми, нам не грозит абсолютное Ничто. Даже если бы сегодня был последний день Земли, ничего не изменилось бы. Я по-прежнему был бы рядом с маленькой беззащитной Евой, которую должен оградить от печалей жизни, научить видеть в мире, каким бы он ни был, красоту и мудрость, подарить ей спокойствие.Он приподнялся и прислонился к спиной к стене, я положила голову ему на колени, словно маленькая девочка, которая ищет утешения у отца. В жизни ?до? я такого никогда не делала, не знала, что, снимая светскую маску безразличия перед правильным человеком, можно чувствовать себя в безопасности, не знала, что слабость может освобождать и успокаивать. Пальцы Джека блуждали в моих волосах, он проводил ими по спутанным кудрям, заправлял за ухо непослушные локоны, я гладила его колено в прорези рваных поношенных джинсов. Остались только тактильные ощущения и переживания, нервное напряжение исчезло. Я улыбнулась, поцеловала его голое колено, смутившись своего импульсивного поступка, трухнула головой и спряталась в длинных кудрях.Джек посадил меня к себе на колени, убрал волосы назад, провел пальцами по контуру лица, посмотрел мне в глаза, мои большие напуганные глаза, и спросил: – Что бы ты делала, если бы это был наш последний день?Каким неуместным звучало это ?если? среди мертвого дыхания города, застывшего за дверью запаха кладбища, землисто-серого вкуса сомнительного будущего, скверного и ужасающего, как звук ломающихся костей, вида обреченного одиночества вдвоем. Он не отводил взгляд, внимательно наблюдая за мной, Будда ждал ответа от нерадивой ученицы. Что бы я сделала перед шагом в небытие, на что бы я осмелилась, приняв наставления моего нового бога? Я еле коснулась губ Джека и тут же уткнулась в его шею, не веря в то, на что осмелилась. Он обхватил мое лицо ладонями и вернул поцелуй, первобытный, как необузданная природа Америки, и жаркий, как ее самое пылкое сердце. Наверное, впервые я полностью осознала его силу и свою слабость противостоять ей, это было пугающе и одновременно правильно. Джек заметил мое секундное колебание:– Ты боишься меня?– Нет, я боюсь того, что этот мир в шаге от того, чтобы без остатка отправиться к черту, а мы танцуем бибоп, навлекая на себя смерть.– Старый-добрый боп! Прекрасная идея! – крикнул он, подскочив на ноги. Джек подхватил меня и закружил по комнате. – Маленькая моя девочка, давай представим, что сегодня последняя ночь перед тем, как Земля остановится! Давай танцевать смерти вопреки, – он весь светился от объявшего его безумия и бросился к магнитофону, который не играл ничего, кроме пыли. Джек заставил его работать, на волю вырвался яростный ритм бопа и дикий скрип голоса Чарли Мингуса. – Джек, что ты делаешь? С ума сошел?– Сошел, – согласился он и обнял меня за талию, наши глаза встретились. Его возбуждение вылетало у него из глаз клинками дьявольского света*.– Нас же услышат и найдут. Они придут за нами.– Ничего не бойся, сама же говорила, все вокруг мертвы, а мы празднуем последний день Земли. Почему бы не пошуметь на славу? К черту все! Если следующий рассвет не будет читать мне нотации по поводу ночного дикарства, ни один рассвет больше не заставит меня стыдиться того, что я сделала, впереди не будет часов раскаяния, часов для невеселых мыслей и страха перед грядущим, то почему бы не отдаться ночи, предоставив ей вести меня сквозь буйство ощущений. Мы прыгнули на наш многострадальный матрас, переминая его ногами, как язычники виноград на празднике изобилия. Его рубашка полетела на пол, я сбросила свои брюки в противоположный угол комнаты и осталась в скандально коротком платье блузки. Большие шершавые ладони Джека скользили по спине и бедрам вверх и вниз, жадно сминая мою блузу, алкали теплое тело под тканью, мои трепещущие пальцы неуверенно зарывались в его волосы, гладили широкие плечи и грудь. Мы, словно чокнутые, упивались ощущениями, осязанием друг друга. Как сумасброды, умалишенные, одержимые безумцы продолжали танец под неистовый джаз. Я слышала, как к магнитофонной записи присоединилась смерть, они учуяли нас, спертый, сопрелый звук шагов примешивался к трубе, ржаво-болотный запах мертвецов затаился за дверью, но это больше на останавливало меня, а делало каждое движение и прикосновение бесконечно желанным и необходимым, как воздух.Поцелуи Джека, его задыхающееся в ночи вседозволенного нетерпение и безыскусная грубость лесоруба находили ответ в моей неуверенной нежности, природной щедрости влюбленной женщины и перешедшей грани возможного чуткости. Адский огонь пальцев надолго после прикосновения оставлял чувство его присутствия, жар, истому. Мы заставили слабую человеческую природу работать на себя, продлить ощущение необузданной жажды и блаженства. Нескончаемая серость сменилась ярким огнем эйфории. Мы доводили друг друга до исступления, когда вокруг по стенам уже метались тени распада, а дверь выбивал запах безвременья и великого Ничто. ________________________________________________________* цитаты из романа Джека Керуака "В дороге"(On the Road)