XVII Past (1/2)

"И она, сняв покрывало, вдруг предстала предо мной.О ночь мечты волшебной, восторги без конца!О, где же ты, мечта, где ты, грёза и счастье?Прощай, прощай мечта, прощай греза любви".Ж. Бизе "Искатели жемчуга" Ария Надира Так сложился обычай – люди в конце своего пути исповедуются, рассказывают обо всех своих грехах, каются в самом ужасном, чтобы затем, может, и не взлететь ввысь. Но, имея надежду, умирать казалось не так страшно.

Вампиры… слишком отличаются от людей, чтобы попробовать покаяться в чем-нибудь. Их смерть – скоротечна, часто – неожиданна, когда в одну секунду ты просто был, а в другую твое сердце не служит самому себе. Бессмертным сложно умирать.Вовсе не потому, что они не смогут сделать этого от старости, попрощаться с любимыми и провести последние мгновения в кругу родных. Почувствовать на лице запах смерти – он холодный и затхлый, словно старая книга – в последний раз улыбнуться и понять, что ты ни о чем не жалел.Мы гораздо слабее, чем о нас думают живые. Перед смертью нет смысла исповедоваться, потому что такие грехи не сможет простить даже Дьявол, а вера во спасение медленно тает, стоит произнести слово. Вампиры много о чем жалеют, пусть и не говорят этого вслух. Мы жалеем о жизни, которую прожили в крови и грязи, жалеем о том, что когда-то не остались там, где нужно было, о том, что твое место наверняка было занято кем-то еще.

Обухом по сердцу бьет мысль о том, что ты умираешь вовсе не на кровати в окружении близких, а в собственной луже крови, с трудом опираясь на кирпичную кладку. Твои дети – потому что у тебя их никогда не будет – не смогут обнять тебя в последний раз и подарить частичку своего тепла и любви. Любимый человек – у тебя их было так много, что ты сам сбиваешься со счета – где-то далеко, возможно, даже не помнит о тебе потому, что вам не суждено было встретиться так.Вместо теплых воспоминаний, которые вызывают знакомые запахи, знакомые лица и знакомые мелодии, возникает лишь холод, от которого хочется закутаться в одеяло, снова оказаться в безопасности, дома, в родных пенатах, где зла тебе не желает никто.

Выходить в мир оказалось больнее, чем Николь этого ожидала. Она вошла в мир совсем юной, пахнущая белой сиренью и медом, а мир поглотил ее без остатка, словно хотел вкусить всю, уничтожить все то светлое, что пыталась пронести у сердца маленькая француженка.

Николь растеряла все человеческое еще давно, когда заставляла людей подчиняться себе, манипулировала чувствами и событиями, строила новую историю, из которой сейчас состоит мир.

Жалела ли она об этом?Входная дверь мелодично заиграла, касаясь цветных полумесяцев, что играли под потолком – Ривейн пропустил Николь на темную улицу. Снег только-только начинал кружиться и опадать хлопьями наземь, смешиваясь с бурой грязью.

После дешевого пива, которое вызывало столько воспоминаний разом, пошел несвойственный для этой компании коньяк, сигареты и бильярд – время скатилось за полночь, но чувство тревоги почему-то все не шло. Из-за выпитого было ужасно жарко, поэтому Ривейн стянул с себя кожаную куртку, тут же накрывая ею плечи обращенной.- Я вампир, мне не бывает холодно,- вяло запротестовала девушка, но скинуть куртку не попыталась, ощутив сладкий теплый запах, исходящий от нее.

В прошлом, когда их связывали теплые чувства, Николь никогда не чувствовала какого-то давления на себя, в этих ненавязчивых отношениях не было ни капли власти или доминанты. Была лишь щадящая любовь и преданность, с которой лишь волк мог заботливо вылизывать разорванное на части сердце.

Но у вампиров нет чувства долга или благодарности.

- Завтра я возвращаюсь в Амстердам,- громкий голос Ривейна мигом вывел Николь из раздумий, она подняла глаза на волка, который так же глядел на обращенную. Темные изучающие глаза имели мало общего с глазами единственного Бессмертного, они внушали тепло и радость, ту самую синицу в руках, в то время как блеск карих глаз Элайджи разжигал какой-то огонь, мешающий приблизится друг к другу.Сравнивать этих двоих казалось чистым безумием, Ривейн не был пародией на Майклсона, он был лишь другим человеком, полюбить которого Николь не смогла, как бы ни силилась. И теперь жалкие потуги этой фальши пытались вырваться на свободу, быстро стучащее сердце отчаянно хотело доказать, что не все еще было потеряно. На самом деле все.

- Тогда зачем ты приезжал? – на самом деле обращенной это не было интересно, а медленно тухнущий огонек в глазах оборотня лишь доказывал то, что он уже сейчас говорит неохотно и чувствует гул алкоголя в своей голове.

- Хотел уладить одно дело,- хитро недосказал мужчина, опуская сильные руки на плечи Монтеграль.- Между пленниками луны и солнца ведь теперь идут переговоры. Все стало гораздо демократичнее и цивильнее, чем было несколько лет назад, я ведь говорил.Николь за столько лет привыкла слушать, словно животное, которому нечего сказать, или тот, кому есть что, но сказанное окажется глупостью.- Возможно, когда-нибудь между нами восстановится мир. Тогда не придется прятаться, как сейчас. Нужно всего-то подождать.

Слова, которые вертятся на языке, звучат совсем дико, Николь боится их озвучить и признаться в том, что дело совсем не в многовековой вражде, которая началась со дней сотворения вампиров. Дело лишь маленькой обращенной, чье сердце было подарено давным-давно.Ривейн смотрит на Николь и ждет ответа, измученно улыбается и пытается вернуть то, что потерял много лет назад. Сколько лет ты хочешь ждать? Десять лет, двадцать? Спустя века я не изменюсь ни капли, а ты к тому времени постареешь, что сможешь лишь дотронуться холодной кожи шероховатыми пальцами, прежде чем умрешь.

Поэтому обращенный никогда не сможет стать парой для пленника луны. Слишком больно будет обоим. Вампиру – наблюдать за тем, как возлюбленный увядает, словно роза, что была сорвана много дней назад, а оборотню – видеть, как все, даже он, меняются, кроме той, кому отдано сердце. Все фотографии будут заставлять рыдать, а каждая совместная прогулка выматывать.