XV Past (2/2)
- Достаточно для того, чтобы понять ценность утраченной мною жизни,- уклончиво отозвался Первородный. Они шли под руку вдоль безмолвного тракта при убывающей дряхлой луне, которая еще только день назад была загадочным и манящим полнолунием.- И это не было моим выбором, как и твоим сейчас.- Почему ты не успел завести себе семью? Сколько лет тебе было?Николь даже взглянула на собеседника, а тот виновато опустил голову, словно коря себя за то, что не сможет рассказать все и сразу:- Я успел понять, что любовь, как и все, уходит, не бывает вечных чувств,- эти фразы колко саднили что-то в сердце Николь.- Ты, вероятно, хочешь спросить, жалел ли я об этом? Да, иначе не стал бы предупреждать тебя. Но сожаления угасли: только тот, кто жил так долго, как я, может сказать тебе, что существует, а что нет…Сиреневатые облака катящиеся навстречу рыжему солнцу, медленно скидывали с себя праздничный наряд, сменив его непроницаемым трауром, укутывались в серебристые угольки звезд, в лунный блеклый диск, появившийся прямо над головой. Однако у Николь было слишком мало времени и слишком мало сил, чтобы, запрокинув назад голову, всматриваться туда, где оставили свой след Каин и Авель, которым вечно было суждено напоминать людям о братоубийстве, причинившем столько горя.
В глубокой траве плясали неугомонные сверчки, ветер кружил голову своим свежим дыханием, и вся эта какофония заставляла кривиться от боли в висках.Однако Николь, морщась, поворачивается к луне и осторожно отгибает рукав куртки, где на внутреннем сгибе локтя к вене ползла черная вздувшаяся вена, напомнившая чем-то чумные гнойники, которых в свое время девушка видела достаточно, чтобы понимать, что все это не было шуткой или сном.Черная блестящая в лунном блеске кожа извивалась, словно хищная змея, незаметно двигалась к локтю и дальше, к плечу, готовая заскользить по шее и впиться в нее незримыми ядовитыми клыками. Монтеграль опустила рукав обратно, и, прижав к себе руку, взглянула в полуночное небо, в котором едва прослеживались указывающие путь звезды.***- Майк, ты можешь позвонить еще кому-нибудь, вдруг... я поняла. Спасибо,- Николь беспокойно сметает со лба выступившую было испарину, а затем отнимает от уха бесполезный телефон, нервно кусает нижнюю губу. Комната отеля, в которой ей пришлось оказаться - невероятно уютная, тлеющая в желтоватом свете ламп, но душный запах чего-то тухлого разъедал даже глаза. Монтеграль, щурясь, приоткрыла штору и выглянула на мрачную темную улицу, где забвенно тухпоследний фонарь, лишь где-то вдали, на дороге, просматривались алые огоньки машин, гремела музыка. Еще раз вытерев ладонью лицо, брюнетка пальцами откинула ниспадавшие на лицо мокрые волосы и снова уставилась в телефон, судорожно листая бесполезный список контактов.
- Николь... Николь!- женский надрывный крик из соседней комнаты вывел обращенную из равновесия и она мгновенно обратилась в слух, затаив даже дыхание.- Мне нужна кровь... пожалуйста, выпусти меня, я сделаю все, что захочешь... немного крови!...В пару шагов Монтеграль достигла коридора, где из-за запертой двери комнаты просачивалась тусклая полоска рыжеватого света и неприятный запах, от которого мутилось в голове. Николь приложила к двери ладонь и сказала, виновато опустив голову:- Я не могу, это делает тебе хуже... мне нужно еще время. Я позвоню, я обещаю... я найду кого-нибудь!Телефон в руке завибрировал и зашелся трелью, поэтому Монтеграль отскочила от двери и приложила трубку к уху - еще один крик из-за двери она бы не выдержала.Еще утром Николь думала, что все обошлось. Рана затянулась, оставив после себя лишь дурное воспоминание и знакомый прелый запах гнили. Клара, задрав майку, повертелась перед зеркалом, продемонстрировав тому плоский живот и выступающие ребра. От укуса не осталось и следа. Николь, сидя в кресле, с кривой усмешкой оценила отсутствие чего-либо опасного:- В следующий раз, когда будешь принимать клиентов, пожалуйста, спрашивай у них паспорт,- кисло пошутила она, а Клара в то время опустила майку обратно, затем передразнивающим тоном отозвалась:- Да, сэр, прошу прощения, вы зубасты? У нас ограничение по укусам, знаете ли.
Монтеграль напряженно рассмеялась, пытаясь отогнать странное тревожное чувство, нараставшее в груди с каждым часом.К вечеру Кларе становилось только хуже, и уже к шести она не смогла удержаться на ногах, упав прямо на пол.Подхватив ее под руку, Николь с легкостью подняла девушку, усадив на кровать:- Подними майку,- приказала она, а затем, не дожидаясь ответа, сама дернула вверх жесткую хлопковую ткань - вместо отсутствующего укуса на том месте уже красовалось синеватое пятно, ползшее куда-то выше, вдоль пупка, и Монтеграль, не задумываясь, оттянула майку еще выше, увидев багровые прожилки прямо на груди.
- Что это за... черт?... Клара попыталась подняться, чтобы взглянуть в зеркало, но смогла лишь грузно осесть обратно на кровать с болезненным стоном.А еще секунду спустя согнулась пополам от боли, взвыв так громко и протяжно, что у самой Николь дрогнуло сердце.- Оно... шипит, как будто двигается... больно,- девушка, клубком свернувшись на кровати, закашлялась, сжавшись еще сильнее, почти встретившись носом со своими коленями.- Ник, сделай что-нибудь, прошу!Николь только испуганно переводила взгляд с Клары на свои руки, которые колотило мелкой дрожью, и несколько секунд ей потребовалось для того, чтобы принять какое-нибудь решение.
За окном безмятежно плыли белесые тучи, смешиваясь с сапфировой небесной краской, позолотой слабо мерцающей луны где-то далеко, беспокойно выли собаки, в ушах гремела музыка с площади, в соседней комнате от раздирающей боли кричала обращенная, а к этому примешивался отвратительный гниющий запах, словно кто-то бросил разлагающийся труп по соседству. И только Дьяволу было известно, насколько больно сейчас было Кларе, насколько - Николь, что с лихорадочной испариной на лбу и спине звонила снова и снова, не надеясь на ответ.Ближе к утру Николь сморил сон и она уснула, сидя у двери комнаты, прямо на полу, подложив под голову руку согнутую в локте. Поток холодного воздуха, следующий по полу от выходной двери, приятно охлаждал горящую кожу, к душному воздуху из приоткрытого окна примешивался еще здешний, пахнущий застоявшимся человеческим дыханием и прелым луком.Брюнетка разлепила глаза, только когда солнце показало первый косой луч поверх ребристых крыш домов, и вместе с тем за каким-то глухим ударом последовал звон бьющегося стекла, жалостливый скрип разрываемых в щепки деревянных досок, слабые стоны и разрывающий пелену сна плач.
Протерев слипшиеся веки пальцами, Монтеграль задержала дыхание, пытаясь уловить еще какой-нибудь шум, скрип, тяжелое дыхание.Но все стихло, а громкие звуки теперь казались обычнымстрашным сновидением.
Только усилившийся сопрелый запах гниющего мяса и что-то приторно липкое витало в воздухе.Нерешительно Николь приоткрыла двери, боясь увидеть то, чего ожидала, и застыла, лишь в нос ударил сильный гнилой смрад, распространившийся уже и в коридор.
Паркетный пол был залит кровью, а белые простыни, грязные от гранатовых разводов, причудливой змеей вились по разломанным деревянным полкам. На сквозняке в вальсе закружились багровые кусочки книжных страниц, в солнечной холодной желтизне переливались яркими цветами осколки большого зеркала, от которого осталась лишь свинцовая грязная рама.
Коричневатые разводы на стенах и полу настолько дезориентировали, что Николь не сразу, но смогла разглядеть в углу съежившееся тело, укутанное в замызганное кровью одеяло.
Ноги все никак не хотели сделать пусть единый шаг, поэтому Монтеграль, обхватив руками дверной косяк, казавшийся ей теперь единственным спасительным средством, медленно опустилась на корточки, а затем осела на пол, впутывая и себя в эту грязно-бурую пелену спокойствия и отвращения.Слезы почему-то все не шли, и за это брюнетка корила себе сильнее всего, лишь губы подрагивали, а сердце готово было вот-вот вынырнуть из груди. Тошнотворный запах наконец-то смешался со сладким ванильным привкусом парфюмов, и Николь зажала рот рукой, чтобы не вернуть свой вчерашний обед обратно, затем обхватила голову руками, впиваясь пальцами в волосы:- Господи... - услышав вместо голоса лишь свистящий хрип, девушка всхлипнула раз-другой, пытаясь хоть немного облегчить нарастающую истерику, но вместо слез в горле стоял лишь удушливый комок из прелого мяса и сладких духов, а в глазах - багровое темное пятно прямо в углу. Самым страшным казалось и то, что Клара, свернувшись калачиком, будто мирно спала в луже собственной крови, отчего-то играла в какую-то игру, непонятную самой Николь. И самые ужасные подозрения только пропускались через слой осознания, не желая признавать самих себя.Монтеграль почему-то отчаянно хотела верить в то, что вот-вот Клара рассмеется, а затем поднимется на ноги, совсем как раньше, как всегда, когда ей приходилось выкарабкиваться из передряг.Чуда не произошло.В тот день Николь так и не смогла подойти ближе к телу, чтобы осмотреть гноящуюся рану на животе, которую Клара так старательно прятала весь день до этого, и именно это, возможно, стоило ей этой вечной жизни. Если вампиры умирали, то это происходило быстро, как вырванное сердце, или вбитый до основания кол в груди. Нагноение казалось тяжким и мучительным испытанием, на которое обрекали, словно на верную погибель, заставляя переосмысливать наново свою жизнь, рыдать и раскаиваться как ребенок, искать прощения у кого-то, кто даже тебе не принадлежит.
Это было невероятно больно и так же невероятно отвратительно. События, оставляющие шрамы на голом теле, очень сильно впоясываются в помрачневшую память и часто напоминают о себе горящим клеймом, что отвратительно пахло сладкой прелостью и каким-то отвратительным и липким ванильным ароматом...