XV Past (1/2)
?Мгновенье, и целый город разрушен.Теперь мне некуда деться?.Fleur Ночной Париж был прекрасен тем, с каким благоговейным трепетом спускалась с гор ночь на город, постепенно поглощая его в темноту, пожирая дом за домом, кирпич за кирпичом.
Однако никогда раньше Париж не опускался в ночь бесшумно, как это делал сегодня. Не было музыки, опустели открытые залы, где с закатом солнца танцевали девушки в разлетающихся пышных юбках, и танцевали, сбивая пятки из-за неудобных туфлей, задыхались от тугих корсетов, пока солнце не начинало просыпаться на востоке. Пропали пестрые сады, веселые граждане в сопровождении дам, спешащих куда-то на бал, раскуривающие трубки полковники. Многоголосая тишина внушала только страх и беспокойство.
С закатом солнца эта тишина только усиливалась, улицы осиротели, не слышна даже была игристая трель сверчков в траве и сов, вспорхнувших на охоту.
Николь совсем неуютно чувствовала себя без платья – то, в котором ее нашел Элайджа, совсем скисло, и больше напоминало жалкую тряпку, нежели тот синий кружевной наряд, который приобрели ей родители в прошлом году.
Сунув руки в карманы неудобных мужских штанов – пришлось даже надеть нелепые подтяжки, чтобы они не упали с бедер вовсе – девушка задумчиво разглядывала простиравшуюся дальше главную улицу, вымощенную кирпичом дорогу и лунный луч, скользящий, словно указатель и уличавший единственных своих наблюдателей.
Монтеграль почему-то не чувствовала совершенно ничего – был только холод, поднимавшийся откуда-то из живота и странная меланхолия, нахлынувшая с приходом ночи.
Элайджа стоит чуть поодаль, и вертит в руках сорванные веточки белой сирени, чудом оставшиеся после ужасной черной трагедии. Николь чувствует сладкий ее запах, от которого кружится голова и болит в груди, потому что приторность напоминает о детстве, колышет какие-то чувства засевшие глубоко внутри.
- Мне... пожалуй, мне нравится быть... как это у вас говорят? – вдруг произносит девушка, перекачиваясь с носков на пятки – ночная сова вспорхнула откуда-то с крыши монастыря, растеряв черные как бархат перья. Это приворожило Николь, поэтому она замерла, залюбовавшись пером, спокойно скользящим по небесной глади мимо луны.
- Бессмертным,- учтиво дополняет Майклсон, потянувшись за еще одной веточкой сирени – в Париже она всегда цвела слишком поздно, дополняя знойный август сладким душным призвуком.
- Верно,- Монтеграль вдруг опоминается, слово ото сна.- Я чувствую в себе огромную силу – это просто невероятно. И я уже не знаю, чему верить, раньше все было слишком просто: мир делился на положительных героев и отрицательных. Сейчас не могу с уверенностью сказать, кем я есть. Кто я? Человек света, погрязший во тьме? Или уродливый паяц, чающий себя благородным и чистым?- Ты очень умна для такой юной девушки,- льстивое замечание вызывает на лице смущенную улыбку, которую Николь почему-то сразу же спешит спрятать.- Мир не всегда будет однозначным, потому, что нет людейхороших или плохих. Это скажет тебе любой, кто немного осведомлен в этом вопросе. Это лишь абстрактное мышление, на самом деле человека в глазах остальных делают его поступки, а в своих глазах – отношение к счастью и то, какой ценой готов человек достигнуть своего счастья.
Элайджа, наконец-то, подходит к обращенной ближе, а затем опускает на черные, играющие в лунном сиянии волосы, венок из белой сирени. Приторно сладкий запах опутывает целиком, хочется закрыть глаза и погрузиться в него полностью.
Первородный в то время обходит Николь вокруг, чтобы посмотреть на свою работу, а затем произносит, поднимая глаза и встречаясь взглядом с блестящими в лунном свете глазами обращенной:- Ты должна знать, что это не игра, my dear. Она не будет длиться, час, день, неделю. Ты понимаешь это и без моего вмешательства,- Элайджа вырвал из венка пару лишних зеленых листочков и снисходительно качнул головой. - Когда-нибудь, может не сейчас, а может и не через сотню лет, тебе надоест то, чем ты есть сейчас. Тебе всего семнадцать лет, твои порывы обоснованы, но я уверен, что скоро запалу придет конец. Пройдет время, и ты скажешь, что тебе всегда хотелось семью: детей, крепкие узы, любовь. Но никто не вправе будет тебе это дать.Блики в глазах, наконец, срываются вниз, по щекам, но Николь, оставаясь совершенно спокойной, вдруг подносит пальцы к дорожкам от слез на лице.- Тебе очень к лицу сирень,mademoiselle,- добавляет Майклсон, сунув руки в карманы и слегка прокрутившись на носках. Словно бы его вовсе не интересовали эти внутренние метания подопечной.- Почему я плачу? – приходится сморгнуть набегающие слезы вновь, луна очерчивает их проторенный путь, а мужчина мягко берет обращенную за плечи, принуждая смотреть в глаза:- Девушка, сидящая внутри тебя, в твоем сердце – покидает тебя. Она готова умереть.
***-Тебя давно обратили, Элайджа? – венок на голове уже полюбился, Николь в нем чувствовала себязащищенной, хотя это было не так. Расположение духа вернулось, как только они покинули черту города этой ночью. Вместе с этим уходили воспоминания, комок в животе наконец-то ослабился, а часами позже исчез совсем – теперь не было никакого волнения, которое испытывала бы любая девушка, готовясь навсегда покинуть родной город.