III Past (2/2)
- Как Вас зовут, сэр?- едва дыша, осведомилась Николь, когда брюнет наконец остановился на развилке улиц и глядел, видимо размышляя, куда стоит идти дальше. Заслышав вопрос, он замер, а затем заинтересованно мазнул взглядом по собеседнице, словно только что увидел ее впервые.
Мужчина, который вел семнадцатилетнюю Николь Монтеграль по безлюдным парижским улицам, был возрастом около тридцати, может чуть больше. В уголках внимательно сощуренных глаз собрались едва заметные морщинки, что как-то даже облагораживали лицо и взывали к доверию. Зрачков видно почти не было, они интересно сливались с темной радужкой.С самого детства Николь, любившая наблюдать, научилась лишь по взгляду определять настроение, возраст, характер. Человеческие глаза лучились чем-то теплым, бархатным, глаза же этого незнакомого мужчины словно таяли в кромешном мраке, опутывая Николь еще большим количеством вопросов, чем раньше.
- Зови меня Элайджей. Сейчас мы должны как можно скорее покинуть город, у тебя будет еще много времени для того, чтобы задавать мне очень много вопросов, леди,- голос оказался под стать таинственному взгляду: манящий, хриплый.
Из-за таких людей и падали в безызвестные пропасти, проваливались под тонкий лед, держа в руках тяжелый камень.
Прожив столько лет после этого, Николь могла точно сказать, с кем был схож загадочный и рассудительный Первородный, умевший одним лишь жестом, взглядом и манерой речи очаровать собеседника.
Среди страниц дневника лежали сказки, записанные еще при здравой памяти. Это были исконно французские сказки, которыми матери часто пугали своих детей, вздумавших сунуться в такое гиблое место, каким сейчас Монтеграль представляла весь мир – болото.
Существа, прозываемые славянами болотниками, а во французском фольклоре величавшиеся Злыми духами, обитали на дне болот, а по ночам, лишь завидев путников, вместе с тусклыми огоньками на покрытых тиной посохах, бросались плясать по кочкам, заманивая бедолаг в трясину, где и топили их, волоча за ноги.
На одиноком отшибе, далеко от города, сплетшись с травами и цветами, прорастал небольшой город, что был так отдален от главной дороги, что никакие чумные известия еще не добрались до него. Трава приятно хрустела под ногами, а невероятный горький ее запах кружил голову. Пахло только цветами и землей, как когда-то в благозвучном Париже.- За всю историю Франции на ее теле оставались раны, уколы, порезы, но такой уродливый зарубцевавшийся шрам никогда и никто не сможет скрыть от общественности. Он прямо на лице, все будут смотреть на ужасное изуродованное миловидное лицо и не верить своим глазам.- Николь сидела, уткнувшись взглядом в стол, говорила едва слышно, постоянно облизывала пересохшие губы и закусывала их, вертела в руках кольцо, которое только что сняла с пальца. - В людях навсегда останется эта ненависть к смерти, безумство крови, страх жизни. Вот что страшно на самом деле. У Европы не будет будущего, если черные моровые собаки отгрызут от нее кусок. Это как сердце влюбленного, от которого оторвали кровоточащий ломоть. Оно зарубцуется, возможно, когда-то сможет быть. Но инвалидность – худшее, что я могу себе представить.
Элайджа только внимательно слушает, подперев рукой подбородок, однако глядит куда-то мимо Николь, пусть и в ее глаза. При ярком свете от сотен свечей, его глаза приобрели тепло-медовый, рыжий, совсем безобидный цвет, однако он вряд ли был способен уличить перемену.
Поэтому Николь зачарованно качнула головой, а затем неловко рассмеялась – кольцо со звоном покатилось по столешнице, замирая только потому, что Первородный прижал его пальцами, с немым вопросом глянув на обращенную.- Это кольцо теперь мне велико. Чувствую себя иссохшей грудой костей, если честно,- вяло пошутила Монтеграль, даже не подозревая, как она близка к истине. – Ты не думай, до этого была я гораздо красивее, правда. Я бы могла тебе понравиться.- Это все из-за чумы,- пояснил мужчина, разглядывая золотое кольцо, которое даже почему-то не потускнело от горя и скорби. – Золото – единственная вещь, которая не поддается влиянию человеческих кошмаров, но само является одним из этих кошмаров,- вдруг добавил Элайджа, однако затем поднял взгляд на Монтеграль и улыбнулся краешками губ.- И сейчас вы нравитесь мне гораздо больше, леди.Это были слова авторитетные, из уст взрослого человека, что были способны изменить мировоззрение рази навсегда. И они изменили, хотя я сомневаюсь, что сам Элайджа думал об этом.