XII Past (1/2)
Не разъединишь две золотые нити,Не прервёшь невидимого танца,Не удержишь волну.Замер целый мир, затаив дыхание.На кончиках твоих пальцев,И я не смею вздохнуть.(с) Fleur – ?Опьяненные нежностью? Это был не просто поток чувств: это был опутывающий вязкий туман, что мигом вскружил голову, заставил вдохнуть, впустил в мозг холод и свежесть, вместе с тем дурманящий сознание ничуть не хуже любого наркотического средства.Умеют любить только бессмертные.
Николь смогла остановиться, только почувствовав, как кровь, медленно стекшая по подбородку к шее, а затем под майку, лужей собралась у ног. И когда руки Первородного слегка смягчаются, почти выпуская обращенную из объятий.
- Ох, прости, я не слишком…? – в глазах все еще рябит, а от того, чтобы покачнуться, удерживает только стена сзади. Но, вместо отчетливой фразы, Николь что-то булькает кровью.- Все… хорошо,- тихо хрипит Элайджа, убирая спутанные волосы с шеи Монтеграль. – Позволишь…?
Николь качает головой взад-вперед, уже толком ничего не соображая – в висках билась ключом разгоряченная кровь, а тело судорожно подрагивало от внезапно хлынувшего дурмана.
Майклсон чуть ближе придвигается к обращенной, обхватывает ладонями ее лицо и притягивает к себе. В почерневших глазах Первородного Николь улавливает легкую опьянённость, когда он, едва пошатнувшись, склонился над обращенной и ткнулся губами в шею.
Монтеграль никогда в жизни не боялась боли, которую ей причиняли – все это было только временным состоянием, а затем все заканчивалось, но сейчас обращенная отчего-то спасовала, недовольно дергая плечом. Вопреки ожиданиям болезненного укуса, Элайджа очертил языком место, где под кожей пульсировала кровь; Николь знала, как сложно удержаться от соблазна, когда чувствуешь на губах солоновато-железный багряный привкус, а от эйфории отделяет всего лишь кромка кожи. Ад и Рай мешаются воедино, когда набухшие о крови мысли рвутся наружу, перерастая в неудержимые желания, когда хочется не только выпить досуха, но и безжалостно…
Монтеграль несмело подается вперед и уже слышит, как хрипло дышит ее патрон, казалось, даже чувствует его мысли, где борются на смерть два единых противоречия.
?Никогда не думала, что меня будет кусать вампир…? - мысленно хохотнула Николь, за секунду до того, как в шею с силой вонзились клыки Первородного, словно бритвой рассекая кожу.
Быть жертвой до того мучительно больно и приятно одновременно, что на миг темнеет в глазах, а обращенная чувствует, что краснеет от мысли о том, что такой образ прелюдий доставляет ей удовольствие.
Зубы входят глубже, заставив непроизвольно вздрогнуть и дернуться назад – однако там только стена, а значит, пути обратно не будет. Голова кружится – Николь понимает, что чувствуют люди, которых она пила когда-либо. Но сейчас этот акт немного отличается от того, что обычно связывает человека и вампира. Любовь.Бросает в хладный озноб, ощущается, что сил больше не достает, поэтому девушка крепко сцепляет руки на спине Элайджи и пытается ухватиться, как за спасительную соломинку. Шею обжигает скользкое ощущение крови, сбегающей подмайку, а от запаха собственной крови дурманится голова. Майклсон с силой вжимает Николь в стену, все еще крепко держа руками за плечи, но та и не думает вырываться.
Все это длится буквально несколько секунд – Монтеграль кажется, что проходят мучительно-сладкие часы, и обращенная наконец-то решается сказать, поднося пальцы к животу и мазнув по дорожке соскользившей крови:- Это… приятно…?Вместо ответа, Элайджа отрывается от шеи и целует обращенную: губы горячие, дурманно пахнущие кровью и коньяком – для Монтеграль это тоже своего рода адская смесь, которая вызывает целую бурю эмоций. В поцелуе растворяется едва ощутимый вкус крови – действительно, это лучший способ показать, приятно ли.
Николь отводит голову в сторону и тяжело дышит. Смеется и обхватывает Элайджу за шею, пока тот переводит дыхание и испытывающее глядит прямо в глаза:
- Если бы я знала об этом раньше… такое нужно повторять чаще,- от переизбытка чувств обращеннаяглотает окончания слов, задыхается, но все равно довольно хохочет, а затем тянется за очередным поцелуем, уже точно зная, что ей никто в этом не откажет. Пальцы требовательно рвут выпачканную кровью рубашку, губы кровавыми поцелуями скользят от шеи к уху, под хриплый выдох, что только подстегивает разыгравшееся чувство собственности, свойственное, почему-то, всем бессмертным. Иногда эти порывы превосходили по силе волчьи, что мысленно ставило вопрос ребром: в чем же отличие между вампирами… и оборотнями…?Каждый грешен в своей мере и по-своему. Так решила для себя Николь, впервые связавшись со стаей, которая, было ясно, не отпустила бы ее по своей воле ни за что…Это случилось в далеком двухтысячном году, когда она познакомилась с молодым симпатичным волчонком: он тогда был еще совсем слаб, однако не по годам умен, но расхлябан неимоверно. Все хвастался своей спутнице, что совсем скоро получит чин вожака, а та ему, конечно же, верила.
Ривейн стал первым самцом стаи еще до того, как Николь пришлось тихо и без объяснений уйти, даже не попрощавшись. Наверняка, она сделала юному волчонку еще больнее, чем тогда, когда он потерял родителей.
Николь даже могла бы сказать, что любила оборотня: любила за сильные руки, спину, которую можно было всласть расцарапать в моменты наслаждения, любила копну густых черных волос, пахнущих травой и землей с примесью какого-то металлического запаха крови, в которые можно было уткнуться носом, обнимая. Она спала с ним…?Да, спала, причем, не скрывая этого. Вожак стаи – титул был неимоверно прельщающим, что соблазнял не только всех волков в округе, но и волчиц и обращенных, готовых ради обладания этим телом на все.
Волки были сродни хорошо воспитанным людям – они были невероятно моногамны. Чертовски привлекательны, чем не мог похвастаться обычный вампир, и постоянны в своих отношениях. Когда умирала пассия – оборотень не стремился искать ей замену. Было ли это отдельным случаем, ведь после истории с Ривейном Николь пыталась не искать общества оборотней, но у бессмертных дело обстояло совсем иначе: они могли иметь партнеров за одну ночь более десятка, чем дольше длилась ночь, и чем меньше протекал день.Вампиры отнюдь не были благородны, их нельзя было даже сравнивать с единобрачными оборотнями. Наверное, именно в этом и заключалось главное отличие: даже не в том, что они были пленниками разных светил.
Все измерялось в любви.
До сих пор Николь не могла сравнивать: Ривейн любил ее пылко, отдавался полностью, не признавал иных. Николь, возможно, любила его тоже, однако отнюдь не всецело, ведь место в ее сердце было отдано всего одному. Единственному. Бессмертному.
Пускаясь в абсолютные размышления, стоит сказать, что не все вампиры, конечно же, абсолютно безалаберны и любвеобильны: это крылось в их особенности, как было особенностью оборотней излишний нарциссизм или гордыня.
Монтеграль прожила достаточно для того, чтобы окончательно убедиться в том, что существовали кланы, крепкие семьи, союзы, даже браки. Вампиры тоже могли любить без остатка, но, когда пассия погибала, старались закрыть огромную дыру в сердце чем-нибудь иным, иногда проталкивая в глубину своей души многочисленные жертвы, куртизанок и всевозможного вида оргии.
Больше всего на свете, путешествуя из угла в угол, Николь опасалась того, что когда-нибудь и ее сердце сможет регенерировать- ей больше не понадобится украденный кровоточащий кусок собственного сердца. Стать инвалидом – эта возможность, однако, тоже не привлекала.
Будучи человеком, Монтеграль привыкла надеяться. Ревнивая, гордая, целеустремленная, но в то же время слабая и зависимая обращенная боялась лишь одного – если вдруг кинопленка, со скрежетом перематывающая свои кадры, остановится и решит забыть? Монтеграль даже не будет больно – она просто не будет этого помнить, словно герой какой-нибудь фантастической книги, очнувшийся от холодного и одинокого анабиоза.
Когда-нибудь придется начать все заново.
На коже оставались багряные следы от пальцев, которые тут же исчезали, приравниваясь с матовостью мертвой кожи. Неимоверно жарко, но Монтеграль была готова продолжить. Никогда в жизни она больше не будет царапать ничью другую спину, не будет исступленно целовать, дрожать и тихо вскрикивать. Никогда больше.И, если вдруг придет время – то Монтеграль не заберет Элайджу с собой, как дал он ей обещание много веков назад. Условия сделок шатки как тонкий лед, по которому нельзя было ходить вдвоем. Уже сейчас Николь чувствовала, как что-то дрожит и скрипит под ногами, пока прижимает к себе тлеющую любовь. Они были здесь вдвоем. И одному из них здесь не было места.
Поезд двинулся по колеи вовремя, но если один из двоих не был готов спрыгнуть – погибнут оба. И оба, и Монтеграль, и любовь, они это знали. Подбирались к прыжку, уже будучи готовы к тому, что кто-то из них решится перешагнуть через пропасть.
Рассвет приходил медленно, а зимнее ленивое солнце затесалось где-то между домов, явно решая, стоит ли ему подниматься. Монтеграль, подобрав под себя ноги, сидела в кресле, стучала пальцами по клавиатуре ноутбука, другой рукой держала чашку с кофе – неужели, настоящим?!
Беспорядок, творившийся в комнате, смог бы привести в ужас любого человека, однако Николь это даже нравилось, поэтому девушка, оторвавшись от экрана компьютера, вытянула ноги, а затем, прищурив от удовольствия глаза, еще раз оглядела комнату.
Показываться человеку, что сдавал эту квартиру, отнюдь не хотелось – вся стена у двери была в уже подсохшей и потемневшей крови, которая привлекательнымиполосами сбегала по разноцветным паршивим обоям в розочку. Хотя Монтеграль не могла не согласиться с тем, что брызги пятен крови придавали этому мрачно-уютному месту какой-то шарм. Интересно, смог бы какой-нибудь эксперт по брызгам крови определить, что именно здесь занимались сексом два вампира…? Эта мысль заставила улыбнуться, потом Николь почувствовала, как у нее треснула нижняя губа.