XI Past (2/2)
Монтеграль снова хотела заявить, что не голодна, но безучастно дождалась пока сестра выйдет, а затем спешно опустила руки в холодную воду в плошке и брызнула на лицо, смывая грязь и пыль, пытаясь вместе с тем содрать с кожи слой отчаяния.
Коридоры в церкви были просты как три сосны, но обращенная умудрилась заблудиться даже в них, забредая попеременно, то в чьи-то пустые комнаты, то снова в помещение под крышей.
Витая лестница вниз приятно захрустела под ее ногами – назвать этот звук скрипом было нельзя, настолько приятным было ворчание досок – и Николь, пытаясь одновременно держаться за перила и поднимать полы полиняло-желтого платья, что нашла в одежном шкафу, спустилась вниз.
Волосы теперь были расчесаны и собраны – они уже не выглядели мокрой тряпкой, умытое лицо потеряло свой тифозный оттенок, а светло-карие медовые глаза наконец-то засветились. Следом за обращенной следовал легкий шлейф розового масла, которое явно добавили в воду для умывания.
За продолговатым столом уже сидели монахини, а во главе располагалась преподобная мать – пожилая женщина с примечательными холодными серыми глазами, от которых по коже шли мурашки.- Прошу прощения, матушка,- легкий и условный кивок головы, Николь разрешили присесть за стол между двумя молодыми девушками, поэтому она, плавно и легко варьируя между клочками падающих солнечных лучей, примостилась между монашками, как раз там, где на нее не падал свет.
- Помолимся перед трапезой,- Матушка подала обе руки, потянулись остальные, образовывая круг. Монтеграль без особой охоты повторила за верующими, отмечая про себя то, что руки у обращенной наверняка холодны как лед. А в голове зудела только одна мысль, словно Николь пыталась оправдаться хотя бы перед собой – я не верю.- Что за кольцо у вас на руке, Николь? – сухо поинтересовалась Преподобная, как только молитва была окончена, и обитательницы церкви принялись за завтрак.- Это подарок любимого человека,- каменное лицо бессмертной тот час смягчилось, будто была задета ее любимая тема – хотелось добавить еще что-то хорошее, но ее уже не слушали.
- Выпейте со мной, Nicole,- снисходительно добавила матушка, подав обращенной кубок, на что Николь натянуто улыбнулась.
Атмосфера, которая тянулась вокруг Монтеграль, была до того напрягающей и необычной, что впору было бы насторожиться. Николь не раздумывая, отпила из чаши, подмечая на себе взгляд всех монахинь.В чашу был добавлен тертый чеснок.
Плошка была осиновой.На столе перед Николь было высечено распятие.А за спиной под образом виднелось маленькое и незаметное зеркало.
Однако, вопреки тому, чтобы разозлиться, обращенная что-то неразборчиво промычала, прикрывая глаза:- В этом напитке что-то странное, преподобная матушка, вы не…
И в этот момент с ближайшего окна подло сорвали тяжелую штору, взметая в воздух тонну пыли, блестящей в солнечных лучах. Монтеграль ничего не успела сделать – только выронила чашу с напитком на пол и подскочила.Через несколько секунд Николь, наконец, смогла услышать что-то, кроме своего бешено колотящегося сердца, а затем обернулась прямо к солнцу – свет не вредил.
Только сейчас она заметила, что вместе с ней с места сорвались и все монахини, уже готовые наброситься на обращенную в любой момент. А та, содрогаясь от внезапного прилива адреналина, вытирала вспотевший лоб рукавами платья, одновременно с этим рассматривая ползущие по коже солнечные теплые лучи. Внутри все словно хохотало.
Приязнь сменилась недоверием, поэтому Николь смогла лишь смиренно опуститься обратно за стол, подавляя дикое желание рассмеяться: клокочущий смех так и рвался наружу:- Прошу прощения, я теперь боюсь резких звуков…- апатично пояснила обращенная, устремляя взгляд в кубок, от которого явно пахло чем-то чесночным.- В этом напитке что-то странное, вы не находите?...Монтеграль сбежала из церквушки, как только отсидела трапезу –солнце болезненно и непривычно царапало спину, однако ничего, кроме урчащего желания подставить лицо под лучи, девушка не испытывала.
Подняв подолы платья, Николь бежала прочь от человеческого внимания, дальше в горы.
Роса приятно щекотала ступни и щиколотки, солнце обжигало кожу приторно сладко, совсем нежно, незаметно.
Раскинув руки, обращенная упала прямо в высокую, никем не тронутую траву. Прикрыла на секунду глаза, позволяя слабым лучикам греть веки, слепить желтым эту черную бесконечность, скопившуюся под ними.
И только тогда громко рассмеялась, прижимая мокрые от воды ладошки к лицу. Видел бы он ее сейчас… Видел бы…!Багрово-красное кольцо обжигало солнце, казалось, камень был выкован из его осколка, вместе с тем оно обжигало руку, захлестывало. Теперь Николь была уверена – больше никогда не будет жить в ночи так, как жили ее сородичи. Ее временем будет день – как время всех людей!- Умеешь ты выбирать одежду… - нравоучительно-ехидный голос проникает под горло свитера, в то время как Первородный усердно борется с адскими застежками на замысловатом пальто. Николь, пытаясь одновременно закрыть двери квартиры и поставить сумку на тумбу, смеется, не забыв притом гадко съязвить:- Теперь ты оскорбил мои вкусы в одежде,- после чего кладет свои руки поверх холодных рук Элайджи, в момент расстегивая пряжку на поясе.Сделав пару шагов в сторону, Майклсон аккуратно вешает пальто на крючок на двери. Николь, найдя себе опору в тумбе, на которой лежит ее сумка, покачивается на пятках и жадно наблюдает за тем, как вампир стягивает с себя свое пальто. Сглатывает, и ловит на себе ответный хитрый взгляд.- А ты любишь медлить,- щурится Монтеграль, делая шаг в сторону Первородного, а тот легко перехватывает инициативу, закруживобращенную по прихожей, чтобы затемлегонько вжать в стенку:- Ты меня плохо знаешь, дорогая,- выдыхает прямо в губы, вынудив Николь двинуться вперед – Элайджа, как много лет назад, отстраняется назад, лукаво улыбается, а затем, легонько сжав обращенную за ворот свитера, тянет к себе. Невинный поцелуй в лоб, дыша прямо на кожу, спускает губы к щеке, едва касаясь, отчего Николь слабо дрожит и чувствует, что не сможет остановиться, даже если одумается.Издевательская медлительность Первородного, будто даже раздражает, и одновременно с этим обращенная совершенно не против подобной прелюдии – возбуждение граничило с безумием каждый раз, стоило Элайдже коснуться ее.
Наконец, Николь не выдерживает и с силой притягивает к себе бессмертного, с ожесточением впивается в губы. Сквозь поцелуй чувствует, что Майклсон нахально улыбается – это злит еще больше, вместе с тем распаляет, потому что его руки сползают с плеч на талию, легко задирают полы свитера. Обращенная покорно разрешает снять его с себя, по коже ползут мурашки, когда Первородный задевает пальцами лямочки майки, тянет вниз.
Вместе с тем Элайджа сильнее припирает Монтеграль к стенке, тем самым теснее прижимая к себе. У Николь не хватает дыхания: невероятно возбуждающе чувствовать себя в сильных объятиях, когда знаешь точно, что тебя ни за что не отпустят. Особенный терпкий и прохладный запах, исходящий от Майклсона снова, как и во время их первой встречи, принуждает втягивать его носом, пока не зарябит в глазах. Она отрывается от губ Первородного – только для того, чтобы неумело потянуть за узел галстука, запутаться и чертыхнуться. Это, как ни странно, вызывает новую волну легкого умиления у Элайджи – тот тихо смеется, а от этого смеха внизу живота что-то тяжело и сладко сжимается, поэтому Николь, оттолкнув руки Майклсона, буркнула:
- Я сама,- галстук наконец поддается, а Элайджа крепко прижимает Монтеграль к себе, уткнувшись носом в ее волосы. От Николь исходит горьковатый запах коньяка, тот час мешаясь со сладкой бархатцой лавандовых духов – от такой палитры у Первородного темнеет в глазах. Обращенная дурманящее проводит пальцами по его спине, забирается руками под рубашку.
- Ты никогда не слышала осамоминтимном, что может произойти между вампирами?...- шепот щекочет ухо, и Монтеграль отрицательно качает головой – ногти, больно впившиеся в спину, доказывают, что девушка хочет знать.
- Интимнее, чем секс?...- О, это лишь малая часть из всего прочего,- коварно усмехается, а затем расстегивает две пуговицы на рубашке у шеи, оттягивает край ткани, так что становится видна ключица. Запах кожи становится все отчетливее, брюнетка зачаровано проводит глазами от самого уха и до ямочки меж ключицами, пытается забраться взглядом ниже – пуговицы мешают.Элайджа едва ощутимо проводит пальцами по горлу, а затем томно произносит то, отчего у Николь по коже пробегают приятные мурашки:- Кусай. Прямо сюда.Обращенной не нужно повторять дважды, однако та секунду колеблется, пока чьи-то чужие мысли обухом не бьют по здравому смыслу: ?То, что ты почувствуешь, тебя не разочарует?.
В голове сердце взволновано отбивало быстрый такт, нарастающее напряжение, жара…
Николь приходится встать на цыпочки – довольно комично – для того,чтобы еще раз вдохнуть чарующий запах, что, вероятнее всего, будет преследовать ее всю жизнь, и впиться зубами в пульсирующую артерию на шее.