VII Past (2/2)
Эти три слова отзываются в груди девушки барабанной дробью, жаркой и горячей, словно это предложение было для нее всем. Странно – вампиры обычно холодны как лед, но сердце должно биться, иначе откуда кровь…? Николь, вопреки всем канонам, чувствовала себя совершенно живой, нормальной, здоровой, за исключением того, что пьет человеческую кровь.
Или, быть может, ей только хотелось видеть себя живой.
Монтеграль колеблется в дверном проеме и удивленно переваривает сказанное, пытается успокоить сбившееся дыхание. Сейчас уже понимает, прожив столько лет, что Элайдже не составило труда уловить перемены в дрожащем голосе, услышать ритм бьющегося сердца.
- Он не причинил тебе неудобства, Kole? – насмешливо дразнится Майклсон, хотя его голос ровен и спокоен. Монтеграль улавливает в тоне какие-то смеющиеся брызги, а затем откидывает одеяло, чтобы лечь Первородному под бок. Только потому, что ей самой не доставила удовольствия кровь, она решает промолчать, положив голову на плечо Элайджи.Николь укутывает холодное, но приятно пахнущее одеяло, а мысли вместе с пришедшим запахом застилает пелена спокойствия и вечного умиротворения. Хочется зарыться в этот запах полностью и втягивать носом воздух, пока в голову не ударит, а в глазах не запляшут черные пятна. Что Николь и делает, уткнувшись носом в плечо Первородного и проводя невидимую дорожку до самой шеи. Кожей Монтеграль ощущает колючую мелкую щетину, а на подбородке этот запах только усиливается. Под нижней губой на аккуратной ямочке новообращенная останавливается и, наконец, приходит в себя, замечая, что в судороге сжимает плечи своего единственного Бессмертного так сильно и властно, что тот криво улыбается, а в уголках черных глаз появляются полоски морщинок. Сколько тебе лет, Элайджа…?
На следующую ночь буря чуть поутихла, а Майклсон опаздывал – восход близился с каждой минутой, неотвратно приближая минуту нашего расставания. Николь еще не знала о планах Первородного – и ждала, сжавшись в углу кровати так, что превратилась в темный маленький комок.Уже следующая ночь должна была стать тем самым невероятным билетом в ?Новый свет?, который Майклсон обещал своей спутнице. Бубонная чума давила уже на пятки, а у Николь по-прежнему перехватывало горло, когда она чувствовала, что крысы, от которых она бежала, снова взяли след.
За открытым окном серебром играла луна, норовящая уже в любой миг скользнуть за мягкую гладь воды, раствориться, словно медленно плавящееся масло.
Присутствие Первородного девушка почувствовала еще за несколько миль отсюда, ища от скуки среди всех лишь одно сердце и одно дыхание, которое могла узнать из тысячи других.До восхода оставались считанные минуты, когда дверь заскрежетала, отзываясь колючим скрипом, и не впустила в дом Первородного.- Элайджа! – весь страх и гнев сняло будто рукой и Николь, бодро подскочив, вцепилась в вампира, скрепляя руки на его спине так сильно и трепетно, насколько это возможно. Майклсона колотит мелкая дрожь.- Я нашел путь в Новый свет,- воодушевленно начинает Первородный, раскрывая на столе карту. – Стоит только двигаться вот в этом направлении все время…- Вампир очертил дрожащим пальцем на бумаге кривую линию, а затем обвел большой круг.- Вот она… земля, где тебе будет хорошо.
Где будет хорошо всем вампирам.
Николь слепо уставилась в тот круг, грани которого только что очертил Элайджа. И не видела в нем конкретно ничего из того, о чем ей рассказывал вечный спутник ежедневно. Ровным счетом ничего. Пустоту.
- Скоро рассвет. Погоди, я закрою шторы,- глухо произносит Первородный, делая шаг к распахнутому окну. Вместо ответа Монтеграль перехватывает руку Майклсона и захватывает в объятия, кружится с ним по комнате. Она не заметила момента, когда краешек солнца вынырнул из-за черной ткани, а свет лег косыми полосками на пол.
Пара очерчивает круг по комнате и попадает в рыжеватую солнечную полоску – шипит кожа на лице новообращенной. Круг в темноту, глаза Элайджи лихорадочно блестят, поэтому следующий шаг к свету он приостанавливает, вовремя схватив Николь за кромку платья на животе. В нарастающей тишине слышно, как трескается по швам тонкая ткань на ночной сорочке, обнажая пупок и кусочек плоского живота – Майклсон опускает туда глаза и виновато убирает руку. Николь наоборот кладет ему руки на плечи и с напускной злобой шепчет:- Ты порвал мою лучшую сорочку.- Это всего лишь одежда, которая могла стоить тебе жизни,- еще тише отвечает Элайджа, но тише не выходит, голос переходит на бархатную хрипотцу.
Николь зачарованно вглядывается в лицо своего Первородного: когда Майклсон злился, то он забавно сводил брови на переносице, в то время как на лбу появлялась едва заметная складочка, а глаза сужались, меняя цвет с медово-карего на прохладно-черный, делая взгляд одновременно опасным и притягательным. Холодная жестокость и делала Элайджу вампиром – когда-то Николь пыталась представить его обычным человеком, но, несомненно, черта бессмертия и вседозволенности была в нем изюминкой, которую нельзя вынимать, потому что сласть потеряет весь блеск.
У Майклсона мягко очерченные губы – Николь нравится, когда Первородный улыбался ей. Улыбка тоже была приятной, отчего сердце трепыхалось где-то меж ребрами, норовя выбраться наружу. Смех был грудным, бархатистым, тихим. Монтеграль совершала бы самые невероятные поступки, только бы на губах ее единственного Бессмертного появилась улыбка.
Вот и сейчас внезапный приступ злости секундой спустя сменяется на милость, а глаза приобретают лукавость, цвет их вдруг теплеет к желтовато-охристому спектру. Такого цвета поле пшеницы осенью, сухие листья, теплый песок, горячий диск солнца, обжигающий закат.… В глазах Элайджи будтособрался одновременно весь мир, весь уют, жар семейного очага,который теперь был заперт от обращенной.Николь обдает потоком горячего воздуха, будто из неоткуда, а по коже ползут согревающие мурашки, когда ее глаза встречаются с глазами ее Создателя.
Монтеграль хорошо помнит уроки, которые ей давал Элайджа. Гипноз. Самое примитивное внушение – стой, не двигайся и не кричи.
- Элайджа… - обращенная сглатывает, понимая, что, возможно, это ее первый и последний шанс сделать все так, как ей хочется,- Поцелуй меня, Элайджа. Сейчас.Первородный колеблется: да, он учил свою подопечную охотиться и гипнотизировать, но откуда ей было знать, что на него ее гипноз не оказывает никакого влияния…? Майклсон сомневается всего пару секунд, то приближаясь, а то отшатываясь на несколько миллиметров. И наблюдает, как глаза Николь постепенно теряют капли решительности, как брюнетка округляет их, и только тогда Элайджа слишком ощутимо пальцами обхватывает затылок Николь и притягивает к себе, следом втянув новообращенную в поцелуй.
Каждый человек владеет какими-то преобладающими качествами характера, порывами настроения. Когда ты вампир – они все становятся ярче. Когда тебе больно – это невыносимая жажда умереть и разорвать себя на части, когда одиноко – появляется морозящее чувство холода и безысходности, чем-то сравнимое с апатией. Злость становится бушующей, искрометной яростью, легкое разочарование – волной крошащих слез. Чем-то это напоминало бонусную программу, в которой, как и везде есть минусы, доминирующие над плюсами.
Николь, будучи тогда еще юной и раскрепощенной аристократкой, чувствовала себя агрессивной, пылкой, будоражащей.Вампир, обладающий подобным характером, да еще и приумноженный в несколько раз, наверняка смог бы стать роковой женщиной, за которой в очередь выстраивались бы не только вампиры и оборотни, но и люди обоих полов любых возрастов.Проблема Николь была в том, что после ухода Майклсона ее представления о вампиризме изменились в худшую сторону. Дар обратился в проклятие, подарок Дьявола стал неизлечимой болезнью. И обращенная давно бы убила себя, если бы настолько не боялась смерти, боли.Где-то в груди, наконец, развязался тот комок, мешающий в любой момент взять Первородного за грудки и целовать: исступленно, смело, порывисто. Целовать там, где ей захочется. И знать лишь то, что Элайджа принадлежит только ей одной…Кружилась голова, а следом, казалось, кружилась вся комната. Николь готова была прижиматься к своему единственному Бессмертному так сильно, чтобы почувствовать – вот оно, то самое единение, которое мешает свободно дышать, от которого перехватывает дух и развязывает чувства. Монтеграль чувствовала себя горячей – руки Элайджи, казалось, обдавали невероятным холодом, а сладковатый запах сводил с ума, отчего хотелось еще рьянее целовать Первородного, чувствовать этот запах глубоко в себе. Вдыхать его до тех пор, пока в глазах снова не начнет темнеть, а жизнь будет казаться маленькой полоской просвета, среди огромного мира возможностей.
Подобного Николь ни с кем и никогда более не испытывала, даже про прошествии стольких лет.Именно Элайджа показал юной обращенной тот самый мир, ту самую нечеловеческую любовь, после которой все остальное на фоне ее первого настоящего возлюбленного казалось пустой чепухой, немыслимой банальностью, пошлостью и низостью.
У Первородного невероятно сильные руки – в одно мгновение он подхватил девушку за ноги вверх и больно вжал в стену у двери. Поцелуй стал напористее, грубее, агрессивнее. Словно не он, галантный Элайджа, сейчас был перед обращенной, а страшный зверь, которому хотелось подчиниться, выгибаться на встречу, стонать и кричать, когда губы спустились ниже, к шее, а зубы моментально нашли ту самую артерию, без крови которой вампиры не смогут жить. Монтеграль ладонями поднимает лицо Майклсона к себе и целует – сначала лоб, пытаясь разгладить поцелуем горизонтальную морщинку, спускается ниже, к родинке на щеке.- Я хочу тебя всего…- шепчет, лишь сильнее обхватывая торс вампира ногами. Тяжелое и сбивчивое дыхание выдает Первородного с головой и он, уже не пытаясь сдержаться, снова яростно впивается в губы обращенной, поцелуй углубляется, а Николь перестает соображать – в крови бурлят только животные инстинкты. Мертвенно-холодные руки вампира крепко держали девушку за затылок, не позволяя тем самым отстраниться ни на дюйм.
В тот момент, когда Монтеграль была готова в ошеломляющей ярости драть на Первородном одежду, тот наконец отстранился и, обхватив лицо Николь ладонями, поднял чуть вверх, на один уровень со своими глазами.
- У всех вампиров с холодными руками – очень горячее сердце…- медленно проговорила Николь, специально жарко растягивая каждое слово.- Мой Бог… король…Эти слова вызывают на губах Элайджи самодовольную улыбку, а тепло-карие глаза сужаются, в них блещут загадочные искорки, вокруг глаз появляются морщинки, ради которых Монтеграль была готова на все, даже по прошествии стольких лет. А горячее дыхание Первородного губы в губы отключало любое намерение подумать.
- Я уверен, что ты еще сможешь доказать свою преданность мне,- Николь не слышит слов, только клочки ударов дыхания по губам, закрывает глаза и тянется ближе.А Элайджа напротив слегка отклоняется назад, тут же бережно опуская девушку на пол. Обращенной остается только недовольно застонать, когда Первородный отстраняется.- Ты не можешь получить все сразу, Николь Монтеграль…- благосклонно шепчет Майклсон, не сдерживая улыбки, осадивши пыл брюнетки. Улыбки, такой чарующей, идеальной…- Ты просто мне этого не позволяешь, Элайджа Майклсон,- в тон ему отвечает обращенная, агрессивно скалясь при этом.- На Первородных вампиров не действует внушение, моя леди,- еще тише говорит Элайджа, довольно щурясь.- Впредь учти это, прежде чем будешь зачаровывать меня.Слова шокируют – какое-то ощущение эйфории, от которой начинает кружиться голова и не держат ноги. Брюнетка поэтому хватается руками за плечи Первородного, лишь бы только поближе к единственному Бессмертному, лишь бы только чувствовать…
- Я хочу, чтобы ты поспала до наступления темноты. Уверен, это придаст тебе сил,- лукавые морщинки вокруг глаз появляются снова, заставляя Николь смеяться. Элайджа легко поднимает Монтеграль на руки и, что-то напевая под нос, делает два шага к кровати. Новообращенная заглядывает в узковатые и хитрые глаза, где-то в глубине улавливает очерченную печаль и усталость. Первородный был вампиром со странным складом характера – Вы невероятно холодны, аристократичны, преданы идеалам, чопорны… Вы похожи на англичанина, сэр.
За это я люблю вас еще более, чем могут любить смертные. Ведь любят только вампиры, верно…?
Николь засыпает, а Элайджа, задернув шторы, идет обратно к кровати, чтобы убедиться, в том, что его очаровательное создание и правда спит. Пять шагов до двери – эти пять шагов становятся последними…Ты - мой король, твоя корона в крови;Ты знаешь смерть, но так далек от любви…(с) Канцлер Ги___ *il pleut a seaux (фр.) – Льет как из ведра.**Tu es un fant?me? (фр.) – Ты призрак?