IX (1/2)
And maybe I’m crazy,But I just can’t slow down.And maybe I’m crazy,But at least I’m still around.
Несмотря на то, что Канда, не сумевший отдохнуть накануне и вконец изморенный дорогой, завалился на кровать сразу же, как только добрался до своей комнаты, и заснул на месте, сон его не был ни крепок, ни спокоен.Он словно балансировал на зыбкой грани, где реальность начинает размываться, становится нечеткой, неуловимой и пронизывается нитями грядущего сновидения, отличить которое от яви нельзя – и проснуться, к сожалению, тоже невозможно.
Мечник дремал, все еще отдаленно ощущая свое тело, и ему мерещилось, что он просто лежит с закрытыми глазами, привычно приводя свой разум в равновесие. Приглушенный, мягкий свет от ночника был различим и через сомкнутые веки, тишина окутывала, вливалась в уши теплом, и потому было до неверия легко расслабиться и забыть на краткое время о будничных проблемах, осточертевших отчетах, о вопросах, заводящих в тупик, и о своих далеко не стальных нервах. Усталость, казалось, сумела пробраться в каждую его клеточку, даже в кончики пальцев. До сих пор саднили мышцы спины – сказалась-таки ночь, проведенная на деревянном полу, а ярче проявившаяся мантра слева на груди давала о себе знать слабыми приступами боли.
Тихий скрип отворяемой двери, прозвучавший в окружающем его безмолвии едва слышно, но отчетливо, секундным эхом отозвался от каменных стен и вопреки обыкновению не насторожил Канду. Как, впрочем, и донесшиеся следом шаги, распознанные не самим слухом, а шестым чувством – осмотрительные, выдающие в крадущемся человеке опытного бойца. Он не уловил в этом звуке опасности, потому что за все время, проведенное вместе с Уолкером, втайне от самого себя успел стерпеться с постоянным присутствием другого человека рядом, с неизменным шумом, который сопровождал его появление.
Даже когда они молчали вдвоем, затишье между их словесными перепалками никогда не было абсолютным и, признаться, скованным тоже; возмущенный до крайности седовласый сопел и становился очень неловким, так, что любое его движение влекло за собой много шума. Канда же в такие моменты становился более чутким к окружающим его звукам, впитывал их в себя и, как оказалось, отвыкал от привычного ему одиночества.
Постепенно его бдительность, наскоро убаюканная Уолкером, притупилась настолько, что он не мог реагировать на малейшее нарушение тишины так же остро, как прежде – пусть и понимал, что беспечность может привести к беде, если он не сумеет отбить катаной прицельный удар.Поначалу мечник не ощутил ни того, что к нему приблизились почти вплотную, ни прикосновений к своему лицу: они были слишком аккуратными, исчезали быстро и сразу же забывались, будто над ним просто порхал, задевая крыльями, ночной мотылек. Кто-то коснулся его волос, отвел прядь со лба с щемящей, кажущейся недостижимой заботой – никто, как он думал, не дотронулся бы до него так по доброй воле, – и именно поэтому так легко было поверить в то, что это все еще сон.Но каким бы расслабленным не был Канда, после многолетних сомнений, ставших его второй натурой, он не мог не различить самый неслышный шепот, предавший нарушителя в одну секунду. Его разбудила интонация, с которой было произнесено последнее слово, то, как надломился чужой голос – хоть он и не разобрал толком, что было сказано.
Юу успел только подумать, что происходящее вполне реально, и осознание, что рядом с ним на постели сидит кто-то посторонний, нахлынуло на него удушливой волной смутно знакомого запаха и близости такой тесной, что два дыхания, похоже, уже смешивались. Так и не проснувшийся до конца, он не сориентировался вовремя – и поцелуй в щеку, смазанный и сухой, стал для него полнейшей неожиданностью, впрочем, как и ненавязчивое касание к губам, которого он определенно точно не желал.Мечник понял, кто целует его, прежде чем открыл глаза – можно подумать, у него были какие-то другие догадки на этот счет. Все дальнейшее произошло в доли секунды. Он и не думал выискивать какие-то мотивы теперь, а действовал по наитию, потому что важным ему казалось только одно, то, что случилось буквально пару мгновений назад. Уолкер зарвался, пробравшись слишком далеко, чтобы на подобную наглость Канда посмотрел сквозь пальцы.В нем взыграла злость пополам с нотками неподдающейся контролю паники, и он отпихнул юношу от себя прежде, чем тот успел поцеловать его еще куда-нибудь. Неприятно дернуло одну прядь волос: оказывается, недомерок еще и запустил в них свои пальцы, запутался и рванул, чуть не упав с кровати – но Юу, черт подери, было далеко не до этого.
Собственная реакция не отпугнула его так, как Уолкера – тот мигом отшатнулся, едва ли не отскочил от него подальше, к стене, и оцепенел, не сводя взгляда с пальцев, застывших у пояса рядом с ножнами. Мальчишка ни разу еще не видел Канду в таком состоянии, но не нашел бы слов, чтобы описать, насколько тот был разъярен. Бешенство полыхало в нем, распирая грудную клетку, но пока что не вырываясь наружу, оно выставляло его едва ли не демоническим созданием, раздувающим крылья носа в гневе. И одновременно – человеком, который не мог скрыть дрожь смятения и стремился себя защитить.Канда не подпускал к себе никого и ни с кем не сближался по своим причинам, да и не считал нужным что-то менять. Болезненное отношение к физическим контактам не изживало себя со временем, как и скрытность. Ему сложно было находиться рядом с друзьями-экзорцистами, терпеть бесцеремонность Лави, панибратские тычки и похлопывания по спине; он не собирался хоть когда-нибудь сближаться с кем-то настолько, что придется волей-неволей, но доверять. Решив это для себя, Канда не посчитал нужным вспомнить о том, что все, касающееся Уолкера, в последние недели не вызывало у него былого отторжения.Твердо уверенный в том, что все это обоснованно и заслуживает его ярости, что он имеет полное право злиться на беззастенчивое вторжение в свою жизнь, мечник рассматривал седого наглеца, напрягшегося в струнку и глядящего на него сквозь белесую челку. Тот пытался дышать спокойнее, но плечи как-то совсем несерьезно вздрагивали, а Канде в тот момент намного важнее было ощутить себя в безопасности. И он подался корпусом вперед, кое-как сдерживая себя и не подбирая слов. Он не осознавал даже, что все то резкое, ранящее, слетавшее с его языка – вовсе не искренние его мысли, сам он никогда о таком не думал. Но та его часть, которая отчаянно боялась быть слабой, наотрез отказывалась принимать чужого, и тем более – делиться с ним собой.
- Неужели так трудно понять, что если бы ты был мне нужен, я давно бы тебя взял? – его голос опасно понизился, но еле скрываемую угрозу в нем Уолкер, без сомнения, уловил. Воздух душил ему легкие, кровь отлила от лица, а загнанное сердце стучало урывками вовсе не потому, что после этой фразы ему и вправду стало больнее дышать.Седовласый сглотнул с усилием, он выглядел теперь намного более ранимым, чем когда-либо, и впервые – таким настоящим. Он смотрел на Канду своим прозрачным взглядом; Юу не увидел в нем никакой вины или оскорбленного самолюбия, но обиду, острую инезаслуженную, он чувствовал, и она была велика. Так велика, что ему безотчетно захотелось закрыть глаза и сделать вид, что не он только что воспользовался чужой слабостью, что ничего не произошло.Но было поздно – все вокруг них уже пропиталось горечью и болью.
- За что ты так со мной? – спросил Уолкер надтреснуто. Догадываясь и так, он оставался на месте и не ждал ответа, который ничего не изменит. Его пока что не выгнали взашей, но это не утешало – он испортил все окончательно, отправив их в самое начало, если не дальше, и все из-за одной прихоти, которую мог сдержать.
Сказанное им было слишком жестоко даже для Мояши. Канда не имел права бить по уязвимому месту человека, который все равно умудрялся тянуться к нему, но сделал это, по привычке оттолкнув его резкостью. Он едва сохранял контроль, опасаясь за неприкосновенность своей территории, куда не допускал никого, и не мог повести себя иначе – в этом не было чести для воина и не было снисхождения. Уолкер вряд ли заслужил такое, какие бы границы он не перешел.- Уходи, - Канда поднялся с кровати, неестественно выпрямившись, и резким движением перекинул мешающие волосы за спину. Теперь он стоял прямо напротив седовласого, на правильном, безопасном для его душевного равновесия расстоянии. Но на недостаточном – для окончательного успокоения Юу просто необходимо было остаться одному как можно скорее, чтобы привести свои двойственные эмоции в порядок.
Ему показалось, что мальчишка дернулся, как будто хотел сделать шаг вперед, к нему, но в итоге не сдвинулся ни на дюйм.- Хотя бы выслушай меня, а потом прогоняй, - видно было, что он пытается сходу подобрать верные слова, что он потерян, потому что не привык говорить что-то наугад. Времени, отведенного ему, катастрофически не хватало, и это ввергало в отчаяние, - Канда, я правда не…Мечник оборвал его, не задумываясь. Еще один лишний звук, пусть и намек на объяснение или, что хуже всего, на неуместное признание – и он будет выведен из строя намного сильнее, нежели тем фактом, что его беззастенчиво целовали, пока он спал.