IX (2/2)
- Я достаточно наслушался. Уходи, - глухо обронил Канда. Он не проговорил это – ровно отчеканил, догадываясь, что сказанное станет последней каплей для Уолкера. Опускаться до такого было низко, все равно, что потерять достоинство, добивая человека, не сделавшего ничего, чтобы вызвать подобное обращение. Если бы Юу мог прекратить втаптывать чужое самолюбие в землю, он сделал бы это немедленно, но сейчас его направляло не понятие справедливости, а интуитивная враждебность.
Сдержанность, внешняя и очень неустойчивая, вовремя остудила злую вспышку, чтобы он не покалечил Уолкера чем-то помимо того, что ему выскажет. Что-то подсказывало, что не стоит обманываться мирной видимостью, и потому Аллен не заблуждался – он был готов позорно сбежать и задавить в себе воспоминания об этом дне.Вся эта игра, давно осточертевшая и вызывающая бесконечную головную боль, с самого начала была нечестной; Канда знал, что перегибает палку уже до неприличия, что поступает с мальчишкой намного жестче, чем до этого тот поступал с ним. И все-таки мечник не мог позволить, чтобы его снова застали врасплох, вынудили прогнуться под обстоятельства. Он не хотел, чтобы с ним вот так играли хоть когда-нибудь еще.Аллен ушел молча, так ничего ему и не ответив, и даже дверь за собой закрыл бесшумно. Если бы он возмутился, задетый оскорблениями, которые не снес бы в любой другой момент, если бы решил отстоять свое мнение, каким бы оно ни было – Канда не ощущал бы себя так паршиво. Он дал пинка тому, кто не ударил его в отместку, потому что понимал: это раздражение заслуженно, и любые оправдания будут звучать жалко.Это было странно – не слышать протестов, не парировать остроумные выпады седовласого, поддерживая непринужденную, полную насмешек перепалку, в течение которой они не боялись высказать друг другу наболевшее. Это было так, словно самурай разговаривал с чем-то неживым. Все случилось слишком быстро, без повышения тонов, и Канду неожиданно для него самого посетило чувство, что он своими руками по незнанию разрушил что-то, связывавшее их двоих.Оставалось только гадать, когда это «что-то» успело между ними появиться.* * *В последнее время Аллена перестали тревожить сны. Если раньше они были яркими и настоящими, и он видел их практически каждую ночь, запоминая мельчайшие детали, то теперь их не стало вовсе – даже тех редких снов-воспоминаний, которые он давным-давно уже хотел стереть из памяти.
Он оказался не готов к тому, что обычное пресловутое отчаяние в его груди так быстро сменит ощущение тянущей к сердцу пустоты. К такому вообще трудно оказаться подготовленным – и хотя седовласый знал, на что подписывается, он до последнего не задумывался о последствиях, просто боясь того, что обязательно произойдет.
Увлекшись, Аллен совсем позабыл, что мечник не перестал быть прежним: он был все таким же своенравным и вспыльчивым, колючим, не желающим никого к себе подпускать. Уолкеру хватало воинского опыта, чтобы понимать, отчего проявились многие из его черт – и явно не из-за безоблачного прошлого. Он сумел подобраться к Канде достаточно, но все же мог только предполагать, что из всех тех, кто находился рядом, ближе него самураю был только маршал Тидолл. Возможно, когда-то и существовали люди, которым Канда доверял как себе самому, но они либо погибли, либо предали это доверие.
И Аллен сделал это тоже; может быть, слово «предательство» и звучало чересчур вычурно, но именно так ему и казалось. С этой гонкой-соперничеством, со стараниями завладеть вниманием мечника, пускай не слишком честными способами, но все же без дурных намерений, он перестал быть благоразумным. С Кандой всегда нужно было оставаться настороже и никогда не давать себе послаблений. Мерное и неспешное движение вперед, к более тесному общению, начинало со временем давать свои плоды – и ему ни в коем случае нельзя было делать при этом поступков, что могли бы самурая вспугнуть.Он научился быть хорошим стратегом: для него не составило особого труда продумать свое поведение, исключив из него всякую дерзость, и поставить козырем всю благосклонность, которой обладал. Отчетливое изменение поведения, без сомнений, заинтриговало Канду настолько, что он, нелюдимый и не терпящий присутствия надоедливого мальчишки, подпустил его к себе. Так появилась заинтересованность. Дело оставалось за малым, всего за парой месяцев ожидания, и затея мало-помалу начала подавать обнадеживающие признаки. Она имела все шансы на существование.Аллен не имел никакого права винить мечника в том, что он наговорил ему сгоряча. Даже несмотря на всю обиду, от которой при попытке вспомнить холодный тон Канды тут же заходилось сердце, он понимал, что заслужил это. Он нехотя сделал все для того, чтобы его отшили.
Так долго забавляться, дергая за чужие нервы, как кукловод за ниточки, было слишком рискованно, но седовласый вопреки всему не жалел, что узнал, каково это.
Он сумел, пусть и ненадолго, заручиться настороженным доверием Канды, сократить дистанцию между ними, украсть его спокойный сон и даже пару поцелуев – и это было намного больше того, на что он мог рассчитывать изначально.Теперь же оставалось лишь смириться с тем, что незачем больше тешить себя бессмысленными надеждами.* * *На следующее утро после последнего их разговора Уолкер долго рассматривал себя в платяном зеркале, криво усмехаясь собственному отражению. После бессонной ночи, напоенной удушающей безнадежностью, оно ничуть ему не льстило: из-за того, что он пролежал несколько часов, бездумно пялясь в потолок, болели его покрасневшие глаза, а заострившиеся скулы притянули бы взгляд любого. Лицо, как бы Аллен ни старался это исправить, выдавало его каждый раз – стоило ему только перенервничать или чуть недоспать, он становился бледным как вощеная бумага, и таким же неприглядным.
Он и не думал изображать эдакое оскорбленное самолюбие, и потому просто не пошел на запланированную тренировку в урочный час. Лучшим решением ему казалось не мельтешение перед глазами самурая и не игнорирование – сейчас Уолкера не смогли бы выручить очередные эмоции «напоказ». Но зато он вполне мог показать, что подчиняется решению Канды и не станет более его беспокоить, оставив за собой способность держать лицо в его присутствии.
Именно поэтому он не будет поджидать у дверей комнаты, искать встреч. Он не нарушит уединение мечника даже несмотря на то, что тот сегодня найдет тренировочный зал пустующим, потому что Аллен – единственный, кто захотел бы сражаться с ним в спарринге два часа кряду – так и не придет.Обдумав все это, он не пошел и на завтрак, беспрерывно ощущая растущую тяжесть внизу живота, пообедал же наспех перехваченными сэндвичами, сверток с которыми заботливо передал ему Джерри. Сидеть на одном месте в спальне не получалось; хотелось хоть какого-то движения, чтобы серая скука, обернувшаяся вокруг него плотным одеялом, рассеялась, а самосожаление, которое так и не получилось подавить, поутихло, пусть и ненадолго. Но Аллен не мог так просто бродить по всему Ордену, как любил делать прежде, порой забредая в глухие закоулки и коридоры, оканчивающиеся заделанными арками; он опасался, что обязательно наткнется в одном из них на Канду, возможно, так же, как и он, ищущего полного одиночества.На ужин ему все-таки пришлось спуститься: донельзя обрадованный чем-то Лави принялся барабанить в запертую впервые в жизни дверь, вследствие чего Уолкер, вынужденный выслушивать по дороге вниз рассказ о древнейшем свитке, найденном молодым Книгочеем в архиве, пытался выглядеть как всегда доброжелательно и неравнодушно, но удавалось ему это с трудом.
Они вошли в столовую, и первым, в кого уперся взглядом Аллен, оказался именно мечник – как будто и не было в помещении всей этой галдящей пестрой толпы. Поспешно сделав шаг чуть в сторону, Уолкер пробормотал Лави пару слов и пошел забирать приготовленный специально для него поднос с едой. Он так и не узнал, что в тот момент, когда он отвернулся, Канда точно прикипел к его спине глазами – но всего на пару секунд, после чего вновь одарил вниманием свою пустую тарелку.То, что Аллен Уолкер, последнее время избегавший общества остальной своей компании, подсел к ним впервые за два месяца, сразу же стало известно всем ужинающим орденцам. И это было, пожалуй, неприятнее всего – не слышать шепотки или ловить на себе любопытные взоры, но знать, что все они – и искатели-сплетники, и научники, и экзорцисты – теперь в курсе того, что у них с Кандой произошла какая-то размолвка.
Стараясь разрядить явно гнетущую обстановку, Лави, едва втиснувшийся между Алленом и Мирандой, ободряюще хлопнул его по плечу и, посмеиваясь, произнес:- Что, надоело тебе за нашим упырем таскаться?Даже если это и должно было быть шуткой, Уолкер не нашел ее забавной. Линали обеспокоенно взглянула на Книгочея, увидев, как исказилось лицо Аллена, но не стала говорить ничего вслух. И если окружающие, может быть, и не успели заметить, как седовласый передернул плечами, стараясь сбросить с себя руку, от прикосновений которой совершенно отвык, каждый, кто сидел рядом с ним за столиком, почувствовал неладное.Канда слышал абсолютно все, о чем они говорили и после, хотя сидел по обычаю в отдалении от всех. И от него, так хорошо изучившего за прошедшие дни повадки и мимику мальчишки, выдающие его настоящее настроение, не укрылось не только странное выражение, с которым он сжал в тонкую линию губы. То, как он отвечал на мало интересующие других вопросы, вымученно, нехотя, не надевая обыденную маску вечного оптимиста перед ними, настораживало непривычных к этому друзей.Мечнику же казалось, что он – привычен. Он видел, как Уолкер снимает перед ним эту свою защиту, словно рыцарь, приподнимающий забрало шлема, всего пару раз, но уже успел свыкнуться с этим. Привыкнуть до такой степени, что этого растерянного, судорожно ищущего слова, щурящегося Мояши хотелось не разгадывать, а видеть – и намного чаще, чем в моменты стычек и обвинений.Пока еще он осознал не до конца, что одиночество, раньше сопровождавшее его по праву верного спутника, вдруг стало ощущаться как нечто давящее, чуждое, от чего он отвык, стоило ему только увидеть Аллена Уолкера, окруженного скопом других людей.Канда не мог признаться и самому себе, что же ему нужно, но его все не отпускало чувство, что Аллен, каким бы он ни был, должен сейчас сидеть рядом с ним. Что его место – не там, среди пораженных его неразговорчивостью болванов, а здесь, где они могли бы переброситься парой фраз, а затем помолчать вместе.Седой обязательно должен острым, свободно читающим в душе быстрым взглядом зыркать из-под светлой челки, а не отводить глаза; он должен искать его в толпе и непременно находить, чтобы встать рядом. Ему, Канде, как оказалось сегодня утром, необходимо, чтобы его будили нетерпеливым стуком или окликом, дожидаясь под дверью, пока он выйдет. Чтобы на него смотрели нечитаемо, так, что мурашки начинали бегать по спине, и пытались скрыть, что смотрят; чтобы высказывали странные просьбы, прося о невозможном – и получали на это разрешение.Канда думал, что ошибся фатально, без права на исправление этой ошибки. Сегодня утром он запоздало припомнил, выйдя в коридор и никого не увидев, что это их легкое подобие поцелуя вовсе не показалось ему неприятным.Он действительно ошибся – но не знал, как себя оправдать.