VII (1/1)
On your palm an endless wonder -Lines that speak the truth without a sound,In your eyes awaits the tireless hungerAlready looks for prey to run down.
Тишина звенела, как заточенное до предела лезвие катаны на сильном ветру.Так и не дотянувшись до ворота толстовки, Аллен дернулся от потрясения и уронил руки, словно только что произнесенные слова со всей силы ударили его под дых. Отросшие за месяц белые волосы упали на правую половину лица, полностью закрыв ее, и оставили на виду лишь проклятый глаз – вместе со шрамом-приметой, шрамом-бременем.Оторопевший в первое мгновение юноша взял себя в руки на удивление быстро – почти сразу же он раскрыл рот, готовясь сказать что-то, но отчего-то передумал. Ощутимо прикусив нижнюю губу и еще раз взглянув на серьезного, ждущего ответа Канду из-под встрепанной челки, он выдохнул тяжело и замер, обдумывая губительный ответ.Мечник пристально следил за ним, и чем дольше смотрел, тем сильнее убеждался в том, что нечто изменилось между ними. Нечто – должно быть, обнаружил он это слишком поздно – уже давным-давно пошло наперекосяк.Уолкер, вопреки всему, теперь разыгрывал роль самого себя. Вероятно, вначале он и надеялся прикрыться своей маской, но неожиданный вопрос японца вынудил его растерять все защитное безразличие и собранность. Новые, непривычно-минорные чувства, которые седовласый не обнаруживал ни перед кем, от замешательства и стеснения до плохо скрытого отчаяния – все это притягивало внимание и едва ли не потрясало простотой внезапно вспыхнувших, настоящих эмоций.Когда мелкий, в конце концов, сумел подобрать нужные слова, Канда закончил немой отсчет пугающе-ровных ударов собственного сердца. Загнанное дыхание и побелевшие пальцы, нервно сцепленные в замок, выдавали Уолкера, как бы тот не желал убедить его в своей невозмутимости.
- Канда… - несмотря на явное волнение владельца, голос его был невыносимо мягок и тих. Именно этот тон почему-то порой действовал на мечника подобно отрезвляющему ушату воды, успокоительному – желание злиться или обвинять человека, говорящего столь спокойно, пропадало совсем. Но никогда еще японец не слышал, чтобы Аллен Уолкер произносил что-то с такой интонацией – почти упрашивающей и остро-безнадежной.
Быть до неестественности сдержанным, выдерживать хладнокровный характер сейчас, когда хотелось спустить все на тормозах, и, взорвавшись, показать, как же эта ситуация раздражает на самом деле, по-прежнему было чертовски сложно.- Замолчи, - мечник резко оборвал его, неприятно пораженный собственной поспешностью – на поверку она оказалась нежеланием слушать, как простосердечно обращается к нему мальчишка, - умолкни и ответь, наконец.Седовласый не стал уточнять, что же ему стоит сделать в первую очередь, а заправил мешающие пряди за ухо и произнес отрешенно:- Вот уж не надеялся, что ты когда-нибудь спросишь.Стоя напротив Канды и глядя прямо ему в лицо, Аллен каким-то чудом все еще сохранял шаткую иллюзию смелости. Он не собирался отводить глаза, отрицать или выдумывать несуществующие причины своих поступков, но и продолжать этот разговор в эти минуты попросту не был готов. Время ему пока не пришло – и хотя японец требовал от него немедленных и внятных объяснений, он явно неспособен был на месте принять эту ненормальную правду как аксиому, как данность.Откуда-то издалека доносились приглушенные голоса. Этажом выше, этажом ниже – не все ли равно; там била ключом неунывающая, уверенная в завтрашнем дне жизнь, там строились планы, высказывались надежды, звучал краткой трелью чей-то неуместный, дробящийся эхом смех.
Оба экзорциста, в гулком молчании созерцавшие друг друга, в кои-то веки сумели достичь негласного, но долгожданного единодушия: ни один из них не был уверен ни в собеседнике, ни в самом себе.Уолкер, неестественно прямой, бледный, машинально растирал мерзнущие ладони и едва удерживал себя от того, чтобы поднести руки ко рту и согреть их своим дыханием. В коридоре было прохладно, а излишне пронзительный интерес Канды нервировал его до дрожи в коленях. Детально изучив все повадки ученика Кросса за годы знакомства, мечник щурился и упрямо выжидал, когда – рано или поздно? – скрытный мальчишка не вынесет давящей тишины и что-нибудь, да скажет – и, если повезет, чем-то неосторожно выдаст себя.
А Аллен не мог заставить себя собраться. Не мог снова, свободно и без затей, натянуть на себя выдержанный образ и придумать правильную, уклончивую фразу, которая отсрочит выяснение их шатких, балансирующих на острие ножа отношений. Он рассматривал японца уже не таясь, почти не моргая – словно загипнотизированный, и видел в нем отчетливую перемену, которую не сумел заметить, предугадать раньше.
Канда изучал его. Он был предельно насторожен и внимателен, будто опасался, что в любую минуту седовласый может рвануться к нему, сократить и без того небольшое расстояние. Обсидианово-черные глаза, необъяснимым образом таившие в своей глубине слабые блики света, больше не разглядывали юношу с подозрением, ставшим привычным за последние недели; мечник окидывал Уолкера испытующим взором снова и снова, запоминая одному ему важные детали, невольно отмечал неуверенность и резкость жестов, прежде бывших точными, выверенно-театральными.То, как неотрывно наблюдал за ним самурай, как бесстрастно он держался, отведя назад окаменевшие плечи, то, как билась на его виске едва заметная голубоватая жилка, слишком явно передающая напряжение – все это тяжелой волной обрушивалось на Аллена, выбивало почву у него из-под ног, подтачивало решимость, накапливаемую столь малыми крупицами.
Не разрывая зрительный контакт вопреки недовольному шипению внутреннего голоса, японец дожидался, когда же Уолкер перестанет мириться с молчанием, им же созданным, и продолжит говорить. Подталкивать его к нужной мысли, подстегивать, взвинчивая себя сильнее с каждым разом, Канда не собирался, как бы не гнал его кровь адреналин – хоть он и выносил неизвестность непозволительно долго, пара минут промедления не казалась ему упущением.
И именно нежелание мечника отвести взгляд хотя бы на пару мгновений говорило седовласому о многом. Тот смотрел на него немигающе, с такой цепкой сосредоточенностью, будто точно знал, чего ждать и к какому подвоху из всех возможных ему стоит быть готовым. Будто предполагал что-то, только сейчас ставшее для него очевидным, уже не сомневаясь в своей правоте, но нуждаясь в любом, пусть даже неосознанном подтверждении Аллена – и в любом его объяснении происходящего.Ученик Кросса прекрасно читал по лицам. Он не только успешно закрывался от других, прятал самого себя, свои слабости и недопустимые привычки за стеной напускных эмоций, не доверяя друзьям ничего глубоко личного. Нередко ему играло на руку это умение безошибочно видеть чужие чувства и отличать поверхностные мысли от важных и потому тщательно скрываемых.Раньше Канда вел себя с ним совершенно по-другому. Не зная, что происходит, изводя себя домыслами, он скоро терял присутствие духа, раздражался и, сдерживая нетерпимость, буквально становился часовым механизмом, который мог взорваться из-за малейшей ошибки, любого случайного слова. Терпение никогда не входило в список его достоинств, и оттого в беспричинную лояльность было попросту невозможно поверить.
«Он все же сумел догадаться».Внезапно настигнувшее понимание этого лезвием полоснуло по беззащитным нервам. И без того растерянный, не представляющий, как поступить, как завершить этот разговор невредимым если не морально, то хотя бы физически, седовласый был обезоружен. Он видел, что Канда ищет в нем, в манере его поведения нечто определенное, возможно, рассчитывая, что мальчишка выдаст себя необдуманным словом или жестом; и надежда на то, что японец так ничего и не заметит, давно уже испарилась.
Его смятение было очевидно, а мечник, сосредоточенный и серьезный, выглядел так, словно приготовился к схватке с сильным противником, пока что не представляя, кто же выйдет победителем в этот раз. Он слегка щурился, как бывало, когда Аллен слишком сильно выводил его из себя, по привычке выстукивал кончиками пальцев по предплечью не раз слышанный ритм.
Уолкер непроизвольно сглотнул, так и не заметив, что Канда против воли скользнул взглядом по судорожно дернувшемуся адамову яблоку.
Теперь даже такой «откровенный» разговор с ним, половина которого успела пройти в молчании, японец считал чем-то сродни бою, долгому и выматывающему, а все то, что творилось между ними в последнее время – не более, чем затянувшимся фарсом. Прежде его отношение к происходящему не было столь очевидно; эта невыносимая причуда, нелепый спектакль, если угодно – как не назови, игра притягивала, и ее правила было довольно легко принять, особенно когда любопытство перевешивало рассудительность. Но интерес не мог подавлять здравый смысл так долго, как не мог и Канда вечно терпеть выходки седовласого, не высказывая ему ни единой претензии.Он уже запросил плату за свою снисходительность, и ценой ей назначил правду.- Что ты хочешь знать? – тихо спросил Аллен, смутно осознавая, что в его словах прозвучала спокойная, но искренняя обреченность. Ответить честно он не решился бы, но так мог хотя бы отсрочить неизбежное – очередной ложью навлечь на себя гнев.
Всегда категоричный мечник произнес в точности то, на что Уолкер и надеялся.- Зачем я сдался тебе. Зачем тебе сдалось все это.«Я не мог иначе. Мне было необходимо – все это. Я хотел…»Невысказанные мысли, искрящиеся от призрачной боли, вдребезги разбивались о стену равнодушия, выстроенную им самим.- Мне нечего тебе объяснять, Канда.
У седовласого не было времени даже отступить назад на пару шагов. Японец оказался в непосредственной близости от него слишком быстро, схватил за плечо, дернул и единым движением впечатал в стену. Ярость точно расходилась от него волнами, зрачки моментально сузились от взыгравшей злости – и он едва сдерживал силу, хотя нечто внутри него требовало, чтобы он усилил захват и осознанно причинил мальчишке вред.- Нечего!? Твою мать, ты шлялся за мной столько недель – и не желаешь отвечать, зачем тебе это понадобилось?Срывающийся в шипение голос, трепещущие крылья носа – воплощение чистого гнева. Прямолинейность, желание выбить искренность, добиться своего со всем возможным остервенением – признаки бывалого бойца, так и не оставившего тягу к победе даже в повседневной жизни.
И неизвестно, какими способами он попытался бы вытащить правду из оторопевшего Уолкера, если бы в лучших традициях жанра их приватный разговор не прервали: в соседнем коридоре раздался гулкий топот, заставивший Канду отпустить чужое плечо и обернуться в сторону источника шума.Из-за ближайшего поворота выскочил задыхающийся от бега, взъерошенный и явно взволнованный чем-то Лави.
- Юу, я от Комуи, это срочно! – выпалил он, притормозив футах в шести от них, и тут же затараторил в своем обычном ритме, - Нападение акума на крестьянскую деревню, совсем неподалеку отсюда – доедешь на поезде меньше, чем за половину дня. Вся документация и общие сведения у меня с собой. Давай собирайся скорее, если нужно что-то забрать, тебя уже искатель у главного входа ждет!- Какие уровни? – как ни в чем не бывало осведомился мечник, в глазах которого боевой азарт успел приобрести совсем другие черты. Он стоял рядом с седовласым, слегка касаясь его, так непринужденно, словно минуту назад не был готов пустить в ход свою верную катану – лучший аргумент во всяком споре.Младший Книгочей проявил небывалую тактичность, сделав вид, что слеп на оба глаза и не видит ничего странного в том, что они находятся так близко друг к другу. Споро пролистав папку с бумагами, что держал в руках, он объявил менее возбужденным тоном:- Большинство – первый и второй уровень. Работа для одного экзорциста нашего опыта.- Постой, Лави, а почему на задание отправляют Канду, а не меня? – отмер Аллен, до того момента молча наблюдавший за разворачивающимися событиями. – Разве у него хватит опыта на то, чтобы уничтожить все эти вторые уровни в одиночку?
Японец смерил его уничижительным взглядом и оттолкнулся от стены.
- Я сомневаюсь в твоих силах, Шпендель, но не в своих, - процедил он. Подойдя к Лави и резко выхватив у того папку, Канда – точно его ничто не волновало – показал оставшимся парням свою прямую и чрезвычайно надменную спину и направился в сторону лестницы.- Помощь никогда не бывает лишней! – возмутился раздосадованный седовласый ему вслед.Ответа от мечника он так и не дождался, но тщетно попытался удовлетвориться объяснением, отчасти смягчившим проклюнувшуюся было обиду.- Комуи считает, что после прошлого задания тебе нужно дать время на восстановление, Аллен. Ты и так выкладываешься больше всех, – чуть сдавив его плечо, растолковал Книжник.
Но Аллену Уолкеру непросто было смириться с несчастливым стечением обстоятельств. Разговор, на который он не мог возлагать надежд, прервался, едва успев достигнуть кульминации; сердце все еще сбивалось с ритма, а место, куда мгновениями ранее впивались пальцы Канды, ныло до болезненного удовольствия.В этот раз они расстались так же сумбурно, как и в прошлые вечера. Юноша не стал бы загадывать на альтернативные исходы, прислушиваясь к собственному излишне уравновешенному разуму; он не был уверен в том, что будет делать дальше, как избежит неминуемых расспросов, и опасался, что осмотрительность может однажды покинуть его.Ведь поступки, которые он совершит в беспамятстве, губительны потому, что их невозможно предугадать заранее.