IV (1/1)
Sometimes I know there is nothing to say,So do I pick up my puzzle and just walk away?Do I follow my conscience?Am I mock sincere?I don't know what i'm doing here.
Несмотря на всю усталость, спал этой ночью Канда до отвратительного беспокойно. Ворочался с боку на бок, находясь на грани реальности, пытался расслабиться и выкинуть смутно тревожащие мысли из головы – но не мог. Стоило ему только задремать, как он просыпался снова и через минуту уже не помнил, чей именно образ его разбудил.Мечник сумел забыться поверхностным сном лишь под самое утро, часа за полтора до подъема на утреннюю тренировку.
Негромкий стук в дверь поднял его вовремя, но стучавший и не подумал задержаться, чтобы убедиться, встал Канда или нет. Не было в Черном Ордене смельчака, который решился бы пожелать японцу доброго утречка сразу после пробуждения – разумеется, за исключением того же Уолкера. Но тот не преминул бы воспользоваться возможностью заглянуть в комнату лишний раз и поздороваться, потому как считал иное поведение непочтительным.
Если утреннее приветствие так и не было озвучено, значит, честь будить мечника выпала не мелкому, а, скорее всего, Лави: еще вчера младший книгочей безрассудно вызвался составить ему компанию в спарринге. Предвкушая неплохую драку перед завтраком и заранее просчитывая, какими приемами и как долго он будет выколачивать из кролика боевой настрой, Канда начал одеваться.Недосып отчего-то почти не ощущался. Вероятно, тело, привыкшее к длительным нагрузкам, с помощью ускоренной регенерации все же успело восстановить баланс сил и за те несчастные два часа, что он провалялся в забытьи.Настроение оказалось непривычно умиротворенным, но усталым. Причины такого спокойствия обнаружились в воспоминаниях о прошедшем дне, оставившем слишком яркий отпечаток в памяти. Аллен Уолкер, этот ходячий источник проблем, досаждал японцу своим постоянным присутствием все это время; после его просьбы, нахальной и возмутительно смелой, мальчишку стоило проучить, да так, чтобы он опасался лишний раз приблизиться к мечнику.Канда не занес катаны для прицельного удара. В прежние времена седовласый был бы в мгновение ока пришпилен к стене, стоило Юу заметить в его словах прозрачный намек на вторжение в его личное пространство. Но почему-то в этот раз – просто немыслимо – он заочно простил Уолкеру его хамство, следуя внутреннему голосу, настойчиво убеждавшему подождать и увидеть, во что в итоге выльется вся эта ситуация.
Теперь бывший ученик Кросса вызывал неподдельный, раздражающий интерес даже больше, чем действовал на нервы. Учитывая известную нетерпимость Канды, то, что он согласился впустить Мояши в свою частную жизнь, пускай и для того, чтобы выяснить мотивы его странного поведения, было немыслимо и чрезвычайно опасно. Еще ни разу им не приходилось находиться в обществе друг друга так долго, соприкасаться так часто – а мечник отдавал себе отчет в том, что их соглашение несет в себе и львиную долю прикосновений, которые могли быть позволены только очень близкому человеку.
Признать Уолкера этим самым близким человеком он не мог. Мелкий не входил ни в одну из известных Юу категорий, разделявших всех знакомых орденцев на друзей, прочих соратников и не заслуживающих внимания никчемных личностей. В силу слишком частых разногласий мальчишка не определялся японцем как товарищ или простой знакомый, да и никчемным называть его никто бы не решился.
Канда лишь недавно понял, что для седовласого у него есть одна отдельная, специальная категория, некий своеобразный статус, в мыслях именуемый: «Не-враг, за которым нужно внимательно наблюдать» – может быть, оттого, что Уолкер никогда не вызывал у японца того безграничного доверия, коим загорался к Аллену каждый встретившийся с ним хоть раз. Мечник не верил ему, потому что не мог понять не только его действий, но и хотя бы примерно – образа его мыслей. Он не доверял ему в повседневной жизни, понимая, что мальчишка вполне способен поразить своей непредсказуемостью, если не уничтожить ею. Разумеется, они были разобщены всегда – за исключением поля боя.Тем не менее, этот клоун (удачное же прозвище подарила Уолкеру его эволюционировавшая Чистая Сила, если подумать) будил в темноволосом самурае неприсущее ему настороженное желание узнать, что творится в голове у этого парня, открытого на людях и такого напряженного, осмотрительного наедине с ним.
Ни один из знакомых Канды, которых он считал своими друзьями, по достаточно известным причинам не был приближен к нему так, как Мояши, вторгавшийся в жизненное пространство мечника так часто, бесцеремонно и безбоязненно, что давать ему жесткий отпор всякий раз банально не хватало терпения.
Почему-то именно в этот раз Уолкер необычайно волновал его мысли.Уже полностью одевшись, Юу последовал старой привычке: взял в руки гребень и провел им по волосам несколько раз, с удивлением отметив про себя, что за ночь пряди, обычно трудно расчесываемые, почти не спутались. Можно было без труда собрать их в хвост и без тщательного ухаживания – несмотря на то, что всю ночь Канда метался по кровати и окончательно измял свое постельное белье.Что ж, и от этого необдуманного уговора, как оказалось, может быть какая-никакая, но польза. Сам он никогда не стал бы расчесывать волосы на ночь, мотивируя это нежеланием тратить драгоценное время, отведенное жертвующим свое здоровьем экзорцистам на необходимый сон. Их соглашение могло бы быть и в чем-то полезным – если бы они не делили вражду с самой своей первой встречи и научились сносить общество друг друга спокойно, без повышения тонов.Тренировка прошла удовлетворительно; целеустремленно избиваемый бокеном Лави до последней минуты боя не сдавал позиций, уклоняясь, отпрыгивая, но неизбежно получая точные, болезненные тычки оружия Канды. Последний исходом стычки остался вполне доволен, и отметка его настроения, качнувшись, передвинулась на одно деление вверх. Уолкер так ни разу и не появился в поле зрения японца: не встретил его в коридоре, как делал многие дни до этого, не нашелся и в самом тренировочном зале, куда часто приходил, поднимаясь с зарей, даже раньше самого Юу.За завтраком Аллен все же подсел к мечнику, а не к Линали и остальным, продолжив, возможно, уже состоявшуюся у них традицию трапезничать вместе. Он коротко поздоровался, получив в ответ более-менее дружелюбный кивок, и устроился на скамье рядом с Кандой, окружив их обоих особенной, абсолютно не скованной тишиной.
Японец решил, что его всецело устраивает это молчание – оно не натягивало нервы тугими струнами, и было до чрезвычайности сносным. Создавалось впечатление, что Уолкер дает и ему, и себе время обдумать случившееся, и потому не влезает со своими глупыми разговорами куда ни попадя и не сбивал размышлений мечника с уже намеченного пути. Если дело и дальше пойдет так, то, может статься, они сумеют стерпеться с исключительными обстоятельствами. Другого выхода Канда не видел – ему отнюдь не импонировало пристальное внимание мальчишки и его постоянное присутствие рядом. Тогда уж лучше пусть не путается под ногами днем, а вечерами… да, мечник был готов поступиться своими принципами и позволить Мояши тешиться своим сомнительным обществом в полумраке собственной спальни, если ему так того хочется.
Нет, как же пошло это прозвучало – даже в его мыслях!..Канда уже успел позабыть, какими бывали его дни без беспрестанно следующего за ним Уолкера. Время до обеда тянулось мучительно медленно: не нужно было пытаться бежать от назойливого интереса одного седовласого надоеды; как и в прежние времена, с ним никто не заговаривал без особой надобности.
В кабинете Комуи, куда пригласил японца Джонни, встретившийся тому по дороге из тренажерного, его встретил сам Ли с неизменной чашкой горячего какао. Последовавшая пространная речь китайца на тему одной из последних удачных миссий Канды вогнала мечника в беспросветную скуку. Он уже не знал, куда деться и зачем, черт подери, должен все это выслушивать, как заботливый братец Линали замолк на полуслове и, поправив очки, спросил вкрадчиво, все ли в порядке с Алленом.
Упоминание о Уолкере подхлестнуло градус недовольства. Канда успел осознать, что одно общество мелкого устраивает его намного больше, чем окружение всех этих лезущих не в свое дело личностей, вместе взятых. Он бы даже предпочел, чтобы Комуи немедленно исчез и на его месте появился вышеназванный стручок – к нему, по крайней мере, в последнее время японец привык.Зло бросив, что все с этим «надоедливым седым засранцем» прекрасно, Юу захлопнул за собой дверь кабинета Смотрителя и широким шагом понесся по коридору, не замечая с ропотом рассыпающихся перед ним людей.
С этим миром явно было что-то не так, и вскоре Канда в этом убедился. Близилось время обеда, но он не желал видеть чужие лица - в особенности, одно конкретное лицо - до запланированной на вечер встречи. Чтобы воплотить это желание в жизнь, мечник решил пренебречь приемом пищи и вместо этого позволить себе редкую роскошь: помедитировать в своей комнате в полном одиночестве.Он надеялся, что, побыв наедине с самим собой, сможет если не понять, то, по крайней мере, попытаться проанализировать свои ощущения. Юу был рассержен сам на себя – за недопустимое, сиюминутное желание, открывшее ему глаза на то, что, несмотря на все противоречия, он не против, чтобы Уолкер ошивался рядом. Непривычную терпимость, снисходительность к некогда доводящему до белого каления мальчишке все еще возможно было списать на усталость, приложив определенные усилия.Его уединение ожидаемо прервал пронзивший тишину скрип чуть приоткрывшейся двери. Какой наглец отважился войти без стука, Канда понял сразу, хоть и сидел на расстеленной на полу циновке спиной ко входу.
- Ты не отзывался, - негромко произнес ученик Кросса, проходя в комнату, и, оценив новые нотки в его тоне, мечник со скептицизмом подумал, что должен был на месте устыдиться своей глубокой погруженности в медитацию.Японец мысленно выразился парой непечатных выражений и вынужденно отложил свое персональное наказание до следующего раза. Он чуть повернул голову вправо, но не увидел Уолкера и был вынужден подняться из позы лотоса и обернуться. Юноша все еще стоял у двери, крепко сжимая что-то в руках, и Канда вдруг со всей ясностью понял – по какой-то причине тот не знает, как следует себя повести, что сказать.Аллен Уолкер оставался загадкой неразгаданной, напрягающей своим существованием. Стоило Юу разглядеть кончик ниточки, ухватиться за нее и с неосмотрительностью заключить, что вот она, истина – подобраться к ней уже легче, как она, обратившись в юркую змею, ускользала. Мальчишка был одним человеком с остальными – не тем, кем являлся на самом деле – но только рядом с Кандой позволял себе расслабиться и не боялся, что мечник увидит его растерянность или неловкость. В одно мгновение он мог казаться уверенным в себе и в своих желаниях, настроенным решительно, но спустя несколько секунд мешался, теряя настрой, и становился скованным. Понять это, понять его самого было немыслимо.У японца опять начало ломить виски, и он, чуть поморщившись, скрестил руки на груди.- Еще не вечер. Чего тебе? – своей слабости он не хотел показывать никому, а тем более – этому досаждающему недоразумению. Проще всего было выставить Уолкера взашей, не размениваясь на разговоры, но вероятность того, что тот простоит у его дверей всю ночь из чистого упрямства и встретит наутро с укоряющим взором и синяками под глазами, все еще была довольно велика.- Я принес тебе шампунь, как и обещал, - Аллен подошел к нему ближе и протянул раскрытую ладонь, в которой лежал небольшой флакон. Он дарил мечнику свою личную вещь, и при этом, Граф его раздери, очень волновался – пальцы его были ледяными. Канда чувствовал это холодное прикосновение долгое время после того, как оно прекратилось, - Можешь вымыть волосы сейчас, а позже я вернусь, чтобы…- Замечательно.Юу не смог бы объяснить и самому себе, каким образом это слово сорвалось с его губ. Как он сумел произнести его так спокойно, с интонацией, ничуть не похожей на ироничную, даже не задумавшись, как оно прозвучит – словно без вопросов напоминал о том, что согласен… в очередной раз.Мгновенно ударила по перепонкам обрушившаяся на них тишина. Уолкер, застыл на месте в одной позе, неверяще уставившись на враз окаменевшего Канду. Заподозрить, что уши сыграли с ним злую шутку, седовласый не мог никак: потемневший, почти взбешенный взгляд мечника и его губы, сжатые в тонкую полоску, без слов говорили о том, что случившееся вполне реально.
Подавив рвущийся наружу тяжелый выдох, Аллен сглотнул и медленно отступил назад, не преминув повторить осторожно:- Я приду вечером.
Он прикрыл дверь за собой, оставив Юу терзаться внезапно вспыхнувшим приступом всепоглощающей, застилающей глаза ярости. В те минуты японец буквально ненавидел себя самого – за не вовремя пошатнувшийся контроль, за полное отсутствие здравой, присущей зрелому человеку логики и за последнюю реплику, которую озвучил безотчетно - возможно, желая, чтобы его услышал хоть кто-нибудь.