III (1/1)

Can nobody hear me?I've got a lot that's on my mind,I cannot breathe,Can you hear it, too?

Канда распахнул двери в столовую с такой силой, что они с грохотом ударились о стены, а одна, кажется, успела слететь с петли. Ему было плевать на это – и на то, что абсолютно все обедавшие обитатели подразделения обернулись на шум, им же созданный. А вот Уолкер, так и не получивший вразумительного ответа на свое предложение и прошедший в помещение следом, ни на мгновение не отстав, своим невозмутимым постоянством просто выбешивал.

Явная демонстрация рукоприкладства не могла рассказать о животной ярости, переполнявшей мечника в тот момент. Он был в таком состоянии, когда неукротимо хочется кричать на самого себя до срыва связок, спрашивая раз за разом, какого хрена Шпендель не только все еще жив, но не насчитывает на себе даже пары-тройки хороших ссадин. Они бы ему уж точно не помешали. Почему после такой вопиющей дерзости Муген так и остался в ножнах, а его хозяин, ни разу не упускавший повода вправить седовласому мозги, не сумел поднять на него кулака? Это казалось просто немыслимым – если бы Лави узнал, смеялся бы дня три, не меньше.Стараясь успокоиться как можно скорее, чтобы не показать другим своего внутреннего замешательства, японец, забрав поднос с темпура, сел за стол в самом дальнем углу зала. Как и множество дней до этого, Уолкер – единственный, кто предпочитал во время приема пищи общество Канды – проследовал за ним. Он выглядел столь обыденно и привычно, что у Юу невольно сводило зубы от этого притворства, когда он вспоминал, что именно было сказано ему этим скрытным экзорцистом меньше получаса назад. Что именно – и каким голосом.Напряженным. Тщательно маскирующим дрожь, и все же волнующимся. Неуловимо-настоящим.Мелкий так и не понял, что мечник уловил в его интонациях эту искренность, как бы ровно он не произносил тщательно подобранные слова. Такие точные слова, что сомнений не было: речь была отрепетирована, повторена не раз вслух и еще больше – про себя. Этим, по крайней мере, объяснялись недели преследования и неожиданная убедительность нелепых фраз. Уолкер не решался подойти и вывалить все это сразу. И верно – его бы с большой вероятностью пристукнули на месте, не попытавшись вникнуть в суть удивительной проблемы.А ведь суть, какая-никакая, но должна была быть.День прошел, как и положено в таких ситуациях, слишком медленно. Канда утопал в размышлениях, безуспешно пытаясь выловить из водоворота мыслей нужные догадки. Не выходило. Его затягивало в пучину, путало, воротило с правильного пути, и, в конце концов, он не выдержал. Чувствуя себя так, словно мозг вынули, хорошенько поиграли им в мяч, а затем вернули на положенное место, мечник прекратил вечернюю четырехчасовую тренировку, где отрабатывал особо безжалостные приемы на все том же Мояши, и коротко бросил тому, что направляется в душ.Уверенность в завтрашнем дне исчезла бесследно. Оправданные упражнениями побои мальчишки отнюдь не принесли привычного облегчения, и Канда не знал, сможет ли завтра держаться невозмутимо и не врезать кому-нибудь не тому. Не сказать, что его взяла оторопь – такая эмоция не входила в манеру его поведения, однако в последнее время изменилось многое. Японец был измотан так сильно, что реальность ощущалась как-то половинчато, не в полную силу, и многие движения выходили чисто автоматическими, опять же, на счастье Уолкера.

Он понимал, что перестал походить на самого себя. Усталость наваливалась не сразу, а постепенно, но заметил ее Юу лишь тогда, когда каждое движение начало отзываться в теле явным протестом. Невероятно, как быстро эта история сумела истощить его – и морально, и физически, в такие сроки, что как только он начинал восстанавливаться, все: новые слова, эмоции, поступки – наваливалось с новой, чуть ли не утроенной силой.Прохладный, а затем и вовсе ледяной душ ничуть не снял напряжения. Дорога к собственной комнате показалась длиннее, чем обычно – и Канде не хотелось ничего, кроме как лечь спать пораньше и не задумываться о том, что грядущий день, возможно, окажется еще хуже настоящего.Уолкер, подпирающий собой тяжелую дверь его спальни, не удивил мечника ни капли. Однако способ, которым его усталый разум захотел решить все проблемы и стресс разом, поразил Юу не меньше, чем предательское желание согласиться. Он же и вправду ничего не теряет, верно? А так… можно будет хотя бы добиться того, чтобы седовласый отстал от него в остальное время.Аллен в изумлении распахнул глаза, когда понял, что Канда, вихрем пронесшийся мимо него, войдя в комнату, не стал запирать за собой дверь. Прождав минуту, мальчишка заглянул в проем, слегка сомневаясь. Прямо напротив входа он увидел японца – руки того были сложены на груди, совсем как днем, только пальцы выбивали нервную дробь. Уолкеру отчего-то показалось, что мелодия ему знакома.- Собираешься входить? – раздраженно спросил темноволосый. Он неотрывно наблюдал за мальчишкой, за его реакцией, не пытаясь сделать этого исподтишка.Притворив за собой дверь, юноша обернулся к Канде и с ехидцей поинтересовался:- Разве это было приглашением? – на бледном, почти прозрачном виске часто-часто билась голубоватая жилка, выдававшая против воли хозяина неоспоримое доказательство его волнения.

Мечник не ответил. Он заметил изменившуюся частоту дыхания Уолкера, его выверенные движения, превратившиеся в отрывистые, неуверенные, стоило им оказаться наедине. Мелкий врал – и само его тело противилось этому. Вот это уже чуть больше походило на реальность.Тем временем Шпендель продолжил, разрушая опустившуюся тишину:- Я буду только расчесывать твои волосы, не волнуйся. И, если захочешь, заплетать их на ночь…Канда не сдержался прежде, чем успел подумать, что тут уж он точно ослышался.- Заплетать?! Поганец, ты хоть иногда думаешь, что несешь?Неужели Уолкер вздрогнул от его крика? Невероятно. И пока драгоценные секунды его смущения текли, Юу сумел подметить в стальном взгляде еще пару случайно прорвавшихся выразительных эмоций. Надо же, а ведь конец дня не так уж и плох оказался – целый джек-пот из потаенных чувств Аллена Уолкера. Рекордное количество, если подумать.- Ну, не заплетать, а собирать, чтобы не путались… - к стручку вернулось прежнее спокойствие, но, как видно, не такое стойкое, как раньше – уж больно стремительно он терял свое самообладание рядом с Кандой, - Знаешь, я не такой идиот, чтобы прямым текстом предлагать тебе заплести косы.Юу ухмыльнулся и не преминул ответить ему мысленно, раскрутив тему с «идиотом» до конца. Вслух свои размышления высказывать он не стал, не желая сбивать седовласого с непосредственной темы, одностороннее обсуждение которой становилось все более интересным.А Уолкеру, по-видимому, надоело стоять как неприкаянному, и он подошел чуть ближе, спросив вдруг:- У тебя есть гребень?Гребень у Канды был. И, пожалуй, на протяжении многих лет он оставался единственной щегольской вещью в обиходе сурового мечника, мастерски сотворенной в подарок самим маршалом Тидоллом, никогда не обращавшим внимания на возмущения своих подопечных, не так ценивших совершенную красоту, как он сам. Произведение искусства, выполненное тонко и умело, с частыми зубцами и изящной, удобно ложащейся в ладонь ручкой, на которой был вырезан восхитительный узор в виде переплетающихся ветвей какого-то цветущего дерева. В неспешных движениях ее создателя, должно быть, на протяжении всей работы сквозила любовь – к своему делу и тем, кого он так же вдумчиво и неторопливо учил.Когда японец передавал свой гребень Аллену, они соприкоснулись пальцами, и мальчишка торопливо отдернул руку, чуть не уронив предмет на пол. Канда поднял брови, на сей раз уже насмешливо – его крайне развлекало теперешнее поведение Мояши. Он не открылся, но вел себя по-другому, заставляя изводиться ожиданиями, гадать, что может произойти дальше. Стремясь во что бы то ни стало заглянуть за ставшую рядом с ним неустойчивой маску Уолкера, Юу решил ему подыграть.Присев на край кровати, он повернулся спиной к седовласому и, подумав, все-таки распустил высокий хвост самостоятельно. Длинные волосы тотчас рассыпались по спине и плечам темным водопадом. Каким-то шестым чувством ощутив, как судорожно и еле слышно вздохнул сзади ученик Кросса, приблизившийся к нему вплотную, мечник замер.

Держа гребень в одной руке, Аллен нерешительно потянулся другой к мягким прядям, остановился на полпути, поражаясь собственной смелости, а затем, рассудив, что убегать с криками уже поздно, аккуратно коснулся волос Канды.Все его движения были отработанными и до ненормальности бережными. Он брал в ладонь каждую прядь, недолго держал ее на весу, словно наслаждаясь тяжестью, и проводил гребнем вниз от своего кулака – ритмично и тщательно. А затем – под самый конец – от корней к самым кончикам, осмотрительно, стараясь не дотрагиваться лишний раз до и без того напряженного, неестественно выпрямившегося японца. Любое прикосновение к открытой коже шеи вызывало обоюдную, всем существом осязаемую неловкость, впрочем, выражавшуюся только тягостным молчанием.Впервые в жизни Канда мог сказать, что он действительно выведен из колеи. Все это: странная забота, непонятная осторожность в продуманных действиях – и не назовешь ведь иначе – приводило его в смятение. И он не знал, как ему реагировать, да и следует ли делать это вообще, когда Аллен, вновь собиравший его волосы в хвост, слегка скользнул дрожащими пальцами по предплечью, забирая с покрывала плетеный шнурок. Юу и не заметил, как задержал дыхание, пока Уолкер не отстранился совсем.Скрипнула кровать, и мальчишка поднялся, вложив мечнику в руки гребень, сохранивший остатки тепла его ладоней.- Завтра я принесу тебе свой травяной шампунь… - прочистив горло, произнес он. Опасливо. Осторожно. Будто все еще расчесывал его темные волосы, от прикосновения к которым начинал дрожать.Канда не стал спрашивать, зачем Уолкеру понадобилось отдавать ему именно свой шампунь. Сегодня и без того произошло слишком много необъяснимых вещей, и многие из них, как он полагал, в ближайшее время вынуждены будут остаться без толкования.- Как хочешь, - самый уклончивый ответ, который он смог придумать спонтанно, прозвучал так нежданно-хрипло, что удивил его самого.Седовласый кивнул. Он чувствовал, как медленно по его телу проходит волна судорожного трепета, подчиняющего, заставляющего подгибаться колени. Молчание стало гнетущим, но Уолкер вдруг подумал, что даже ради такого стоило так долго стараться.- Доброй ночи.Выйдя из комнаты Канды, Аллен зашел за угол и, не таясь больше, прижался к одной из ледяных стен коридора пылающей щекой.Когда-нибудь – он надеялся – их молчание сможет сойти на нет.