5. Ирмо. (2/2)

- Не паясничай. Что интересно, эта цифра делает в таком дневнике?Я чуть пожимаю плечами.- Даже не два, Миранда! Два, я еще могу понять, но единица?Отец, проходя мимо нас, чуть вытягивает шею, заглядывая мне через плечо.- По французскому-то? Скажи спасибо, что не ноль.- Вот ведь и я о том же! – подхватываю я.Анна замахивается на меня дневником.- Ох, Мирке… Нули вам не ставят, а то я не сомневаюсь, что был бы!Я вздыхаю, изображая раскаянье, прекрасно понимая, что Анну этим не проведешь, но что мне еще делать? Вот поэтому я и не понимаю смысл всех этих нотаций, мы же обе знаем, что это ничего не изменит, ну, так зачем? Своеобразный ритуал?- Послушай… Ты же знаешь, у нас сейчас нет возможности учить вас дома… Неужели никак нельзя походить немного в обычную школу? Хотя бы три зимних месяца? Прилично себя вести, нормально учиться?- Но я знаю намного больше, чем все там!- Ну, а допустим, там знают что-то такое, что даже ты еще не знаешь?- Нет, не допустим.- Хорошо, ну а не драться ты хотя бы можешь?- Да я уже давным-давно не дралась ни с кем!- Потому что никто уже с тобой не связывается! Ты же девочка, Мирке! А ведешь себя хуже двух мальчишек, вместе взятых. Да у меня с Ясем никогда столько проблем не было!- Уж будто?- Даже если и были, не важно, сейчас речь все-таки о тебе… Господи, ну почему ты такая? Ходишь всегда растрепой, кожа обветрилась, в дневнике ничего выше тройки, в комнате бардак… Кровать даже не умеешь постелить, как следует.Я пожимаю плечами.- Мы только дети. Почему у нас столько обязанностей?Анна прищуривается.- Ты действительно так думаешь?- Нет, это она цитирует Саут Парк, - ухмыляется отец.- Еще не лучше!- Мне все ясно, - говорю я скорбно. – Сегодня тебе пришла фантазия поиграть в злую мачеху.- Если бы мне пришла такая фантазия… Я бы тебя выпорола или заперла бы на чердаке без обеда.- Но у нас нет чердака. Мансарда - мы там живем.- И потом, ты же старшая…Ее самый любимый аргумент. Хотя это не честно, старше меня есть еще Лешек и Ясь. Хотя Ясь, мда, пожалуй, не в счет. Во-первых, мы погодки, во-вторых, это он по возрасту меня старше на год, а по уму моложе на все четырнадцать. Так сама Анна и говорит. Лешек тоже, пожалуй, не в счет, он уже почти взрослый.

И Анжелика уже почти взрослая, так что, в общем и целом Анна права, из детей, я, несомненно, старше всех.- Ладно… - вздыхаю. - Пойду. В жизни всегда есть место подвигу.

Анна смотрит мне вслед.- Нет, тут десять раз подумаешь, прежде чем заводить еще детей, - говорит она.Я разворачиваюсь в дверях.- О, а ты хочешь еще?Отец смеется.

- Сгинь, - говорит Анна.

***Я ухожу наверх в свою комнату, и чтобы сделать приятное Анне, совершаю массу крайне бессмысленных действий. Слегка приглаживаю волосы, мажу кремом лицо и руки, перестилаю постель (правда, красивее она от этого не становится), прибираю в комнате, но немного, все равно бесполезно, и даже беру в руки французский словарь со смутным намерением выучить несколько слов. Хотя у меня сразу же пропадает желание это делать. В комнате у нас перманентный беспорядок, за исключением островка вокруг кровати Лидки, у нее всегда все аккуратно. На тумбочке рядом с кроватью я замечаю вещь, которой в общем-то там стоять не положено, она слишком заметна. Лучше переставить ее на книжную полку. Вот так.

У Лидки настоящий талант к рукоделию. Когда она была совсем маленькая, сама придумала, как делать игрушки из шерстяных перчаток. Одну перчатку можно надеть на руку – это туловище с лапками. Лишний пальчик можно отрезать и пришить вместо хвостика. А из второй сшивалась мордочка. Родители специально для нее покупали перчатки самых разных цветов и размеров. Она сама научилась вышивать, делать вазочки из проглаженной соломы, разные штучки из кожи, игрушки из затвердевшего и раскрашенного теста, и самые оригинальные на свете открытки. Но самое замечательное, что у нее получалось, так это искусственные букетики цветов из обработанной желатином материи – гораздо красивее магазинных – и поделки из глины.

Вот и на этот раз. Она вылепила из белой глины жеребенка, покрасила и покрыла лаком. Поделка была выполнена настолько искусно, что жеребенок казался совершенно живым. Набегался и прилег отдохнуть. Она вылепила его в подарок отцу ко дню рожденья…Я со вздохом ставлю статуэтку на полку. Конечно, если бы у меня были такие же тонкие, ловкие пальчики, как у Лидки, я бы тоже чего-нибудь такое сделала. Разве я виновата, что у меня руки не из того мечта растут. А дарить покупной подарок… Во-первых, у меня пока нет своих денег и это как-то нечестно. Во-вторых, я просто не знаю, что ему можно купить. Что-нибудь такое. Особенное. Почему-то в отношении других я никогда особо не заморачиваюсь. Дарю что-нибудь, что попадется, что понравится. Ведь всегда найдется что-нибудь миленькое – симпатичная вазочка или статуэтка. Или просто можно купить шампунь и гель для душа, вещь всегда полезная… Но именно отцу мне всегда хочется подарить что-то особенное. Чего кроме меня никто не сможет. Чего ему больше неоткуда будет взять. Но что? Я ничего не умею.Забираюсь на подоконник, тщательно задергивая за собой шторы. Этосоздает иллюзию полной отгороженности от мира. Слева окно, сплошь залепленное снегом, ничего не видно, и свет сквозь него проникает странно нежный и рассеянный. Можно, конечно, протеплить на стекле кружок и посмотреть на улицу, но мне не хочется. Шторы справа очень тонкие, но это не важно, сейчас для меня это просто Китайская Стена – за ними меня никто не видит, и я никого. И я даже могу думать, что я не в своей комнате, а где угодно. Сижу, обхватив колени руками. Думаю, что я почти как Джен Эйр, только в ее случае, там была осень и дождь… Представляю текущие по темному стеклу струи дождевой воды… Нет, все же у меня уютнее. Трудно представить дождь за окном из-за этого белого сияния, но то, что за занавесками совсем другая комната, совсем несложно. Старинная мебель, свечи, камин… Да… Вот только воображать себя Джен Эйр не очень-то получается, у меня нет злых родственников, которые бы били меня и запирали на замок, да и по внешности, я, скорее, смахиваю на Гарри Поттера…

Но все-таки я была Джен. Однажды. ТАМ. И поэтому мне так легко представить, что, отдернув штору, я могу спрыгнуть с подоконника в совсем другой комнате, потому что я уже делала так. И это оказалось совсем не сложно.

Я смотрю за окно. Сколько снега. Иногда смотришь на него, и кажется, он никогда не растает. Вообще. Это мне что-то напоминает. Очень смутно. Где-то я уже это видела… Где-то… Вот такой же застывший мир. Замерший раз и навсегда. Как будто в какой–то миг земля перестала вращаться и застыла. И там, где была зима, так навсегда и осталась зима. И там где было лето, оно будет длиться вечно, и там где была ночь… Она никогда не кончится. Сердце начинает биться медленнее. Я ощущаю знакомый мятный холодок на гортани и легкое покалывание в затылке. Я вспоминаю. Вспомнила. Теперь я знаю, что подарить отцу на день рожденья.

Я подарю ему сказку. Их я умею писать. На самом деле умею. Но это не потому, что у меня есть способности к сочинительству. Просто я вижу их во сне. И иногда записываю. Правда, раньше я делала это только для моих сестренок, но если постараться… все равно ни на что другое я не способна. Только вот… Дарить написанное от руки как-то неловко, а печатать терпеть не могу, так толком и не выучилась. Хотя если начать прямо сейчас…Но писать о том, что я видела, нельзя, нельзя, почему-то я точно знаю, что нельзя никому об этом рассказывать. Но почему бы не представить другую ситуацию, похожую? К тому же все равно я толком ничего не помню, так детали какие-то, обрывки. Нельзя возвращаться, да, я знаю. Ни в коем случае. А я и не собираюсь. Я просто… Представлю кое-что похожее. Algo parecido. Да. Совсем необязательно – эльф и человеческая девочка, можно и наоборот. Даже лучше всего наоборот… Я откидываюсь к стене и закрываю глаза. Я просто хочу это увидеть. Побывать там.

5.- Ветер… Ты меня не покинешь?- Деточка… Милая…А. Ремизов

… Уже не день, еще не ночь, но и вечером это трудно назвать. Солнце, непомерно огромное, бурое тяжело зависло, почти касаясь горизонта, и его лучи тянутся по земле неровными полосами света. Все оттенки золотистого, багряного, алого, но эти цвета не радуют глаз, они скорее, угнетают. Дорога, сухая глинистая, неровная, тянется через поля, поросшие уже увядающей травой. Кто придумал, что закат - это красиво? Возможно, на море или над озером… но только не здесь. Здесь даже облаков нет, только голое небо, похожее на дно опрокинутой глиняной миски. Мальчик бредет по этой дороге уже много часов, поминутно спотыкаясь босыми ногами о булыжники, тянет за повод двух усталых лошадей, впряженных в фургон.

На полях работают женщины, одетые преимущественно в черное. Мальчик ловит на себе неприязненные взгляды. Здесь чужаков не любят.

Одна из женщин работает на краю поля, у самой дороги. Когда мальчик равняется с ней, она, как будто невзначай, выставляет ему под ноги свою мотыгу. Он спотыкается, и почти падает. Встает, и даже не взглянув на обидчицу, продолжат свой путь. Такое безучастие раздражает женщин. Теперь в его сторону летят уже не только злые взгляды и ядовитые слова, но и камни. Большинство пролетает мимо, но один довольно ощутимо ударяет между лопаток. Второй пролетает в опасной близости от виска. Мальчик не выдерживает. Отбросив поводья, он поднимает с земли камень и бросает его наугад в поле, стараясь ни в кого не попасть, просто желая отпугнуть их. Но достигает совершенно противоположного результата. Теперь они уже в открытую надвигаются на него, озлобленные до крайности. Мальчик рослый и достаточно сильный, и поодиночке эти тетки и близко бы не подошли, но их много, так много, что они просто способны задавить его своим количеством и, прежде всего, своей ненавистью. И ненависть эта направлена не на него, на весь мир. Они все глубоко несчастны и обижены, и, наконец, подвернулся кто-то, на ком можно эту обиду безнаказанно сорвать. Кто-то вцепляется ему сзади в волосы, он вырывается, но его сбивают с ног. Кажется, еще минута и его растерзают, затопчут насмерть… И в этот момент приходит помощь. Хрупкая фигурка врезается в толпу, распихивая женщин. По виду это девочка-подросток, но одетая как мальчик, в черные кожаные брюки, высокие сапоги и белую блузу, волосы повязаны шарфом. Она такая тоненькая и изящная, непонятно, как ей удается пробиться к упавшему и прийти ему на помощь. Он продолжает отбиваться от врагов и следующий удар приходится по его спасительнице.Девочка вскрикивает.- С ума сошел? За что ты меня-то бьешь?В этот момент шарф спадает с ее головы. Волосы дождем рассыпаются по ее плечам и спине. Волосы невиданного, ослепительно-голубого цвета с серебристым отливом. Они сияют так ярко, что затмевают тусклый солнечный свет.Женщины пораженно раздвигаются. Но только на минуту, потом злобно жужжащее кольцо вновь смыкается, вокруг подростков.

- Эльфка! Вы только поглядите!- Только этой напасти на нас и не хватало!- А этот хорош! Сразу было видно, что за птица.- Ну, всего я могла ждать от этих чужаков! Но чтобы якшаться с эльфами…Девочка поднимается. Медленно обводит глазами окружающих ее работниц. Глаза огромные, прозрачно-зеленые, длинные ресницы трепещут, как крылья бабочки. На тоненьком прозрачном личике застыло презрительное выражение. Под ее взглядом они стихают. И больше приблизиться не осмеливаются.Мальчик тоже поднимается, отряхивается от пыли. Старается делать вид, что никого кроме них двоих здесь нет.- Пойдем?Девочка кивает, прикусив губу.Они медленно отступают к повозке.В этот момент от группы женщин отделяется одна, очень пожилая. Лицо ее гораздо приятнее, чем у других, хотя одета она так же, как и остальные – в глухое и темное. Шерстяной платок надвинут низко на лоб.

- Дитя!Девочка оборачивается.- Дитя, ты не узнаешь меня?Эльфийка смотрит пристально, качает головой.Женщина слегка откидывает платок. Волосы ее, собранные в узел, искрятся таким же голубым сиянием как у девочки.***- Так значит, ты уходишь? Бросаешь меня?- Я должна, ты же понимаешь.- Просто потому, что какая-то старуха позвала тебя? А ты обещала, что мы всегда будем вместе.- Ничего не изменится для нас, поверь! Ты по-прежнему будешь моим братом, только…- Только тебя со мной не будет.- Мне жаль.- А что мне сказать отцу? Слушай, ты же была с ним так долго, задолго до моего рождения. Как он будет без тебя?- Скажи, что я о нем буду помнить. Сотни лет и после его смерти…- Не смей так говорить, ведь он еще не умер!- Но он уже очень стар. Тебе все равно придется учиться жить одному, хочешь ты этого или нет… А потому прости. Не сердись на меня.- Ирман?- Да?- Я никогда тебя больше не увижу?***Что самое странное. Мне почему-то до невероятности важно было вспомнить имя той женщины. Уже потом, когда я проснулась. Как будто оно могло мне пригодиться зачем-то, что-то мне дать… Я вспомнила. Инм.6.…Защити меня от людейС пустотою в зрачках…Тэм

Ника, наконец, приезжает. Я из окна вижу первая, как она входит в сад, в своем темном зимнем пальто и развевающимися за спиной волосами, похожая на черную птицу. Я срываюсь с подоконника и бегу вниз и с лестницы уже вижу, как она стоит у зеркала, разматывая шарф. Шарф белый, почти такой же, как еще не стаявший снег на ее волосах, но не белее ее лица. А еще говорят, что на морозе люди румянеют… Но только не Ника.

Я стою на лестнице и смотрю на нее, пока она еще меня не заметила. Как странно, в первую минуту по приезде я почти люблю ее. У меня даже возникает что-то вроде желания обнять ее… Что-то в этом роде. Но просто непредставимо, чтобы кто-то мог обнять или поцеловать Нику… Она этого не терпит. Иногда даже кажется, что она совершенно не способна любить хоть кого-то и очень трудно представить, что можно любить ее. И все же почему-то мне кажется, что мы с ней ближе, нежели с кем-то еще. Когда она только появилась в моей жизни, сдается мне, у нас было много общего. На тот момент… У меня были плохие отношения. Со всеми. И с Анной особенно – не хотелось мне иметь другую мачеху… И других братьев, кроме Лешека и Януша, и других сестер, кроме Лидки. На тот момент мне и вовсе хотелось остаться без родственников… Я очень долго привыкала, гораздо дольше, чем мои братья, и, тем более, моя сестра. Угнетала меня скорее даже не сама ситуация, а неизбежность ее разрешения. Я знала, что все равно приму Анну, потому что на самом деле знала, что не мог мой отец сделать ничего такого, что было бы нам неподходяще или вредно… Я почти знала, что полюблю ее, и это меня раздражало. И вот каким-то чутьем я понимала, что Ника испытывает похожие чувства. Замкнутой в себе, нелюдимой, холодной, ей не по душе было наше шумное семейство. Но ее туда уже приняли по умолчанию, собирались любить и заботиться, и это ей тоже не нравилось. Ей, может, и не хотелось вовсе, чтоб ее любили. На этой почве мы не то что сблизились – но мы понимали друг друга лучше, чем кто бы то ни было понимал нас, а это уже немало.

Я сдалась, в конце концов, потому что была еще очень маленьким ребенком, а Ника уже почти взрослой, поэтому она и удержалась.

Ника, наконец, замечает меня и чуть заметно кивает. Это еще очень теплое приветствие, она может и просто, не глядя, пройти в свою комнату.***- К пианино ты, конечно и не прикасалась без меня.

Я делаю возмущенное лицо, якобы оскорбленная таким предположением, но особо не выпендриваюсь. Во-первых, мне не хочется именно сегодня с ней ссориться. Во-вторых, ведь и правда – не прикасалась. Но все равно, это не дает ей права сомневаться во мне.- Мне играть сейчас?- Да уж, будь любезна.Я сажусь к роялю. Просто чтобы размять пальцы играю первое, что приходит на ум – вариации Паганини. Может, и не очень точно. Достаточно экспрессивно, во всяком случае.- ?Контрапункт?, пожалуйста! – доносится голос Ники из соседней комнаты.Вот ведь. Нормальные дети играют вальсы Шопена, или что-нибудь в этом роде. А для меня Ника выискивает где-то суперсложные модернистические пьесы, которые и на музыку-то не похожи… Как будто хочет специально хочет отбить у меня желание музицировать.

Поэтому я ищу политического убежища у наших фолкеров. Интересуюсь, не нужна ли им новая вокалистка, я уже готова. Эленка с удивлением на меня смотрит.- Ты, может, не расслышала, Мирке, но мы тут бретонский фолк играем…- Ну, и?..- Ты что, собираешься петь по-французски? Миранда, пожалей человечество.- Ой! Охота была, подумаешь, связываться с вашим детским садом.Эленка поджимает губы. Я и сама понимаю, что из моих уст ?детский сад? звучит немного самоуверенно, она только на три месяца меня моложе. Эленка очень хорошенькая, такая светленькая, голубоглазая, какая-то вся золотистая даже, но по сравнению со старшим братом ее внешность кажется ну очень уж простенькой. Давид - самый красивый мальчик, которого я знаю. Анна мне говорила, что его отец, Збышек, в его возрасте тоже был хорошеньким, но все-таки не таким.

- Нам нужен кто-то, кто играл бы на гитаре, - говорит Эленка.- Это, извините, не ко мне. Попросите Ясека.- У нас ансамбль, между прочим, только для девочек…- А он тогда, - я киваю на Алекса, - какого здесь делает? Он же не девочка.- Он не девочка, - подтверждает и Леа. – Он… Так просто…Сама Леа играет здесь на скрипке, Эленка на арфе, Таня на флейте, Элиза на некотором подобии ударных инструментов, Лоти на клавишных и иногда на свирели, а Лидка на волынке и иногда на лютне.- Чертовски приятно об этом узнать, - замечает Алекс. – Но если я ?так просто?, может, я тогда пойду?- Ой, нет, - вскакивает Лоти. – Ты нам нужен!- Зачем? Я же ничего не делаю. Только подпеваю.- Ты же играешь на перкуссии!- Да уж, без моих шедевриальных ударов по бубну, каждый второй раз мимо темы, ансамбль, конечно, зачахнет!- Почему каждый второй? – ободряюще говорит Элиза. – Максимум каждый четвертый!- Ладно, мелюзга, - заявляю я. – Пошла я, пока вы меня и правда во что-нибудь не втянули… Но когда Ye Jacobites By Name петь будете, свистните меня, ладно?Алекс вопросительно смотрит на Эленку, та тщательно подкручивает струны арфы.

- В принципе, можно уже и сейчас, - говорит она, не глядя на меня.Вот странно, вот странно. Отец говорил всегда, что им в молодости крайне не нравилась эта песня, когда бы они ни пытались ее петь, звучала она, как похоронный марш, - а у нас звучит, как гимн. Или, думаю я, тоже, как марш, но не похоронный. Боевой, военный марш.

***Наш прадедушка считает, что Алекс гений. В его совсем еще нежном возрасте, он рисует лучше всех, кого я знаю. Особенно портреты. И, что самое интересное, он никогда не рисует с натуры, только по памяти. Говорит, ему так легче. Будто бы то, что человек прямо пред глазами, его сбивает, внешность мешает видеть истинную сущность. А своим мысленным взором он их видит именно такими, какие они есть.На этот раз он нарисовал Нику. Обычным грифелем, он всегда так рисует. Она вышла как живая… Вот в том-то и дело! ?Как? - это уже не уровень для Алекса, люди на его портретах, должны выглядеть живыми.Я смотрю на рисунок.- Что-то немного не так.- Да знаю я, - Алекс досадливо машет рукой. – Но я в толк не возьму, что именно.Он нарисовал Нику примерно по пояс, она стоит или сидит, прислонившись к стене, как всегда одета в черное, и черные гладкие волосы обрамляют ее удивительной белизны лицо, прекрасное и холодное. Она чуть повернула голову к зрителю, казалось, вот только что мы отвлекли ее от мыслей. И поэтому губы ее недовольно сжаты. Ее самое обычное, почти повседневное выражение лица. И глаза, что смотрят прямо на нас совершенно такие же, как у Ники. Такие же, как у Анны, у Лоти, у Тани… Серый грифель почти идеально передает их выражение и оттенок. И все же, дело во взгляде. Так мне начинает казаться. Глаза, словно подернуты пленкой. Как у рыбы. Кажутся чересчур светлыми, хотя в жизни они именно такого цвета и есть! Почему же здесь не похоже?

- Подтемни глаза немного, - советую я Алексу.Алекс хмурится. Он, кажется, немного обижен. Возможно, я задела его самолюбие как художника.- Но они у нее именно такого цвета! – говорит он упрямо.- И все же, подтемни.Алекс неохотно берется за грифель и склоняется над рисунком. Всего несколько штрихов, но изображение меняется до неузнаваемости. Теперь это Ника – почти как живая. Алекс сжимает губы.- Странно, - говорит он. – А если так?

И он наносит еще несколько штрихов. Вот теперь мне кажется, что Ника вот-вот оживет. У нее даже словно волосы шевелятся, как от ветра.Алекс и сам темнеет. Решительно сжимает грифель и резкими движениями заштриховывает глаза напрочь, закрашивает их, чуть не протирая бумагу насквозь. Мне хочется вскрикнуть – что ты делаешь, ведь ты портишь рисунок!Но я не успеваю. Потому что буквально на секунду я вижу Нику, настоящую, живую Нику, она смотрит прямо на меня, странными, темными, беспросветно-черными зрачками. Алекс поспешно переворачивает листок рисунком вниз. Но мне кажется, он чуть было не разорвал его. Он напряженно смотрит куда-то мимо меня, губы подрагивают. Он чертовски испуган, да и я, признаться, тоже. И не потому, что нам показалось, рисунок сейчас оживет, он уже почти ожил, а потому…Потому, что мне показалось, что живую, настоящую Нику, я только теперь и увидела. А та Ника, что живет с нами в доме, лишь бледное отражение, тень этого рисунка. Как будто это она нарисованная. Как будто… Как будто та, другая Ника, видит нашу Нику во сне.

Мы никому не рассказали об этом. И что Александр сделал с рисунком, мне неизвестно.

7.Давай уйдем на заре!На восход, на закат – все равно.Я устал сидеть и стареть…Тэм

День рожденья отца, наконец, наступает. Подарок мой давно готов, но меня гнетут сомнения… Не слишком ли он скромен? Тоненькая пачка отпечатанных листов выглядит довольно жалко. Чтобы усилить впечатление я перевожу свое творение на все доступные мне языки и теперь его можно заценить и на русском, и на польском, и на испанском, и на английском, и на ирландском, и, при ощутимой помощи Анжелики, на французском, итальянском и португальском. Самое трудное было заставить ее помочь, и при этом не дать увидеть сам текст. Отец должен прочитать его первым.Анжелика помогает мне и еще в одном архи-важном деле: привести хоть как-то в порядок мои волосы. Анжелика с утра прикладывала титанические усилия, чтоб они хоть как-то лежали ровно. Волосы по бокам у лба заплетает в коротенькие толстые косички и пытается зафиксировать их у меня на голове таким образом, чтобы они венчиком удерживали и другие волосы. Бесполезно. Анжелика берет крошечные заколки, которые мне сделала Лидка на один из моих дней рождения. Из маленьких розовых бусин, переплетенных белым бисером. Налегает на них изо всех сил, и кажется, вгоняет уже под кожу. Я скриплю зубами, но терплю. Только вряд ли даже так мои волосы нормально продержатся. Они начинают топорщиться почти сразу же. И буквально за несколько минут до начала торжества одна заколка предательски выскакивает... Я в прихожей у зеркала пытаюсь воткнуть ее на место, но понятия не имею, как это делается. За этим занятием меня застает Лешек.- Помочь?- А толку? Красивее я все равно не стану.

- Откуда такие комплексы? Ты очень красивая. Ты не такая, как все.

- Это разные вещи.

- Ты еще маленькая, чтобы переживать по этому поводу. И потом у тебя хоть рост хороший…- Ага. И плечи кривые.

Прижимаюсь лбом к зеркалу. Хорошо бы и совсем провалиться в него.- Знаешь что? Ты иди, а я потом. Что-то мне не хочется веселиться.- Хочешь обидеть отца?- Нет, но…- Тогда не капризничай.

***Я не так уж и помню, кто что дарил ему. Мне в любом случае все подарки казались более замечательными, чем мой собственный. Я вспотевшими пальцами сжимала за спиной черную папку с вложенными туда файлами. И понимала, что еще чуть-чуть и у меня и вовсе не хватит духу подарить ее.Я помню только, что передо мной свой подарок вручал Лешек. Вот уж кто никогда не парился особо, что дарить, покупал первое же, что попадалось на глаза и почти всегда успешно. Он, казалось, в полной мере разделял постулат, что главное – внимание.На этот раз Лешек купил отцу пивную кружку. Очень симпатичную, надо сказать, и с крышечкой. Кое-кто, конечно, закатил глаза по поводу такого подарка, но он был, во всяком случае, практичным!

- Здорово, - сказал Збышек, когда увидел. – Хоть что-то толковое. Только по идее надо бы сразу и попробовать. Ты бы пива купил!- А я купил, - Лешек протянул бутылку, которую держал за спиной. – Вот, как раз на такое количество она и рассчитана.- Далеко пойдешь, парень, - покачал головой Збышек.Я понимаю, что еще чуть-чуть и уже не решусь подарить свой подарок. Собираюсь с духом…

- Папа…Он оборачивается ко мне. Иногда мне кажется, что так улыбаться он может только мне. Хотя неизвестно. Может, он всем так улыбается.- Это… Сказка, - я протягиваю ему папку. – Я сама написала. Ничего особенного, но… Я посвятила ее тебе.- Мириль…Вот это тоже. Это имя. Только он меня так называет.- Спасибо.Во время обеда я сижу рядом с Лешеком. Он ухаживает за мной, как за своей девушкой, чистит мандарины, делает смешные бутерброды – на ломтик поджаренного хлеба листик испанского салата, кусочек поджаренной семги, посыпать все это зеленым горошком и гранатовыми зернышками и сверху положить зеленую маслинку без косточки… Которую я тут же сощелкиваю прочь – терпеть не могу оливки! Лешек ловит ее и съедает. Ничего, на папином дне рожденья можно играть с едой, и даже Ника не сделает замечания. А я думаю о том, что Лешек уже и в самом деле уже взрослый, и Анжелика тоже. И возможно совсем скоро у них появятся свои семьи, свои дети… И они уйдут из нашего дома… Я уже привыкла думать, что мы все вместе навсегда. Но почему бы и нет? Кто мешает им остаться здесь? Вот ведь Ладек живет с нами, хотя у него своя семья. Неужели так обязательно разлучаться?Ну, Бог даст, все и сбудется. По крайней мере, Лешека я терять не хочу.***Анна кладет на стол черную папку. Смотрит на Чеслава.- Она опять была там, - говорит он.- В том мире? Где люди, и эльфы… и все эти странности.- Да. Только не где, а когда.- Ты все еще продолжаешь верить, что это наше будущее? – спрашивает Ладек.- Не наше. Его. Это его мир.- Но разве кто-то может бывать там? Так далеко.- Никто не может.- Тогда…- Никто, кроме Миранды. Она может.Збыслав в задумчивости накручивает на палец прядь волос.- Но почему она его там не видит?- Это он ее не видит. Я ему не позволяю. Пока еще могу не позволить. Но когда меня не станет… Придется тебе, Ладек, позаботиться о моих детях.Анна хмурится. У Ладека сразу же делается несчастное лицо. Збыслав усмехается как-то криво.- А на меня ты, значит, надежд никаких не возлагаешь уже?Чеслав качает головой.- Береги своих.Усмешка становится злой.- Слушай, может, хватит уже мне пророчить?..- Береги, - повторяет Чеслав с нажимом.

Збыслав отворачивается.- Ты слушай меня. Сколько попыток уже было? Две? Третий раз может стать роковым. Ты этого хочешь дождаться?

Збыслав поворачивается к нему. Смотрит вызывающе.- Но разве ты можешь уйти куда-то, Чесик? Насколько мне помнится… Ты даже еще не выбрал наследника.***Праздник уже в стадии заката. Уже совсем поздно, и по-хорошему надо бы пойти спать, но я не в состоянии встать с дивана. Лешек упал туда еще раньше, а я просто приткнулась рядом с ним. Мы не спим и не разговариваем. Мне вдруг почему-то непреодолимо хочется поцеловать его. И не так, как обычно. Я поднимаю на него глаза, и вижу, что и в его взгляде есть что-то необычное. Мы одновременно тянемся друг к другу и соприкасаемся губами. Это должно быть неправильно, шокирующее. Но на вкус это так, как будто подобным образом мы целовались уже, по меньшей мере, раз пятьдесят. Мне сразу делается неудобно лежать. Я пытаюсь устроиться поудобнее…8.I feel so astray insideas I know you're far away.Let my love shine and be your guideon your way towards the portals of light.Falconer

Я просыпаюсь. Опять. Почти вскакиваю, вернее, пытаюсь сорваться с места, но сильная рука обхватывает меня вокруг талии и удерживает. Лешек.- Тихо. Сидеть. Лежать. В чем дело?- Я… мне срочно нужна Ника. Немедленно.- Да чего ты так всколыхнулась-то? Не маленькая уже.

- Это важно. Правда.- Успокойся сначала.- Если успокоюсь, то забуду. Забуду…- Подожди. Давай я попробую тебя разговорить. Может, обойдемся без твоей чаровницы?Я знаю, что Лешек Нику недолюбливает, особенно в последнее время, но это же не значит?.. Я же должна ей доверять, разве нет? Но верно так же и то, что Лешек многое знает и понимает не хуже ее. И он мой брат, родной брат. Может, и правда. Я ложусь, как лежала. И это уже тревожно, это уже страшно – и вспоминательно. Я так лежала и до того, как уснула, и до того, как проснулась – во сне. И меня словно слегка встряхивает. И от того, что я теперь вспоминаю свой сон отчетливо, до последней капли, и от того, что мне страшновато, слишком уж этот сон похож на явь, и слишком уж явь здесь похожа на сон…Крепче прижимаюсь к Лешеку. Все эти мелочи – волосы на его руках, чуть колючая щека, запах сигарет, морщинки у глаз, все это так знакомо… Так настояще… это успокаивает.- Ну, так что? Вспомнила?

- Да…- И? Это что-то плохое? Тревожное?- Наверно. Тревожное. Да. Мне снился самый обычный день, из тех, что был. Во всех мелочах, во всех подробностях.- Какой именно день?- День рожденья отца, ты помнишь… Когда ты еще подарил ему кружку и бутылку пива.- Ну да. Помню.- Ты подарил, а Збышек еще сказал…- Что я далеко пойду. Дальше-то что? Что не так?- Но ты помнишь? Перед зеркалом я поправляла волосы… И ты мне сказал… Сколько мне тогда было лет?- Мелкая ты была, я уж и не помню.- Вот… Вот именно! С этим и не так! В том сне я была… Старше, понимаешь? Мне было лет примерно, как сейчас, и тебе тоже. И вообще ты… Это был не ты.- Хитро.- Нет, правда. Это был совсем другой человек, и я знала, что это не ты, и…Я запинаюсь.- И – что?Я не могу сказать. Без Ники мне так трудно выразить свои мысли.- Все было естественно, понимаешь? Все как тогда. Совершенно так же. Вот только… Это были не мы. То есть… Я-то была собой, кажется…- Не гони, давай по порядку. Себя ты помнишь?- Да. Я была обычной, но по возрасту примерно, как сейчас, а не такой, как тогда.- А я?- Ты был другим, но в этом же возрасте… Как ты сейчас… И тот человек, который мне снился, он был даже чем-то похож на тебя… Только волосы не такие светлые… И – короче. Но в остальном… Мы даже и лежали как сейчас!- Ты звала меня по имени?- Да… Кажется. Да, я звала тебя Лешек, но это было не имя. Скорее прозвище. А звала я тебя по-другому… По-другому… Не помню как…- Забей, не важно. А остальных? Ты их помнишь? Збышека?- Да, его да… Кажется помню. Только он-то как раз был моложе, гораздо моложе… Если это вообще был он, а не кто-то очень на него похожий.- А отец?Я стискиваю виски ладонями…- Вот… Вот насчет него… Я как-то не уверена.. Нет, точно! Не он это был! Это был человек… Мужчина, молодой, и даже похожий на отца, но только… Кажется…Я думаю. Очень старательно думаю.

- Это был наш дед.- Уверена?- Да. Ольгерд. И он выглядел примерно на твой возраст сейчас.

- Странно. Ты еще что-нибудь запомнила?- Нет, в остальном все было обычно… Ну, кроме деда. Он был одет как-то странно – в майку с логотипом рок-группы. И волосы у него были длинные.- У деда?- Ну… Мы же его не видели в том возрасте!- А на фотографиях?Мы призадумываемся. Нет, кажется, фотографий того времени у нашего деда нет.- И это все странности?- Э… Было еще кое-что.- Да?- Мы с тобой, когда лежали вот так… Поцеловались, но не как брат и сестра, а как будто… мы были женаты. Или - любовники.Лешек вскидывает бровь.- Жаль, что это был и не мой сон тоже.- Совсем спятил?- Шучу.

Я сажусь и потягиваюсь.

- Знаешь, я, кажется, вспомнила, как тебя звали в моем сне. Я не уверена точно, но кажется – Олег.***- Не важно верить, - говорит Ника. - Главное - знать. Быть уверенной. И тогда тебя не собьют, во что бы ты ни верила… А лучше и вовсе оставить все иллюзии за порогом и опираться лишь на знание.Что ж. Она, наверно, права.Но все, что я могу точно знать, так это то, что я ничего не могу знать точно. Ведь, кажется, только что я лежала и разговаривала с Лешеком, разве нет? Почему же я снова одна?Отец входит, вернее, почти входит, останавливаясь в дверях. В руках у него мурлыкающий черный кот.Я помню, еще в детстве все клянчила себе котенка и непременно, чтобы черного. И, наконец, на одиннадцатилетие мне такого подарили. Именно такого как я всегда мечтала. Игривого, мягонького, смешного. Помню, вручала мне его Эленка и в ответственный момент никак не могла отцепить от плеча. Я этого котенка обожала, но месяца через два он исчез. Он и до этого убегал пару раз, но его находили и возвращали, и вот он исчез окончательно.Когда я поняла, что он уже не вернется, проплакала целый день, и ни отец, ни Анна не могли меня утешить. И я так и не завела себе другого котика. Ведь того я даже не вырастила. Он пропал совсем еще маленьким.И вот теперь я была уверена, что это был тот именно кот, уже совершено повзрослевший, но не старый еще, отнюдь не старый! Странно. Ведь уже столько лет прошло. Да и отец сейчас вот старым не выглядит. Моложе, значительно моложе, чем когда я его в последний раз видела.- Я принес тебе кота.- Насовсем?Подхватываю зверенка и утыкаюсь лицом в шелковистый мех. Отец подходит ко мне. Это не совсем правильно, но мне так хочется… Я тянусь к нему, и понимаю, что мне теперь столько лет, что он снова может взять меня на руки.- Расскажи мне…- Тот сон?- Я хочу, чтобы ты, наконец, вспомнила.- Я помню только от того момента, как мы вышли из дома…- А дальше, в глубь? Только до этого?

- Да, только до того, как мы вышли, а дальше, туда… Я даже дома не вижу! Только то, что впереди – улицы, качели, парк… А если обернуться назад… Я пыталась! Пыталась вспомнить, пройти, но ты же знаешь, что если уж там стена… Это как силовое поле, его ничем не возьмешь.

- Я понимаю.

- Это что-то такое невидимое и упругое, бьешься с ним и все без толку.

- Да знаю я… И за этой преградой… Ты совсем ничего не видишь?- Я вижу… Свет.Отец хмурится.- Он такой… Как и не свет будто. Такой яркий… Ослепительно яркий. Но он никакой. Не светит. Я даже не могу сказать - холодный, потому что холод - это хоть какое-то ощущение, а этот свет…- Не надо, не продолжай. Я знаю.

- Я Нике об этом рассказывала, но она говорит, что об этом мне думать пока рано. И вообще не стоит. Раз не пускает, то и не надо стремиться туда попасть. Значит, нельзя.- Ты даже не должна знать такого слова – ?нельзя?.- Я-то да, а вот Ника…- С Никой, мне, похоже, нужно разобраться, сколько можно испытывать мое терпение.Он говорит, вроде бы шутя, но мне становится тревожно. Потому что, если он и правда ею недоволен… Как мне тогда быть? Кроме Ники мне теперь никто помочь не может.- Помнишь ту сказку, что так нравилась тебе в детстве? Про девочку, у которой никогда не было настоящей куклы?- А потом ей подарили золотое семечко, и она посадила его у себяв огороде, и из него выросла кукла? Помню.

Помню еще и потому, что эта кукла была живая. И потом я очень долго играла так, что мои куклы тоже живые. В этом глупо признаваться, но я до сих пор верю, что когда мы на них не смотрим, игрушки оживают. А в детстве я часто пыталась внезапно обернуться, чтобы застать врасплох медвежонка или делала вид, что сплю, сквозь неплотно сомкнутые ресницы наблюдая за куклами…Да, я очень долго играла в куклы! Гораздо, гораздо дольше, чем обычно девочки. Несмотря на то, что Анна считала меня ужасным сорванцом, хуже обоих моих старших братьев вместе взятых. Даже когда мне каждый день устраивали выволочки за то, что прихожу домой уже в темноте, вся растерзанная и, наверняка чудом оставшаяся в живых. Ну да, я могла сколько угодно, хоть целый день шататься по Поселку и безумничать, но вечером, когда я возвращалась домой, я играла в куклы. Потому что у меня, кроме старших братьев, были еще и младшие сестры.

- Но почему ты сейчас вспомнил об этом?- Помнишь, ты тогда до хрипоты, до слез спорила с Никой об этой сказке?

Я хмурюсь, припоминая.- Да, она тогда говорила, что это и не сказка вовсе, а обычный рассказ, и эта бедная девочка просто придумала все это.- А ты доказывала, что нет, это сказка. И когда я спросил, почему это так важно тебе, ты ответила…- Что если это сказка, то все правда. Потому, что в сказке такое запросто могло быть.

- Именно поэтому… Я хочу, чтобы для тебя это оставалось неизменным, чтобы ты по-прежнему в это верила. В то, что только в реальном мире чудо - удел воображения. А если это сказка, то все правда. Ведь мы не говорим: давай представим, что ты притворишься кем-то! Мы просто говорим, давай представим, что ты кто-то. Это в реальном мире можно притворяться. А в нереальном - только быть.Я киваю. Но не так уж я и слушала. Отец кладет меня обратно на кровать.

- Не уходи! Не надо…- Я должен. Прости. Ты хочешь… Спеть тебе?- Да…Раз уж ничего другого он предложить не в силах.Он поет. Ту самую песню, которую мы столько раз пели вместе.Duérmente que yo estoy aquíLa luna te guiaráTe acu?ará guiaraTe acunara su voz…(Засыпай, ведь я рядом…Луна проведет тебяКогда мой голос тебя убаюкает…)И, уже засыпая, я начинаю подпевать – те слова, что положено петь мне:Espérame, tengo que vivirQue al río del sue?o sueno pronto iréA nadar junto a ti…(Дождись меня, я должна житьЧтобы к реке снов прийти поскорееИ плыть вместе с тобой)А эту реку я видела уже и не раз, она течет через весь Сон…***Ника смотрит на меня, ее глаза словно подернуты дымкой.- Мы это уже обсуждали, Миранда. Ты взрослый человек. Знаешь, что можно, а что нет.- Но я видела его… так ясно.- И что? Господи! Мне что, с начала объяснять тебе очевидные вещи? Ты же знаешь, прекрасно знаешь, что это не имеет никакого значения!

- Для меня имеет.- Гос-с-с-споди!- Я почти уверена, что это было не просто так.- У тебя все не просто.- Я почти уверена, что все было так, как я думаю.- Хорошо, от меня-то ты чего хочешь?- Почему бы тебе не позволить мне… Просто уйти туда.- Нет. Это чистой воды безумие, причем бессмысленное.- Иногда мне кажется, что ты меня слишком ограничиваешь.- Я за тебя в ответе, несносное ты существо. И ты в ответе перед теми, кто нуждается в тебе. И погибнуть ради какой-то своей прихоти, ты хочешь, чтобы я тебе это позволила? Ради какого-то безумия… Скажи, наконец, чего именно ты хочешь? Воскресить его из мертвых?- А если он жив?Ника закрывает лицо руками.- Я даже не знаю, как с тобой разговаривать, - говорит она. – То, что вылетает из твоего рта, настолько безумно и не поддается никакой логике, что я просто не могу с тобой разговаривать. Твой отец велел меня слушаться, разве нет?

- Да, но то было в детстве.- Ты ничуть не изменилась. Ничуть.- Он приходит ко мне. Говорит со мной. Дает советы. Как и раньше. И они… Сильно отличаются от твоих теперь.Ника пристально на меня смотрит.- Хочешь сказать, что не знаешь, чьим советам следовать?Знать-то я знаю. И еще я знаю, какое объяснение Ника даст происходящему со мной. И поэтому даже не затрудняю себя ответом.

- И еще он говорит…

- Ну-ну.- Говорит, что с тобой разберется.- Даже так, - ее голос звучит насмешливо.Но она не учла, не учла одной вещи. Не учла того, что я знаю ее уже Бог знает сколько лет, знаю все ее движения, взгляды, жесты. И мне не обязательно слов, чтобы понять ее мысли и настроения. Она может сейчас говорить, что угодно, но я вижу, как мелко и часто застучали острые кончики длинных наманикюренных ногтей по столу, и знаю, что это должно значить. То, что она испугана. И мне этого достаточно.- Неужели он думает, что способен что-то кому-то сделать там? – Ника презрительно кривит рот. - И, в конце концов, я никогда его не боялась…- Ну, если он может что-то думать…Она бы побледнела, если бы это было возможно. Но тут же ее глаза чуть сужаются.- Верь, во что хочешь, - говорит она ласково, - конечно, детка, если тебе так легче.Я только пожимаю плечами. Пару лет назад такая уловка бы подействовала. Теперь уже нет.***…Я натягиваю одеяло на лицо и вновь закрываю глаза. Пусть себе Ника плетет что угодно. Я еще чувствую запах – его запах, так отчетливо, как если бы он был рядом со мной.

- Папа.Я могла бы вернуться, если бы захотела. Просто закрыть глаза поплотнее и перенестись обратно в тот сон. Так нельзя, я знаю. Нельзя, никогда нельзя переноситься назад, это нарушение самых главных законов. Вперед, только вперед. Шаг за шагом. Я это знаю. Знаю все законы и все правила. Знаю, какие из них можно нарушать, а какие нельзя ни при каких обстоятельствах. Знаю, чем это чревато. И еще я знаю… Что если все-таки очень хочется, то можно. Мне – можно. Потому что один раз я уже делала так, несмотря ни на какие запреты, я вернулась назад, в тот же сон. И все там поменяла. И я не знаю… Изменилось ли от этого что-нибудь, поменялось, ли… Возможно, что и да. Но я все же не о чем не жалею.Мне только того и нужно было, что войти туда, за перегородку, немного пораньше. Чтоб никто не успел меня оттуда выгнать. И подойти к нему, но не так, как в прошлый раз, а сзади, обнять, спрятать лицо в волосы на затылке. Это было необходимо, без этого я не смогла бы жить. Вдохнуть изо всех сил его тепло, его настоящесть, наконец, понять, прочувствовать, что он не мираж, не плод моего воображения… Все остальное я и так смогу преодолеть, но это, это мне было необходимо.Я просыпаюсь. Опять.9.…лунный свет обжигает губы…Айрэ и Саруман

Просыпаюсь потому что слышу звуки рояля, волнами набегающие снизу. Встаю и иду, плутая в лунном свете, которого сегодня что-то слишком много. Даже стены, кажется, фосфоресцируют.

Он сидит у рояля в гостиной, и кроме рояля в комнате нет никакой другой мебели. Его лицо освещено луной так ярко, что черты плавятся, кажутся размытыми. И… Странно знакомыми.

Он перестает играть и оборачивается на меня. Смотрит в упор. Глаза у него темные, совсем темные.- Я тебя откуда-то знаю…- Может быть…- Это лицо… Это так знакомо, гораздо знакомее, чем тогда. Чей этот образ?- Не узнаешь?Я качаю головой.- Почти.Почти, но это ускользает.- Таким я стану… Лет через двадцать, возможно. А сегодня ты держала меня на руках.- О?..?- Нет, тут десять раз подумаешь, прежде чем заводить еще детей.- О, а ты хочешь еще??Я не знаю, хотела ли Анна, но еще один брат, последний, у меня все же появился. Примерно года три спустя после того разговора. Для Анны это был пятый ребенок. Для моего отца – седьмой. И третий – их общий.

Я подхожу и беру его за руку, осторожно снимая ее с клавиш. Да. Кисти рук такой знакомой, немного неправильной формы. Голубоватые венки просвечивают через бледную кожу.Некоторое время мы молчим.- Мне нельзя увидеть тебя таким… Какой ты есть на самом деле? Это запрещено?- Так трудно что-либо запретить… Тебе.- Мой отец где-то там? И… он ждет?- Мне нельзя отвечать.- Просто не говори ?нет?.Он смеется и снова роняет руки на клавиши… Волосы падают на лицо он резким движением откидывает их назад… С ума сойти, какой у меня красивый брат. Каким он будет… Таким я его когда-нибудь буду знать… Если дождусь. Если он сам дождется. Слишком уж сильно у меня развито предчувствие.

- Я никогда тебя больше не увижу?- Мы встретимся. Там. У озера с прозрачной водой. С окаменевшим блестящим пеплом на дне, от которого вода кажется черной. Но все перегорело, а вода – глубока и прозрачна. И я покажу тебе… Самый прекрасный в мире закат над этим озером.- Я приду…

- Идти долго. И дороги темны и пустынны, и занесены снегом, и слишком много решеток, сторожей и запертых ворот.- Все равно. Я приеду. До этого озера ведь можно доехать на поезде?..Он щурится, наверно, от лунного света.

- На поезде? Думаю, можно.- Тогда я приеду. Все поезда на свете проходят через нашу станцию. Через наш Поселок.Да, я помню, все, что мне говорили. Что таким - таким, как он - нельзя доверять. Ничему нельзя доверять. Я это знаю. Но иногда есть нечто большее, чем просто знание. Дело в том, что я верю… Ему. В него. Тому, что происходит.

Он отступает от меня еще дальше. Еще немного - и совсем растворится в лунном свете. Лунный свет плещется в его темных глазах, отражаясь где–то в самой их глубине, оседает на волосах, растекается по одежде, просвечивает насквозь его лицо. Еще один шаг – и он исчезнет.И тогда я называю его по имени. И на один последний миг вижу таким, какой он есть, каким он должен быть. И прощальный взмах руки, и его улыбка навсегда остаются со мной.И теперь мне остается только верить. В то, что все взаправду, если это сказка. Потому что только в реальном мире можно притворяться, а в нереальном – только быть. Кем-то. И я, наверно, предпочту сказку. Как ту, детскую. Любимую. Как бишь, она называлась? ?Мирабель?. Что-то ударяет мне в сердце. Мирабель. Мира-бель. Мирабелла. Мария, Мирабелла…Я просыпаюсь…

***Я резко сажусь в постели, силясь удержать рвущееся сердце. Я вспомнила. На этот раз я действительно вспомнила. Я так и сижу, щурясь от лунного света, вытянув вперед руку, с судорожно стиснутыми пальцами, словно сжимающую невидимую нить. Нить, за которую мне удалось ухватиться. Та музыка. Та песня. Песня, она так и называлась – ?Мария, Мирабелла?. Я так часто слушала ее в детстве. И сколько же времени ей еще предстоит существовать! До тех самых пор, пока однажды незнакомый человек не раскрутит для меня заледеневшую карусель.

И еще дальше. Дальше вглубь. Преграды больше нет. Я не вижу больше перед собой бьющего в глаза ослепительно-мертвенного света. Это скорее серый туман, густой и непроницаемый. Только можно угадать, что в глубине его движутся смутные фигуры. Можно приглядеться, но меня вдруг перестает интересовать все это. Теперь я могу туда войти в любой момент, а значит то, что там, уже не так уж важно. Туман этот выглядит опасным, но не пугающим, потому что я МОГУ войти… Потому, что держу нить.Мне много не нужно. Достаточно одного знака. Одной песни. А дальше я уж как-нибудь сама. Что-то да проведет меня, всегда подтолкнет, чтобы я нашла дорогу. Любовь ли, музыка, неважно. Главное, чтобы потом я могла вспомнить о том, что…

…С этой музыкой мы вышли из дома.Декабрь, 2008(...Dedicado a Sasha Paeth, agradeciendo a quien me acordé todo aquel sue?o...)