Глава одиннадцатая (1/1)

Мемнон почувствовал удар кнута, стегнувший его спину. Сцепив зубы, он отходил от горячки, которая началась после необработанной раны от стрелы, но делал это медленно. Он чувствовал, что может сорваться и слечь, а если это случится, то он уже не встанет. Его одежда покрылась песком и пылью, кафтан был залит кровью - его и чужой. - Шевелись! - рявкнул надсмотрщик, и он действительно пошел вперед, бессильно, по инерции. Он не видел Кассандру. Но она видела его. Он не знал этого, погруженный в бессознательный бред из-за жестоких ударов. Кассандра с ненавистью смотрела в лицо убийцы, в лицо тирана. Она старалась увидеть в нем всё это, но не могла: сейчас он был меньше всего похож на убийцу и тирана. Кассандра помолилась богам. Она была рада, что мужа не было в Гоморре, и строго вгляделась в лица двух воинов, доставивших Мемнона к условленному месту. - Оставьте нас, - сказала она. Воины вышли, и в темной подвальной комнате Кассандра осталась наедине с тем, кто был ее проклятием. Она вглядывалась в его лицо, и ей показалось, что он ничуть не изменился. Превозмогая отвращение, она прикоснулась к его руке, так, словно трогала ядовитого паука. Образы, пришедшие к ней, ужаснули ее. Она осмысляла их, не понимая, как поступить, и выхватила из ножен на бедре узкий тонкий кинжал, прислоняя клинок к груди, покрытой черной тканью. Она нахмурилась, отгоняя прочь воспоминания. Эти воспоминания были столь свежи, что Кассандре казалось - все случилось только вчера. Она помнила, как Мемнон еще ребенком забрал ее к себе во дворец. Конечно, то место назвать дворцом было никак нельзя - Мемнон был еще молод, и он только начал черед завоеваний. Тогда ни он, ни его армия - отчаянные головорезы и храбрецы, преданные своему царю до смерти - не страшились ничего, сметая все на своем пути. В ту ночь, когда Кассандра видела Мемнона, он напомнил ей яростного бога войны. Он рубил, колол, убивал, и ни один воин не могу коснуться его, ни одна стрела не могла задеть его. Он казался неуязвимым. И это испугало Кассандру. Годы шли, и из молодого воина он превратился во властного и жестокого царя. Он вырос в мужчину, трезво смотревшего на действительность и желавшего изменить ее. Его армия росла, его могущество крепло. Но он жил уединенно, если не сказать - одиноко. Он отстраивал свой город, воевал, дрался за власть, а когда добился ее, смог и удержать. И тогда Кассандра, в которой обнаружился дар провидения, стала его правой рукой. Ее единственную Мемнон любил из всех живых существ. Только ей он мог ласково улыбнуться, с ней он говорил начистоту - настолько, насколько позволяла его скрытная и хитрая натура. Он мечтал о том дне, когда война закончится. Кассандра вдохнула поглубже, надавливая клинком. Лезвие начало входить в плоть, рассекая кожу. Кассандра видела вместо бессознательного лица искаженное ненавистью, ревностью и местью лицо той роковой ночью. Почему-то она считала, что это воспоминание должно заставить ее сделать то, что она так давно хотела - а она хотела только смерти Мемнона. Но именно это воспоминание отвратило ее от этого поступка. Она болезненно сморщилась. Кинжал она положила рядом с собой. Задумчиво всмотрелась в лицо Мемнона и неожиданно для себя вновь притронулась к его руке. И тут предсказания нахлынули на нее с поразительной быстротой и ясностью. Нет, его нельзя убивать. Он ни в коем случае не должен умереть, пусть даже он - тот самый ядовитый паук, даже больше: тот скорпион, который когда-то поразил своим ядом эту землю. Она отдала приказ, после которого караван снарядили в путь. Ему предстояла долгая дорога. Кассандра была беспокойна. Она смотрела в пустыню, наблюдая за караваном, тянущимся цепочкой, и надеялась, что пленник доберется до места прибытия.*** - Пшёл! Мемнон яростно развернулся, глядя на своего мучителя, но деваться было некуда. Он продолжил идти, мрачно глядя вперед и надеясь на то, что смерть скоро приберет его - или он сделает ей щедрый подарок, убив отвратительного караванщика. Спустя две недели пути Мемнон, вымотанный и изможденный, не понимал, куда его ведут. Места были незнакомые: он уже не знал этих песков и звезд над пустыней. Наутро Мемнон увидел перед собой город. Он взялся словно из ниоткуда, будто по волшебству. Он выступил из белесого тумана, покрывавшего пустыню, и Мемнон видел, как караванщики и воины, сопровождавшие путников, начали возносить молитвы богам, в ужасе глядя на тяжелые ворота. - Проклятое место, - шептались они. Мемнон был мрачен, как туча: все демоны преисподней уже не пугали его. Страшен был его гнев, и он только диву давался, как предусмотрительно его заковали. Цепи и тяжелые кандалы раскалялись на солнце, обжигая кожу, но Мемнон терпел. Караван спустился по бархану, но его уже встречала кавалерия из города. Несколько всадников выступили из ворот. - Мы приехали с миром из Гоморры, где властвует царь-скорпион со своей царицей Кассандрой, - произнес воин те слова, которые напутствовала ему колдунья. Всадники подали сигнал, и ворота медленно раскрылись. Мемнон увидел перед собой город куда более маленький, чем Гоморра, которую он отстроил, но более роскошный. Кавалерия, которая сопровождала караван, пристально следила за воинами. Мемнон ощутил на своей спине легкий тычок хлыстом, когда он остановился, чтобы осмотреться. Его вели не куда-нибудь, а во дворец - и он понял это, когда увидел самое красивое здание, возведенное на возвышенности. Крылатые каменные львы охраняли вход в это место. - Дальше вам нельзя, - проговорил один из воинов, сойдя с коня. Его кожаная броня лоснилась в лучах утреннего солнца. - Пусть войдет лишь посланник. Воин по имени Кенон спешился, подойдя к чужаку. Они переговорили, и цепи Мемнона отстегнули от верблюжьих седел, передав в руки солдат с лицами, закрытыми повязками. Он ступил под высокий купол, сделанный из невиданного прозрачного материала. Тогда еще Мемнон никогда не видел стекла. Он удивленно взирал на это чудо, но его торопили, дергая за цепь. Окружившие его воины ровно шли, не давая Мемнону рассмотреть простые комнаты, выстланные камнем. "Зачем я здесь?" - подумалось ему. Его привели в зал с высокими потолками. На возвышении Мемнон увидел каменный трон, устланный пятнистыми шкурами. Зал был заполнен людьми, но Мемнон догадался, что это были слуги. Они тушили с ночи свечи, гасили огни, раскуривали благовония. Девушки с чашами, полными воды, в которых плавали розовые лепестки, ставили эти чаши на нижних ступеньках перед троном. Мемнон нахмурился. Спустя несколько минут - когда зал опустел и воцарилась тишина - он услышал тихие шаги. Ровные и спокойные, они напомнили ему крадущуюся поступь хищника, подкрадывающегося к добыче. - Что я вижу здесь? - тихо спросила девушка, появившаяся внезапно перед троном. Мемнон вздрогнул. Ему показалось, что она всегда была там, просто ни он, ни остальные ее не видели. - Прибыл караван от царицы Гоморры Кассандры, - слегка склонился перед ней воин в черном. Девушка была одета закрыто, не так, как было бы принято у наложниц, не так, как одевались женщины в землях, откуда родом Мемнон. На ней был почти мужской наряд, состоящий из длинного кожаного жилета, прикрывающего горло, и прямого черного платья без рукавов, украшенного богатой вышивкой. Кожаные мягкие сапоги делали ее походку бесшумной. Она подняла темные глаза, вглядываясь в лица прибывших. - Я рада принять дорогих гостей. Прошу, проходите. Ешьте и пейте с дороги: Саим, пусти людей в город. У них есть один день на то, чтобы набраться сил. Она остановилась напротив прибывших, снимая с рук тонкие перчатки и обращая внимание на Мемнона. - Мой подарок, - мягко сказала она, улыбнувшись, и Мемнон нахмурился. - Но он весь в крови и грязи, весь пыльный, и пахнет, конечно, соответствующе. Мемнон сощурился, но ничего не произнес. - Саим. - Она отдавала приказы все тому же невидимому слуге. - Позаботься о нем. Не снимай с него цепей, приставь охрану. Она перебирала в пальцах перчатки, задумчиво покусывая губы. - Я хочу прочесть сейчас письмо от сестры, - сказала она, и Кенон молча вышел вперед, из-за пазухи доставая пергаментный лист. Девушка развернула лист, вчитываясь в него и лишь мельком провожая глазами пленника, которого уводил конвой. ***Мемнон вздрогнул и зашипел от боли, когда горячая вода, от которой поднимался пар, коснулась его тела. Все раны, синяки, ссадины и царапины заныли, так, будто в каждую ткнули раскаленной кочергой. Он дернулся, но стерпел и опустился в горячую воду сначала по пояс, а затем - по плечи. Он болезненно застонал, когда рана от стрелы немного открылась, поскольку ей не суждено было зажить в пути. Он терпеливо сносил, когда купальщицы сноровисто очищали его тело. Они многозначительно переглядывались друг с другом, но Мемнон не знал, почему. Он вышел из глубокого купального бассейна, чувствуя себя заметно посвежевшим. Ему подали чистую и новую одежду, но сперва, одев в приятную шелковую накидку, чтобы не смущать его собственной наготой, осмотрели его раны. Мемнон не понимал, кому это нужно и для чего. С ним всю дорогу обращались хуже, чем с животным, стегали его кнутом и били хлыстом, его жестоко избивали на стоянках и лупили почем зря, когда он был закован в цепи. Теперь его запястья, истертые кандалами, умащивали мазями, а заботливая женщина-лекарь ощупала все его тело, проверяя, нет ли скрытых вывихов или переломов. Его отросшие во время пути волосы тщательно обрили на висках и заплели так, что они снова походили на темный густой гребень, и он уже был похож на себя прежнего. Его побрили, оставив гладкими щеки и подбородок, и на лице заметнее проступили шрамы и синяки. Голубые глаза в запавших глазницах смотрели не затравленно, как это могло бы быть у пленника. Он смотрел властно и решительно потому, что иначе не умел. Он оделся в мягкие черные штаны и черную куртку со стоячим воротником, прикрывающую его тело почти до колен. Кожаные ремни с пряжками украшали рукава и воротник. Для него приготовили удобные сапоги, плотно облегающие икры, и специальные кожаные наручи, на которые перестегнули кандалы. Спустя два или три часа после своего прибытия Мемнон был полностью готов. При нем по-прежнему не было никакого оружия, и он был скован тремя цепями - по одной на каждой руке, а самая широкая крепилась к кожаному поясу, перевязывавшему талию. Мемнон вышел вместе с конвоем в длинный коридор, на стенах которого были погашенные факелы. Естественный свет проникал сквозь прорубленные узкие окна, затянутые сеткой. Его привели в следующий по величине зал, в центре которого был накрыт широкий стол на множество персон. За ним уже сидели люди, среди которых Мемнон заметил и Кенона. Во главе стола была та незнакомка, что здесь всем явно заправляла. Она радостно подняла глаза, глядя на вошедшего, и привстала. Вместе с ней встали и все присутствующие, включая заколебавшегося Кенона. - А! Рада тебя видеть. Присаживайся, мой друг. Мемнон навряд ли мог бы назвать кого-либо своим другом, а тем более женщину, по приказу которой его продолжают держать в цепях. Но он решил поступить по-умному, а потому спокойно опустился на то место, куда ему указала эта таинственная незнакомка. Перед ним поставили приборы и чашу, наполненную вином. Но Мемнон не пригубил его. Он не попробовал ничего из кушаний, спокойно и молчаливо терпя свое присутствие за общим столом, где все норовили тайком - или открыто - рассмотреть его. У девушки был отменный аппетит. Обсуждались разные темы: внешняя политика, торговля с ближайшими племенами, покорение непокорных. Всё это так сильно напоминало Мемнону его обычную жизнь, что ему больно было слушать эти разговоры. Он никогда не был покорным человеком, и такое униженное положение очень тяготило его. Спустя некоторое время девушка обратила внимание, что пленник даже не пошевелился. Она дала знак, что-то сказав смуглому слуге, низко склонившемуся перед ней. Он кивнул, и очень быстро пленника увели прочь из зала. Мемнон обернулся, заметив, что незнакомка смотрит ему вслед. Его привели в небольшую комнату, аскетично обставленную. Узкое ложе с тонким покрывалом, крошечное окошко почти под потолком, чаша с водой. К крюкам на стене прикрепили цепи Мемнона и заперли за ним дверь, которую самому не вынести. Он почувствовал сильную усталость, прислонившись к стене и сползая по ней. Дойти до койки не было желания. Мемнон закрыл глаза, забывшись крепким сном.