Часть 5 (1/1)

Я поле роз, а ты грозаБуди меня, пои меняНемеет паруса длинаИ погибает без тебяА я потух?— дым от свечиПыль закипающей кровиНо я внутри тебя, ты райМеня вдыхай, не выдыхайЧлен помещается в ладонь идеально. Пальцы обхватывают его целиком, едва соприкаясь подушечками, и мышцам почти не приходится напрягаться, скользя в вязкой влаге единым тугим кольцом.Дэниэл не спешит. Дэниэл некоторое время ещё пытается сопоставить реальность с происходящим, а после просто отпускает себя, отдаваясь воле инстинктов, ведущих сейчас куда лучше, чем досконально продуманный план. Он не понимает, как нужно вести себя с человеком, закрывшимся от мира железной броней, а после, почему-то решившего пропустить его сквозь крохотную брешь, и чутко ориентируется на проскакивающие всхлипы и дрожь, время от времени прошивающая крепкие мышцы.—?Просто расслабься.Он не знает, как сказать лучше, прижимая к себе крепкий остов из позвоночника и чистейшей энергии угрозы. Роршах в его руках, без пальто, шляпы, пиджака и с задранной до рта маской, всё равно кажется загнанным в угол зверем. Раненым и скалящимся, даже когда один из рода охотников решает предложить помощь.—?Отпусти свой контроль.Дэн мягко целует за ухом, делая новый финт ладонью, и тело под локтевым сгибом снова вздрагивает, болезненно стискивая челюсть, пытаясь изо всех сил удержать в груди рвущиеся наружу стоны. Дэн целует ещё, вылизывает трепещущую вену на шее, жмурится от острого привкуса кожи. Такого желанного, что он заменил бы им себе все вкусы на свете.Пальцы водят по боку, сминая тонкую ткань рубашки, расслабляя, давая понять, что плен руки, обхватившей поперёк груди, имеет совсем другое значение, что это для его же блага, и стоит Роршаху хоть немного расслабится и отдаться эмоциям, коих он сам и пытался добиться, буквально вжав утром напарника в стену, и положение изменится. Замок раскроется, позволяя свободно выгибаться, раскрывая постыдное в акте чистейших порывов.—?Ты так прекрасен.Он буквально утопает в нем, в каждом движении и каждом вырванном всхлипе. Собственное возбуждение трется о брючину, но Дэниэл не обращает внимания, крепче прижимая к себе каменное и одновременно ставшее податливым тело, жадно собирая крупицы всего, что только может предложить столь близкая реальность. Вкус, терпкий запах естественной смазки, шероховатость ткани рубашки, по которой уже давно скребут ногти, в попытке не то надорвать, не то просто вырвать из-под болтающегося ремня. Внутри все горит, а голос обжигает гортань, путаясь в звуках и четких словах, нашёптанных в покрасневшее ухо. Дэниэл лижет его после каждого, будто оставляя собственную метку.—?Дэни…Губы трогает тёплая улыбка и ладонь увеличивает темп, пошло хлюпая густо натёкшей смазкой.—?Меня не называли так с детства.Он не торопится, сдерживает себя, добавляя движений постепенно, мягко усиливая нажим и свивая прочные верёвки из последних остатков самообладания. Он знает, с Роршахом нельзя наскоком, особенно сейчас, когда тот тянется к этому всей душой, нельзя поддаваться быстрому срыву. Нужно дать ему прочувствовать все, до последней острой иглы, впившейся в позвоночник, выпить до капли каждую эмоцию и утопить в нежности, что рвёт сердце вот уже долгие месяцы их взаимодействия. Показать разнообразие цветового спектра, и зародить внутри зерно сомнения о никчемности и порочности чувств. Разве то, что они чувствуют друг к другу можно считать порочным? Разве это удовольствие не достойно возвышения?—?Пожалуйста….Шёпот обжигает влажную кожу уха, и пальцы проходятся по головке, мажа смазкой у самой расселины уретры.—?… я хочу слышать тебя. Не сдерживайся.Пальцы ловят новую дрожь и спина натягивает позвоночник струной, готовой вот-вот лопнуть в собственном напряжении. И Дэниэл сильнее толкает его к этому, прижимая к стволу вздувшиеся вены и опустившись к корню, погладив по шву поджавшиеся яйца.Он уделяет им отдельное внимание, оставляя пару пальцев у основания, и оставшимися тремя обхватывает под мошонкой, бережно сжимая и поглаживая горячую натянувшуюся кожу.Первый полноценный стон Роршах топит в его губах, с хрустом выворачивая шею и целуя так жадно, словно от этого зависела жизнь их обоих. Со вторым, позвоночник ломко выгибается навстречу, и Дэниэл отчётливо понимает?— вот оно. Он ловит момент, забираясь руками под рубашку и беспорядочно водит по коже, цепляя то сосок, то кожу вокруг пупка. Он пытается синхронизировать движения пальцев, но ровный ритм оказывается бесповоротно потерян в нахлынувшей вакханалии ощущений. Роршаха много и одновременно недостаточно. Дэниэл жмётся промокшей от смазки штаниной к бедру, дергается навстречу, пытаясь увеличить трение, беспорядочно целует, закрыв глаза, ощущает как ткань маски стремительно поползла вверх. Они стонут синхронно, мажа звуками по лицам друг друга, под скрип пружин старого матраса, и где-то на самой периферии Дэн хвалит себя за относительную изоляцию, неспособную порваться под стуками соседей и нечаянными звуками с улиц.Роршах поддаётся своим инстинктам, и Дэниэл готов запереться в каком угодно подвале, с жёсткой кушеткой и запасом консервов вместо привычной еды, лишь бы изучать его дальше, глубже, насыщеннее, пока каждый звук не превратится в привычный образ.—?Сделай это для меня.Сокровенная индивидуальность бьет по нервам сильнее сжавшихся вокруг члена пальцев. В упрямом противостоянии плоти Роршах не выходил победителем, и глупо было даже пытаться, после того, как сам позволил похоти взять верх над разумом. Но этот голос, чуткие движения, откровенная зависимость и робкая просьба, преисполненная жаждой и трепещущей нежностью, окончательно кидают его за опасный край, за которым больше никогда не будет защиты, способной противостоять чувству по имени?— Дэниэл. Он больше не сможет скрыться под панцирем, сбежать от наливной откровенности глаз, не сможет промолчать, отказаться, толкнуть, в попытке вернуть расстояние, когда-то разделявшее непримиримые чувства. Он весь растворяется в Дэниэле, сам тянется к нему, надрывно выстанывая его имя, напрягаясь и резко расслабляясь, позволяя мыслям утечь из головы, а маске собраться неровными складками на самом краю лба. Он приносит эту жертву, вдыхая запах кожи от пальцев на щеке, что щемяще нежно гладят даже сейчас, когда сам Дэниэл находится в блаженном послеоргазменном забытье.Он так и держит глаза закрытыми, периодически громко выдыхая и снова затихая. Ему хочется коснуться сомкнутых век, позволить им распахнуться, наконец разрушив последний барьер. Последнюю тайну, что так и оставалось невысказанной даже для Дэниэла. Но пальцы замирают у кончиков дрожащих ресниц и Роршах судорожно притягивает руку ко лбу, небрежно стягивая пятнистую ткань обратно к лицу. Острые черты пропадают стремительно, и Дэниэл не делает попытку угнаться, дрожа сомкнутыми ресницами, лишь утыкаясь лбом в шершавый край.—?Я люблю тебя.Внутри становится тяжело. Черно. Холодно. Липкая влага на коже больше не отнимает внимания, уступая место царапнувшим по горлу когтям. Роршах не двигается и на несколько мгновений совсем пропадает из комнаты. Он оказывается далеко, слишком, там, куда больше не хотел возвращаться. Где уж точно нет никакой любви и не может быть ничего, кроме ненависти и попытки противостоять несущейся волне мерзости.—?Дэниэл…—?Тшш.Дэниэл выдыхает в щеку, образуя на маске капельки конденсата. Его руки сжимают крепче, точно плюшевого медведя?— единственную защиту от ужасов темноты, для оставшегося в одиночестве мальчика.—?Просто прими это.У него нет другого выбора.