Часть 3 (1/1)

Take on meTake me onI'll be goneIn a day or two—?Просто расслабься и позволь мне…У Дэниэла нет времени задавать вопросы. В голове просто зреет инстинкт?— дают?— бери, и он берёт со всем накопившемся нетерпением и жадностью.Поначалу Роршах даже рта не открывает. Сжимает губы до жесткой линии, еле слышно скрипит зубами, вероятно, подавляя инстинктивное желание цапнуть охамевшего напарника. А когда позволяет себе немного расслабится, до боли вцепляется в дрогнувшее предплечье, стоит Дэниэлу попытаться протолкнуть язык.Сам виноват. С Роршахом нельзя напролом, он сразу чувствует себя зверем в углу, готовым если не выжить, то дорого сторговать свою жизнь. Даже если в кои-то веке этой жизни ничто не угрожает.Дэниэл делает глубокий вдох и оставляет несколько поцелуев на щеке, между щетиной и кожей, каждый раз задерживаясь на мгновение дольше предыдущего, открыто показывая, объясняя, как маленькому, что не хочет причинить вред. Хочет лишь показать, насколько может быть хорошо. Заинтересовать.—?Дэниэл…—?Тшш.Голос хрипит сильнее и дело вовсе не в поджившем ожоге, сделавшим говор Роршаха ещё более зловещим и тёмным. Его тело?— каменная статуя, что упорно хочет казаться бесчувственным изваянием, способным только в нужную минуту неумолимо спикировать на голову. Несколько раз он даже задерживает дыхание, утопая редкими выдохами в шумном дыхании Дэна. Его руки?— клешни, что сожмут и раздробят кости без сожаления, а голова?— холодная бездна льдов Антарктиды, что никогда не поддастся грязи, сулящей кратковременный дурман близости. Обманчивый, как и всё, что связано с плотью. И Дэниэл не знает, почему ещё не валяется на полу со сломанной челюстью, лишь редко морщась от свербящей боли в не до конца зажившей грудине. Тот порыв ему до сих пор не простили.—?Я не делаю ничего ужасного, и уж тем более не собираюсь делать это силой.В ответ на это Роршах незамедлительно хмыкает. Низко и угрожающе злобно.—?И я прекращу, как только тебе станет совсем невыносимо. Просто… просто дай себе попробовать это. От одного поцелуя ещё никто не умирал.Звучит шуткой и в контексте человечества, применявшего яды налево и направо, на всех частях тела с незапамятных времён, почти издевательски. Но если за этим последует нужный эффект, Дэниэл готов сморозить ещё не одну глупость. Ему буквально физически нужны эти губы.С того вечера они не виделись ещё неделю, и каждый прожитый день казался Дэну пыткой, несравнимой с физической болью до грани осколочных переломов. Едва зализав раны, он обшаривал улицы днём и ночью, заглядывая в самые злачные закоулки и ломая носы, в попытке добиться любой информации. Но если Роршах не хотел, чтобы его нашли, можно было шарить хоть до скончания века. По крайней мере ему.А потом он пришёл. Внезапно очутился в тоннеле, отрывая шорохом ботинок по гравию от упаднического самоедства, и Дэниэл понял, что, если не сделает это сейчас, всю оставшуюся жизнь может искренне именовать себя размазнёй.Они так и остались здесь, посреди запорошенных пылью тентов, слепо пялящегося из-под витрины костюма и замызганного кровью баллона, валявшегося в дальнем углу с момента катарсистической ночи.—?Я продолжу.Дэниэл не ждёт ответа и не задаёт вопроса. Он выжидает пару секунд и тянется обратно, прижимаясь к задранному краю маски, глубоко вдыхая и тут же горячо выдыхая, словно мальчишка, впервые получивший немного интимной близости. Он почти не помнит этого момента в реальности, вопреки всё очень трепетно запоминающей натуре, но уверенность, что это было именно так, приятно покалывает в пальцах, снующих вверх-вниз по жесткой ткани плаща. Роршах снова не даёт ему свободы выбора. Губы становятся заметно мягче, но крепко стиснутая линия челюсти намертво перекрывает движения дальше, и Дэниэл решается на запрещённый приём, приподнимая руку и осторожно касаясь пальцами проступившей скулы, гладя мягкую, тёплую кожу. Ему не видно глаз, но Дэниэл уверен, от столь разительного контраста Роршах сначала зажмурился, и даже вскоре расслабившись, не открыл глаз, чувствуя прикосновения острее и каждое движение губ четче, будто их выжигали на коже. Дэниэл улыбается прямо в поцелуй и не смеет останавливается, смелеет, спускаясь рукой до шеи, ловя трепет сонной артерии и глубину ключичной ямки. У Роршаха очень острые кости, и под пальцы Дэниэла они ложатся так, будто выросли точно под них. Он хочет попробовать каждую из них, убедится, и слегка хмурит брови от нетерпения и осознания, что больше этих скупых движений губ ему не дадут ничего. По крайней мере сегодня.Рука снова сжимает предплечье, хрустя кожей перчаток, но на этот раз совсем не так, как если бы хотели причинить боль. За него цепляются, сминая ткань домашней футболки, ища опору и беззвучно просят показать путь. У Дэниэла голова идёт кругом, и он дуреет, от невозможности отделить реальность от фантазии, крепче втискиваясь в желанное тело, буквально размазывая его по себе.—?Я не знаю.Тихо шепчет в покрасневшие губы, нехотя отрываясь и отвечая на так и сквозящий вопрос. Он снова не знает, хочет ли Роршах знать его причины, хочет ли понять мотивы, и просто не может заставить себя заткнуться, заполошно целуя и отрываясь снова, уговаривая себя дать ещё немного пространства.—?Я просто хочу этого… хочу целовать тебя… быть рядом.Дэниэл задыхается от каждого слова, судорожно вздрагивая при вдохе, покрывая испариной плоские стёкла очков. Внутри него рвётся ядерный снаряд, из тех, что мог бы разбомбить весь мир одной детонацией, если бы пробился в реальность. Каждый нерв скручивает в спираль, играя органами в пейнтбол, швыряя от глотки до желудка.—?Я знаю, что не имею права…Язык задевает кромку зубов, вспыхивая на кончике сладким привкусом и Дэн готов вылизать его всего, заполняя рецепторы приторным вкусом старой зависимости.—?Ты можешь уйти… но Господи Боже, я готов умереть, лишь бы ты позволил остаться.Он наконец затыкается. Больше не позволяет себе терять ни мгновения и впивается в губы сильнее, в один вздох ставшие совсем податливые. У Дэниэла нет времени задавать вопросы, только секунды желанной близости, что в любой момент могут оборваться под его напором.Дэниэл целует не по-своему жадно, жарко, терзая чужие, тонкие губы до ярко выраженной красноты, пачкая слюной с языка и несколько раз несдержанно прикусывая в момент слабости, когда чужое тело напрягалось особенно сильно. И в этом весь он. Дэниэл осознаёт это как никогда точно. То, что когда-то пряталось глубоко внутри, и смирно сидело под костюмом, наконец обнажало себя, открывая его истинное лицо, став не прикрытием, но логичным продолжением личности.И оно буквально вжимает Роршаха в опорный столб верстака, больше не цепляясь свободной рукой за потёртый металлический край. Жесткая ткань плаща продавливается под пальцами шёлком. Кости ощущаются до пугающей подлинности, скользя под подушечками четкими выступами позвонков и соединённых суставами хрящей. Он чувствует каждую мышцу, почти слышит ток крови, и в голове свербит единственным желанием?— сжать, отметить, присвоить.Роршах почти не двигается, и кажется не дышит вовсе, замирая в пространстве привычной окаменелостью, не то застывая для прыжка, не то подгадывая момент для крепкого удара. Дэниэл ждёт чего угодно, терзая влажный рот, вылизывая нёбо и дёсны, довольно жмурясь, когда удаётся хотя бы по касательной задеть чужой неподвижный язык. Ему кажется, соверши Роршах им хотя бы одно движение и Дэниэл спустил бы в собственные брюки, ни разу не коснувшись себя.Но ничего не происходит.Покрасневшие щёки смотрятся мило, даже на его суровом лице. Роршах сжимает губы, стоит Дэниэлу наконец оторваться, и едва двигает под лёгкое касание в уголок и свежие пятна на скулах.—?Я же говорил.Рука, сжимающая плащ, двигается вверх и Дэниэл лично заправляет маску, в последний раз касаясь ключиц, надёжно укрывая края посеревшей тканью шарфа.—?Ещё никто не умирал.Он отстраняется поспешно, будто сдёргивая прилипший пластырь, выдыхая и сдвигая брови, словно и правда причинил себе боль. Воздух подвала пыльный и сухой, и это не правит ни одна вентиляция, в максимуме современных фильтров, едва доступных к заказу. Дэн не знает куда себя деть, и одновременно не может надышаться, безвольно болтаясь в пространстве, как рыба, выброшенная на берег.—?Хочешь чаю?От неуместности вопроса, вспыхивает даже освещение Арчи, и некоторое время Дэниэл принимает это объяснение за чистую монету.—?Собирайся.Жесткий голос Роршаха выбивает из забытья, и Дэн едва не теряет его из виду, замирая на месте и слабо впиваясь пальцами в плоский прямоугольник пульта.—?Куда?Привычное?— хм, отрезвляет и вселяет некое подобие ясности, дошедшей до мыслей гораздо раньше, чем Роршах озвучил её вслух.—?У нас есть работа.И это был лучший знак из всех возможных, даже если бы Роршах прямо сейчас попытался утянуть его в спальню. Это Дэниэл запросто бы списал на горячечный бред. Он коротко усмехается и быстрым шагом устремляется к лестнице, стараясь поспешить и одновременно казаться сдержанным, неловко ударяясь боком о перекладину перил, раздражённо цыкая под нос.—?Жду тебя здесь.И где-то рассказывалось, что лучше адреналина после драки, по мозгами не бьёт ни один афродизиак.