Без свидетелей (1/1)

Амелия Гилл смотрит в небо сквозь зеленое бутылочное стекло. Он всегда предупреждал, что без него будет сложно, но это казалось таким далеким и нереальным. Прямо как вот эти искаженные изумрудные облака над головой. Амелия никогда не думала, что он просто возьмет и исчезнет. Кидает бутылку в ведро, ставит чайник, садится с книгой у окна, но прочитанные буквы не желают складываться в слова. Пошла вторая неделя, как мама задает неудобные вопросы.-Эми, где Джек? Эми, почему он не звонит? Эми, что говорят в магазине?В магазине не говорят ничего, но на каждом углу твердят о кровавой бане на Вудленд-Уэй. Многие слышали выстрелы и крики. Многие из окон наблюдали за мрачным кортежем из черных полицейских фургонов. Катафалки, так их называют в Южном Рубеже. Слишком часто их появление в квартале сопровождается смертью. Вот уже неделю, как людям не нужно объявлять комендантский час, они и сами не рискуют выходить из домов после наступления темноты. Амелия сама не видела, но во дворе рассказывали, как из тупика на Вудленд выносили тела. Много тел. Люди боятся. Гасят в квартирах свет, едва заслышав голос патрульного с вышки. Будто вымер весь квартал. Давно здесь такого не было. Телеканалы, как обычно, врут и замалчивают. Даже Амелия, в свои семнадцать лет, знает, что телевидению верить нельзя. Медиа кормит обывателей лишь мнимым величием президента и благосостоянием его страны. Амелия никогда не видела президента, но все благосостояние видит из окна, когда бомж Винт с товарищами ищут пропитание по мусорным бакам. Показывают, что в Гайд-Парке прошел фестиваль цветов. Может, и прошел, только людям с рубежей там не рады. Стоит кому-то на подобных мероприятиях громко заговорить о политике, как тут же, откуда ни возьмись, объявляется вооруженный полицейский отряд наготове. Следующее слово уже приравнено к мятежу. Полицейское государство, вот, что всегда говорил Джек. Чертово полицейское государство. Когда никто не видит, по ночам, Амелия плачет навзрыд, но каждое утро лжет маме, что Джек скоро вернется.Когда дежурный выключает свет, кончиком затушенной сигареты Джек мажет “Эми” на обшарпанной желтой стене, но едва утренний свет прорезает квадрат камеры, Джек стирает надпись.Когда засыпает город, Сэмми Дизель встает под ледяной душ, и заставляет себя думать, что все могло быть гораздо хуже. Но едва кожа привыкает к холоду, он понимает, что хуже и быть не могло.Когда кончается вино и догорают до пошлости банальные свечи, Эван кидает Шону Фелпс на кровать и на целых полчаса становится чуть счастливее. Но позже, как только Шона надменно и молча скрывается в ванной, он утверждается в мысли, что не знает о счастье ничего.По ночам каждый чем-то занят, но никто не делает того, чего на самом деле хочет.***“Когда ты внезапно открываешь глаза, будто от векового сна. Что делать, пап, если вдруг осознаешь, что всю жизнь шел не той дорогой? Что твоя жизнь - всего лишь бессмысленный маршрут, намеченный кем-то другим. Тебя не спросили, просто поставили на эти рельсы, толкнули, что было сил, и вот ты летишь вперед, без локомотива и тормозов, сносишь все на своем пути, но понятия не имеешь, как остановиться. Когда кровь на твоих руках просто не успевает высохнуть. Когда все, на что ты способен - это лишать. Ты ничего не приносишь в этот мир, ничего не отдаешь. Только забираешь. Больше и больше. Как хорошо, что мама никогда не видела меня таким. Положи ей от меня два белых ириса. Пусть не тревожится”.-Дорогой, что это у тебя?Шона в домашней маечке и спортивных штанах такая миленькая, но она по прежнему акула, никогда нельзя забывать об этом. Эван кладет КПК на стеклянный столик экраном вниз.-Да так, отчет надо закончить.Он обитает у Шоны уже неделю, в ее безумно дорогой квартире, занимающей целый этаж. В комнатах мебель в викторианском стиле, внизу бдительная охрана. Роскошь, вполне доступная Генерал-Атторнею страны. Шона, как кошка сворачивается клубком на белой кожаной софе рядом с Эваном, запускает руку под его футболку и аккуратно накрывает ладошкой еще не затянувшийся порез.-Ты какой-то чересчур задумчивый.-Это плохо?-Нет, ну что ты! Просто непривычно.Непривычно. Да никто даже не подозревает, что ты способен думать! Эван откидывает голову на кожаный валик и прикрывает глаза.-Тебе никогда не казалось, будто все, происходящее вокруг, как-то неправильно? Как-то… болезненно, что ли? Война. Без конца и края, даже без смысла. Мы так давно воюем, что ускользает конечная цель…Шона встает с софы, подходит к белоснежному комоду и наливает себе вина.-В этой войне, Эван, нет хороших и плохих, правых и неправых. Все, что ты видишь - это становление нового режима, новой формы правления. Если посмотришь назад в историю, то поймешь: нужны десятилетия, чтобы народ принял новую власть, перестал отторгать ее. Как донорский орган.-Здесь есть правые и неправые, - отвечает Эван. - Неправ здесь я, Шона.-Господи, милый, не бери на себя слишком много! Ты всего лишь продукт своего общества, такой же, как я. У тебя есть гражданский долг и совершенно четкая функция…-Убивать людей?-Держать их в страхе, пока взрослые дяди распиливают большой пирог. И да, убивать, когда потребуется. Бескровных революций почти не бывает.-Нахер все, - Эван резко поднимается, набрасывает куртку и шагает через ярко освещенные холлы к входной двери. - Нахер это все, я домой. Завтра в патруль, выполнять свой гражданский долг, быть безликой боевой единицей.На мгновение он задерживается у выхода и встречается с Шоной взглядом.-Тебе жаль парня, да?-В кои-то веки, Шона, мне жаль себя самого. ***Первое заседание суда назначено уже на завтрашнее утро, и Джек впервые решает признаться себе, как ему, на самом деле, страшно. Сколько ни глумись в присутствии других, рано или поздно снова наступает щемящее одиночество, а неизбежное приближается. Больше нет ощущения нереальности происходящего. Все взаправду, и правда у него ледяная, с зубовным скрежетом и лаем собак. Такая неказистая, нелепая, умопомрачительно жуткая правда.И днем и ночью Джек спит урывками и просыпается с глубокими судорожными вздохами, будто он рыба, и его приливом выбросило на берег. Иногда он скатывается в малодушие и обреченно, без слез, воет в подушку. В другой раз вскакивает и рывком переворачивает обшарпанный стол с остатками обеда. От грохота на секунду становится легче. Звуки напоминают ему, что он еще жив. Алкоголик-адвокат ни разу не приезжал для личных встреч, да это и неудивительно. Кому он сдался, какой-то Джек Гилл со своей никчемной жизнью? Завтра его просто разорвут на куски, ни оставив не единого шанса. Или не завтра. Но исход будет тем же, так предначертано в их самодельных законах.Ровно в десять свет в камере выключается и загорается ночник над дверью. Уже в который раз Джек запускает в него алюминиевой кружкой в надежде расколотить, потому что эта сволочь слишком бьет по глазам. Но лампочка надежно спрятана под колпаком из железных прутьев, и сколько не кидайся, никогда не попадешь. Так и он сам, Джек, сколько ни кидался из стороны в сторону, никуда не попал. Только в каменный мешок Уандсворта.В коридоре за дверью стоит гнетущая тишина, которую лишь изредка прорывает вой сирен где-то далеко за окном. Джек заставляет себя лечь и прикрыть веки, но сон не идет, то ли из-за света ночника, то ли от волнения. Хуже нет, вот так лежать и считать минуты. Закурив папиросу, Джек садится в кровати и смотрит в темное небо, располосованное решетками. Мысли уносят его домой, к друзьям, которые уже мертвы, к вечно депрессивной матери, к сестренке Эми. Наверняка, она с ума сходит, разыскивая его, а может, уже все знает. Когда раздается писк электрического замка, Джек не сразу соображает, что открывают именно его камеру. А потом на пороге возникает капитан Оллфорд и мягко прикрывает за собой дверь.Одет, как обычно, по форме, иссиня черным провалом выделяется на фоне желтых стен, глаза такие прозрачные, будто их изнутри подсветили. Жесткий, четкий, нарисованный одной нервной линией. Стоит в дверях и молча смотрит. Джек инстинктивно подбирается на кровати и вскидывает голову:-Ну, и чего хотел?-Сам не знаю, - капитан пожимает плечами. - У нас завтра слушание.-Стой, как ты сказал? - Джек подается чуть вперед и улыбается. - У “нас”? Неверно, дружище. Слушание завтра у меня. У меня, понял? А ты просто придешь посмотреть занятное кино. Вот это правильная расстановка.Капитан угрюмо кивает и приближается на шаг. -Как тебя Сэмми нашел?-Кто? А, питбуль твой карманный? Явился в Южный с толпой курсантов и перевернул вверх дном каждый магазинчик, каждый мусорный бак. Ты его на ночь покрепче привязывай, он у тебя совсем отмороженный.Оллфорд улыбается, но грустно и сдержано, а не тем безумным оскалом, который обычно надевает, разгоняя нарушителей порядка. И приближается еще на шаг.- Я могу что-нибудь для тебя сделать? - вдруг серьезно спрашивает капитан. - Чем-то помочь.-Если не можешь вытащить меня отсюда прямо сейчас, то вряд ли. Джек молчит некоторое время, а потом поднимает взгляд на Оллфорда, впервые смотрит открыто в прозрачные глаза. - Чего ты хочешь, капитан? Все с той же сдержанной улыбкой, офицер делает еще один шаг и садится на кровать рядом Джеком, оглядывает пространство вокруг себя. Вдруг спрашивает:-Кто такая Эми? У тебя на стене написано “Эми”. Девчонка твоя?-А тебе какое дело? Сестра. Живет с матерью в Южном. Джек быстро стирает надпись, и на его пальцах остаются черные следы пепла. Вдруг капитан резко берет Джека за подбородок и заставляет посмотреть на себя.-Слушай меня…-Руки!-Слушай меня, говорю! Завтра вали все на самооборону. Я первым открыл огонь без предупреждения. Вы защищались. Меня кто-то вырубил, порезал, и я тебя в глаза не видел. Ты просто забрал мое оружие и все. Понял меня? Так у тебя появится шанс хотя бы на пожизненное, и ты еще увидишь свою Эми.Прежде чем Джек решает, что ответить, Оллфорд встает и выходит из камеры.***Спокойно и неторопливо один за другим офицеры Новой британской полиции входят в зал суда и рассаживаются по местам во втором ряду, точно собрались на церковную мессу. Все в дорогих костюмах и отглаженных рубашках - дань уважения к суду. Джек, тем не менее, ничего не может поделать с собой, так и видит их лица, перепачканные в чужой крови, как в ту самую ночь. На мгновение он опускает взгляд, лишь бы не придумывать себе струйки крови, сочащиеся из заживающего пореза на щеке Эвана Оллфорда. Тот несет себя с достоинством жениха, идущего к алтарю: выбритый, при галстуке и начищенных туфлях, серьезный и собранный, будто он что-то здесь в самом деле решает. Неизменно следом, возвышаясь на целую голову, его вечный отпечаток и ручной волк двухметровый Сэмми “Дизель”. В другой раз Джек с радостью выплюнул бы забавную колкость в адрес этой пафосной парочки, но сегодня от них обоих зависит его жизнь, и сарказм сбегает без оглядки. Прокурорша в дьявольски алом платье и туфлях на шпильке покачивается из стороны в сторону в нетерпении приступить.Джек теребит лацкан казенного хлопчатобумажного пиджака, старается казаться расслабленным, но то и дело ерзает на стуле. Пьяный Ларри сегодня не такой уж пьяный, но толку от него мало - все что он может, так это хмуриться, поглядывая на разодетый с иголочки полицейский отряд. Пару раз он легонько толкает Джека локтем в бок и бубнит: “Прорвемся. Попробуем”. Не прорвемся, думает Джек, даже пробовать не стоит. Конвоир у дверей приказывает всем встать, ибо суд идет. Судье на вид лет пятьдесят, худощавая женщина с короткой стрижкой и в больших очках, она входит так, будто в зале никого нет, усаживается за свой огромный стол, раскрывает красную папку с золотым тиснением и бубнит в микрофон:-Заседание по делу “Лондон против Джека Гилла” объявляю открытым. Прошу всех садиться. По залу проходит гул и шелест, а когда все смолкает, судья продолжает:-В заседании принимают участие Генерал-Атторней Великобритании Шона Фелпс, государственный защитник Лоренс Торндайк, судья Сюзанна Белл и совет присяжных. У обвинения или защиты имеются отводы к составу суда? Прокурорша и пьяный Ларри в один голос отвечают: “Нет, ваша честь”. И только сейчас Джек замечает двенадцать человек на скамейках, огражденных общим деревянным бортиком. Редко в эти смутные времена встретишь заседание с настоящим жюри, уж больно накладно. Но раз речь идет о жизни и здоровье защитников Нового Правления, никто не мелочится. Джек отворачивается от присяжных, будто смутившись. Он поднимает глаза на Эвана Оллфорда, и видит, как тот, обильно жестикулируя, что-то шепчет на ухо прокурорше. Атторней сначала слушает его нахмурившись, а потом вдруг начинает тихо смеяться. Джека тошнит, он опускает голову и смотрит себе под ноги.-Обвиняемый, - произносит судья Белл. - Пожалуйста, представьтесь суду, назовите год и место рождения.Джек встает как-то неловко, перевалившись на один бок. Рассеянно оглядывает зал, задерживает взгляд на полуулыбке Эвана Оллфорда и прищуренных темных глазах Сэмми Дизеля. Всем наплевать, думает он, все просто зрители вокруг арены цирка.-Джек Эдвард Гилл, - говорит он. - Две тысячи девятнадцатого года рождения, Вестхолм, Южный Рубеж.-Спасибо, садитесь. Слово предоставляется государственному обвинителю мисс Шоне Фелпс. Можете задавать вопросы обвиняемому.Дьявол в алом платье выплывает в центр зала с кипой бумаг в руках. Оллфорд провожает ее глазами, но тут же переводит взгляд на Джека. Ничего не выражают ни его прозрачная радужка, ни сжатая линия губ. Мало ли какую подставу он тебе готовит, думает Джек, верить нельзя никому, особенно таким, как этот. Тебе никто не поможет, а твой адвокат-карикатура только усугубит дело. Лучше вообще молчать.-Мистер Гилл, - мелодично выпевает Шона Фелпс. - По показаниям свидетелей и по материалам уличных камер наблюдения в ночь на двадцать девятое сентября вы находились в районе Вудленд-Уэй, девять, в то самое время, когда было совершено вооруженное нападение на…Бла-бла-бла, думает Джек. Если всегда отвечать ей “да”, как скоро она замолчит? Если всегда отвечать “да”, как скоро его расстреляют? Джек отвечает: “Да”.-И заметив двоих патрульных, в том числе присутствующего здесь капитана Оллфорда, вы покинули укрытие и напали на них. Все верно?Прозрачные глаза капитана внезапно темнеют, Джек видит это, как и то, как Эван едва заметно мотает головой: не надо. “Вали все на меня и на самооборону. Тогда у тебя хотя бы появится шанс”. Джек делает вдох и решается.-Неверно, госпожа ”как вас там”. Не согласен.Сэмми Моллиган с грохотом подвигает стул чуть вперед. Оллфорд коротко улыбается и опускает голову. Пьяный Ларри закусывает пухлую губу. Прокурорша заправляет каштановый локон за аккуратное ушко.-Простите, мистер Гилл?-Прощаю, - Джек расслабляется на своем месте, поднимает воротник пиджака, будто здесь ветрено, и, наконец, изображает улыбку. - Да, в ту ночь я действительно был на Вудленд-Уэй. Да, нарушил комендантский час. Секретарь, так и запишите: на-ру-шил. Готово? Но, дорогая мисс “чего-то такое”, ни на одного офицера полиции я не нападал. Это, кстати, тоже запишите для протокола.Джек замечает, как хмурый Дизель наклоняется к Эвану Оллфорду и что-то долго и непрерывно шепчет тому на ухо. Оллфорд кивает без тени улыбки, снова и снова, а потом делает Сэмми знак замолчать. Эдакий небрежный взмах рукой - хватит, мол, притихни. Дизель недовольно вздергивает темную бровь, но отстраняется. Джеку важна каждая деталь, каждый жест присутствующих в зале. Правда слишком тесно переплетается с ложью, подвох может таиться где угодно.-В таком случае, - продолжает прокурорша. - Опишите ваши действия в ту ночь. Как именно вы завладели табельным оружием капитана Оллфорда и его личным ножом? И, разумеется, наиболее важный вопрос: как его кровь оказалась на вашей одежде и у вас под ногтями? Просветите нас, мистер Гилл, не сочтите за труд. Поскольку, поймите меня правильно, экспертиза обнаружила на вас столько биологического материала, принадлежащего Эвану Оллфорду, что... -Ваша Честь, я протестую! - подает голос Джек. - Она на меня давит, вы что, не видите? Чистой воды давление на подсудимого, куда вы смотрите-то? Пьяный Ларри закрывает лицо рукой, а Оллфорд закатывает глаза. Джек улыбается обоим по очереди.-Протест отклонен, - мямлит судья Белл. - Мисс Фелпс, прошу, продолжайте.-И говорит она очень заморочено, - не унимается Джек, входя во вкус. Если повезет, заседание прервут, и у него будет время подумать еще. - Я половины не понимаю, ей-богу! Какой-то материал, черт знает что. Можно проще выражаться, мисс “крутая должность” или вы просто пытаетесь пропарить мне мозги?-Мистер Гилл, вы проявляете неуважение к суду, - говорит старушка Белл. - Выношу предупреждение с занесением в протокол.-Да заносите кого хотите! Гражданин имеет право понимать, что ему предъявляют, и не все тут доктора наук…-Ваша Честь, я прошу объявить короткий перерыв, - произносит прокурорша, насмешливо и снисходительно глядя на Джека. Просекла, сучка, ну еще бы.Белл устало вздыхает - за многолетнюю практику она видела балаган и посмешнее - но не возражает и стучит молоточком.-Объявляется перерыв тридцать минут. Мистер Торндайк, объясните за это время вашему подзащитному правила поведения в зале суда.***-Он несет какую-то несусветную дичь, - говорит Сэмми Моллиган, присев на подоконник в небольшом светлом холле. Он неловко ерзает и постоянно поправляет что-то из одежды. Костюм сидит на нем, как влитой, но Сэмми настолько вжился в полицейскую форму, что любой прочий наряд вводит его в заблуждение.- Ну, его можно понять, - отвечает Шона Фелпс. - Он нервничает и напуган, это нормально в его ситуации. Пусть немного развлечется, результат от этого не изменится, так ведь?Обращаясь к Эвану, Шона проводит тонким пальчиком по воротнику его рубашки, слегка касаясь кожи на шее. Сэмми отворачивается, будто только что на его глазах произошло что-то невыносимо мерзкое. Эван молчит, хмурится, между бровей пролегает морщина. Он не хочет говорить, вообще не хочет здесь находиться. То, что происходит в зале суда - это растянутое во времени убийство с пытками. А он привык убивать быстро и без грязи.В изолированную комнату для переговоров ведут закованного в наручники Джека Гилла. Перед ним маячит Пьяный Ларри, а позади - конвоир. Эван коротко кивает Джеку, умница, мол, все правильно делаешь, и тут парень внезапно подпрыгивает на месте и затылком бьет своего конвоира точно в нос, будто целился. Неготовый к атаке, ошалелый конвойный сгибается пополам и прижимает руки к лицу, пытаясь остановить фонтаном бьющую кровь. Секунда - и Джек подается влево, туда, где стоят Эван и Шона. Дизель соскакивает с подоконника, намереваясь броситься на заключенного, но Эван рукой преграждает ему путь: не горячись.Шона ждет пошлой реплики или жеста от отчаянного подсудимого, но Джек, даже не взглянув на нее, подается вперед на Эвана, скованными руками тянет его на себя за лацканы пиджака и с размаху, не дав капитану опомниться, целует в губы. Оллфорд приходит в себя, лишь когда ощущает чужой язык у себя во рту, и в этот же момент поцелуй прерывается. -Видела? - с улыбкой плюет Джек в лицо Шоне Фелпс. - Вспоминай теперь обо мне, когда будешь его трахать. А ты глаза не закрыл. Почему, а?Для Сэмми это уже выше предела, и одним ударом в челюсть он валит Джека на пол. -А ты-то что разошелся, большой брат? - давится от истерического смеха Джек: - Чую нездоровое волнение в рядах!Дизель набрасывается сверху и начинает отчаянно бить Джека кулаком в лицо, раз, другой, десятый, до хруста, до кровавых пузырей. Он не замечает ни Эвана, ни двоих конвоиров, пытающихся оттащить его от добычи, не слышит их криков и воплей Шоны Фелпс. Перед глазами алая пелена, и ему глубоко плевать, дышит ли еще парень под ним. -Сэмми, прекрати! Хватит уже, угомонись, сволочь, ты его убьешь! Лейтенант Моллиган, это, твою мать, приказ!Слово “приказ” мгновенно отрезвляет Дизеля - его нельзя просить, ему нужно только приказывать. Тяжело дыша, он поднимается с пола. Руки в крови, на воротнике рубашки проступают алые и бурые брызги. Сэмми выпрямляется во весь немалый рост, и темные глаза его сверкают, а ноздри раздуваются. Конвоиры поднимают Джека, держат под локти, как тряпичное чучело. Все лицо в крови, капли вязко падают на мраморную плитку, парень продолжает улыбаться разбитыми губами, но говорить у него нет сил.-Проваливай, Сэм, - негромко произносит Эван, мрачно глядя на своего подопечного снизу вверх. Дизель не движется с места, только мечет искры взглядом.-Пошел отсюда, сука! - Эван орет так, что его голос эхом разносится по коридорам здания суда. - Завтра в девять утра в моем кабинете, а до тех пор даже на глаза мне не попадайся, понял? Вали!Дизель неохотно поворачивается к капитану спиной и направляется вперед по коридору. Проходя мимо окровавленного Джека он замедляет шаг, смотрит парню в глаза и одними губами произносит: -Прощай, крысеныш.***“Я никогда не умел слушать. Некая искаженная истина была вбита в мой разум кривыми ржавыми гвоздями, и я несу ее по сей день, не в силах отречься. Люди видятся картонными и неважными, пока не приходит самый неважный из них, и внезапно все обретает смысл. И дело не в личном пристрастии, пап, на них я по прежнему не способен. Дело в осознании себя не там, не тем, не таким. Когда-то ты показывал мне звезды и прорастающую траву на теплотрассах. Важнее этого не было ничего в целом мире. А потом все стало настолько мелким, что не разглядеть. Когда я упал, пап? Смогу ли я встать?”Эван лежит на ворсистом ковре, посреди своей гостиной, и смотрит в белый потолок. Это не больничный и не канцелярский белый, а тот, что снег на вершинах Швейцарских Альп, где уютная гостиница, лыжи, мамин смех и треск камина по вечерам. Белый из детства. Полночи он просто лежит, блуждая коридорами прошлого, а когда становится, совсем холодно, забирается на диван, накрывается пледом и провавливается в чуткий сон.Сэмми Моллиган, как побитая, но гордая собака - в кабинет вроде и вползает, но вроде и с высоко поднятой головой. Пусть так, думает Эван. Гордость всегда вдохновляла его, даже необоснованная. Ровно девять и ни секунды опоздания, Дизель в меру вызывающе смотрит из своего извечного угла, как волк из вольера. -Сэмми, я не хотел этого делать, поверь, - говорит Эван, отложив КПК и все бумаги, даже не откинувшись в кресле, по своему обыкновению, а собравшись, как перед прыжком. - Правда, не хотел, но мне придется.Дизель хмурится, будто не разобрал, на каком языке с ним говорят. Эван решает не тянуть.-Лейтенант Сэм Моллиган, для дальнейшего несения службы вы переводитесь в специальное подразделение под командованием капита...-Да ты рехнулся! - это не крик, это выдох. Сэмми выныривает из своего привычного угла, пересекает кабинет и плюхается в кресло, напротив капитанского стола. - Ты на полном серьезе выжил из ума, Оллфорд!-...Капитана Лансберга. Документы на перевод готовы, табельное оружие и номер личного удостоверения остаются прежними.Дизель часто моргает, будто что-то попало в глаз, взъерошивает короткие волосы волосы на затылке, зачем-то откашливается и глубоко вдыхает.-Да ладно, Эван, перестань, ну! - по хозяйски откидывается в кресле, закидывает ногу за ногу. - Ты чем-то расстроен, может, ты даже бредишь, но…-Возьми, пожалуйста, - через стол Эван протягивает Дизелю стопку бумаг в прозрачном файле. - Это досье, которое я собрал на тебя за последний год. Все самое лучшее. Отдашь Лансбергу, и через полгода получишь старшего лейтенанта. Нервная, странная, даже страшная улыбка вычерчивается на лице Сэмми Моллигана, он подается чуть вперед и пристально, как близорукий, смотрит на капитана.-Слушай, ну за что? Я же столько лет… Нет, ну правда, за что?Эвану бешено хочется выпить, так, что челюсть сводит, прямо сейчас, в девять утра, в самый разгар службы. Виски, рома, да хоть чистого спирта.-За то, что разучился держать себя в руках. За то, что нарушаешь мои прямые приказы. Прости, Сэмми, но я все решил.-За крысеныша? Ну, хочешь, я схожу и извинюсь перед ублюдком? Ну?Эван молчит. Он знал, что без драмы не обойдется, но боль и растерянность в глазах Дизеля все равно выбивает его из седла. Лейтенант тяжело поднимается из кресла, скручивает документы в тонкую трубочку и, ни слова больше не говоря, шагает к двери.-Сэмми, - зовет его капитан у самого выхода. - Только не вздумай обижаться.-Я не умею обижаться, сэр, - ледяным тоном отвечает Дизель. - Вы меня этому не учили.