12 (1/1)

Я проснулся от чьих-то холодных рук на своих щеках и тяжести на животе. Дышать было трудно. Видимо, именно поэтому мой мозг резко выпрыгнул из пучины серой массы сновидений,?— чтобы я нашёл источник угрозы собственной жизни. Руки, заботливо расположенные на моём лице, слегка массировали щёки цепкими, тонкими пальцами, гладили с нежностью и заботой. Словно мама, наносящая солнцезащитный крем в жаркий солнцепёк. Фигура, расположившаяся на мне, слегка ёрзала, будто находясь на пике восторженного волнения, от которого порой даже мутит. Я чувствовал дрожь этого тела. Чувствовал её каждую секунду и понимал, что она мне знакома. Я не спешил открывать глаза и сбрасывать с себя сидящего, потому что знал, кто это. Это был Аркадий. Несомненно, кто же кроме него? И от осознания, что именно он сидит сейчас на мне и с таким упорством мнёт щёки, меня парализовало. Собственное дыхание участилось в раз, и меня обдало жаром, словно надо мной появилось не щадящее никого солнце, а затем резко бросило в холод настолько, что по коже вмиг пробежались мурашки. Сердце забилось пуще прежнего, создавалось ощущение, что я попал в экстренную ситуацию и благодаря этому произошёл выброс адреналина в кровь. Но я не находился в опасности. И всё же, нутро моё трепетало в ожидании чего-то фееричного. Я словно знал, что будет, и всё равно не мешал этому. Да и хотел ли я мешать этому? Хотел ли мешать тому, о чём всё чаще и чаще думал? О чём даже мечтал. Веки будто слепили секундным клеем. И в темноте закрытых глаз я рисовал картину того, чего попросту не мог увидеть: взмыленный, румяный Аркадий, нависший надо мной со своей обычной смущённой улыбкой, с упавшими на лицо прядями волос; его алебастровые руки со вздувшимися венами, положенные на щеки, и сам он?— сгорбившийся, но донельзя прекрасный. Слишком прекрасный. Мне хотелось видеть всё это, хотелось смотреть впритык и наслаждаться каждой секундой. Только сейчас, казалось, мне удалось в полной мере ощутить это пьянящее, кружащее голову и лишающее здравого рассудка чувство, от которого одновременно и плохо и хорошо. И спутать которое с чем-то иным всегда сложно. Но и принять его, а уж особенно в данной аранжировке, не легче. Я почувствовал жар чужого дыхания у самого лица. Почувствовал свистящий, едва уловимый стон, изданный в нетерпении. И меня сильнее сковало ядовитыми цепями. Проще говоря?— я просто оцепенел от шока. От того, что знаю, что будет, и ничего не могу с этим сделать. Да и хочу ли я делать что-то с надвигающимся на меня? Правда ли я не вру себе обо всём? Правда ли чувствую то, что чувствую? И правда ли даю правильные названия всему, что меня тревожит? Может, ответ давно был на поверхности, а я просто отказывался верить в него, как тупой неуч? И может сейчас всё наконец встанет на свои места? И неспокойно так. Потому что рушится. Всё рушится. Весь жизненный уклад, сформировавшийся за мои семнадцать лет, пошёл трещинами. Я был готов к этому. Но моё тело било тревогу, и такой ураган чувств я не испытывал давно. Всё тело изнывало в жаре, клубок непонятного, щекочущего нечто, появившийся в животе, настойчиво тянул уголки губ в разные стороны. Но я держался. Зачем? Не знаю. Играл спящую красавицу. А все мы знаем, что её пробудило. И смиренное моё бездействие, обусловленное якобы сном, даже пугало. Я никогда бы не подумал, что буду согласен на поцелуй с парнем. На грёбаный поцелуй. Но и самому мне этого хотелось, только боязнь сделать что-то не так отваживала от столь грандиозного решения. Мне казалось, что Аркадий не хочет этого в той же мере, что и я. Но теперь я уверен?— он одержим этой идеей ещё хлеще, раз при всём своём характере решился сделать шаг навстречу. Но он словно застыл. Не двигался, так и остановившись в паре сантиметров от губ. Наверное, он тоже боится, а я, как назло, и двинуться не могу, хотя сейчас, казалось, поборол все сомнения, и дай волю?— впечатаюсь в его лицо с жадностью и желанием. Я рисовал себе всё в самых ярких красках, которые только можно было представить, и поэтому мне становилось только хуже. Мне действительно было нечем дышать от этой напряжённости, что повисла между нами, от неразрешённости и явно маячившего пути к спасению. Нам надо было лишь решиться. Я сделал это ночью и поцеловал его. Пусть в лоб, но поцеловал. И знал, что так будет правильно и никак иначе. Но почему же сейчас не могу сделать практически то же самое? Может, мы не готовы? Протяжно и истошно зазвенел изживший своё будильник где-то у самого изголовья кровати и моей головы, отчего звон этот вдарил в самые уши. Аркадий, медитировавший всё в той же позе, резко и неожиданно дёрнулся, тут же потянувшись к источнику звука, а затем неторопливо и явно нехотя слез с меня. Вмиг занявший его место холод обнял меня сильнее, словно в желании проникнуть под кожу. И я вправду ощутил расположившуюся на мне пустоту. Одиночество подкралось следом. Стало так не по себе, будто я упустил яркое озарение чего-то невообразимого или же не ухватился за руку госпожи Фортуны. Распустившиеся в груди цветы вмиг завяли, осыпаясь пожухлыми лепестками прямо на истекающую кровью душу, и стали шипеть, как кислота на коже. Слабые толчки в плечо ощутились лишь спустя несколько минут. Я, занятый гнусавыми и серыми мыслями, опять не мог раскрыть глаза. Потому что, наверное, не хотел видеть лицо Аркадия. Он же думал, что я вправду сплю, а я знаю обо всём и всё ещё тревожим мыслями о наших с ним взаимодействиями. Как теперь я смогу смотреть на него без этой всепоглощающей пустоты, зная, что был в паре сантиметров от лучшего ощущения в моей жизни? Да, я абсолютно был уверен в том, что наш с ним поцелуй станет чем-то волшебным, и жизни наши, как по мановению волшебной палочки, вмиг преобразятся. Я даже не сопротивлялся тому, что так напрашивалось точно после. Просто я понял, что по уши влюблён в Аркадия. Я наконец это понял.?— Д-дима… —?Аркадий старался разбудить меня, и я наконец смог открыть глаза. —?Семь утра, нам в школу… И тут же замолк, но даже по едва различимому в темноте его лицу было заметно?— хотел сказать что-то ещё. В полной тишине утра и брызжущем хлипким светом мраке за окном вдруг послышался свист чайника с кухни. Аркадий вмиг встал с кровати, на краю коей сидел, как прибедняющаяся собака в ожидании какой-нибудь подачки от хозяина?— вкусности то бишь. Подошёл к двери, глядя на меня предупреждающе и будто умоляюще остаться и никуда не двигаться. Отворил её, выглядывая в коридор, а затем так же медленно прикрыл, но лицо его совсем вытянулось в ужасе вперемешку с диким удивлением. Я, настороженный звуками в квартире, в которой, помимо нас, никого (а судя по тому, что и Аркадий удивился свисту чайника, его ставил не он), тоже встал.?— Мама… Вернулась,?— уронил Аркадий так безнадёжно, словно его мать сейчас мне голову отгрызёт за пребывание в их квартире.?— Всё равно мне бы пришлось с твоими родаками знакомиться… Чем раньше?— тем лучше,?— попытался внести позитивные настроения я, добавив чуть ярких красок, но Аркадий был явно иного мнения.?— Она же не знает, что Вы у меня остались… Голова садовая! —?он уже было замахнулся, чтобы ударить себя, как я, словно машинально и предугадав, схватил его руку за запястье и остановил. Глаза Аркадия блеснули тревогой, не уловить которую было сложно, и я потянул его руку к лицу, чтобы оставить поцелуй.?— Всё будет хорошо. Не впервой убегать из чужой квартиры под утро. Казалось, что это действие, совершённое мной совсем без задней мысли, успокоило Аркадия, и он даже чуть ссутулился, принимая обычное положение своей ломаной фигуры. Я улыбнулся, внушая ещё большее спокойствие, и Аркадий кивнул мне на стул с вещами, мол, переодевайся и пойдём. Я не знал, что будет (либо мне реально придётся прошмыгнуть мимо и убежать, либо познакомиться с его матерью), но чувствовал, как от этого страшно Аркадию. Не скажу, что сам страшился разрешения столь комичной ситуации, но мне было неуютно от того, как всё может обернуться. Было боязно думать о том, что я могу больше не увидеть Аркадия. Отчего-то казалось, что если всё и пойдёт по наклонной, то в итоге нам запретят видеться. Потому что я совсем не его поля ягода, будем честны. Мой удел?— такие, как Гога и ему подобные, моё место?— за гаражами. Но мне хотелось всё поменять. Наличие Аркадия рядом только увеличивало желание. И я поменяю. Я уеду в Москву, найду стабильный заработок и перевезу к себе Аркадия, чтобы окружить его не только заботой, но и роскошью. Всю жизнь он ютится в этой хрущёвке, дышащей на ладан, а я смогу показать ему, что можно по-другому. Обязательно покажу. Расшибусь, но покажу. Иначе себе не прощу. Только как ему об этом сказать? Он же всё поймёт, правда? Поймёт, ведь неглупый. Знает, что я его не брошу. Я пообещал. Но в Москву?— один, и то на первое время. Чтобы обустроиться и смочь жить не в задрипанной однушке на краю города. Я сделаю всё, чтобы он был счастлив. Чтобы как страшный сон забыл всё это. Но будет ли всё так же, как сейчас, к концу года? Если я и решил уезжать, то мне осталось недолго?— чуть больше полугода. Нужно провести это время максимально продуктивно. Я наконец переоделся. Аркадий, топтавшийся у двери, смиренно ждал. Подойдя к нему, в лице его я уловил что-то обречённое, словно мы не на кухню из комнаты выходим, а на верную смерть. Быть может, для него именно так всё и было. Я дёрнул рукой в сторону его и едва коснулся пальцами, как Аркадий резко вложил свою ладонь в мою и сплёл пальцы. От этого вмиг стало теплее и даже почудилось, что кисти Аркадия перестали быть такими ледяными. Но кажется, что дело в самом сплетении рук?— именно этот факт вынуждает чувствовать это тающее нечто, описать которое так сложно. Я снова вспомнил о том, к чему пришёл, и теперь меня пожирала мысль о возможной влюблённости Аркадия в меня. Неужели взаимность решила гнездиться меж нами? Но я давно видел все его эмоции, читаемые слишком легко и быстро. Только не придавал им значения в таком ключе. Аркадий вышел первым и стал вести меня за собой в полной темноте. Включать свет, если мы идём к выходу, было бы чересчур опрометчиво?— нас бы попросту обнаружили в два счёта. Тишина, разрезаемая только нашими шагами и копошением на кухне, делала наше приключение от комнаты до прихожей чем-то греховным. И когда же я успел стать таким богобоязненным? В церковь раз семь ходил и то шесть из них?— по воле матери на крестины седьмой воды на киселе. Но сердце бушевало знатно. Даже весело становилось от всего этого. И казалось, что адреналин стал закипать. Самое сложное?— прошмыгнуть мимо прохода на кухню, двери на которую нет. Так что, если мать Аркадия сидит за столом, а не занята у плиты или холодильника, заметит нас она с большой вероятностью. И мы были совсем близко.?— Так и будете в шпионов играть? —?прибитый и дряблый голос раздался из комнаты. Мы застыли. —?Чай стынет давно, давайте по-человечески. Переглянувшись с Аркадием, в голову лезли только неприятные мысли. Но голос того же не внушал?— он был мягким и будто бы неспособным на яркие эмоции. Монотонный, что называется, но всё же с гранями. В кухню первым прошёл я, Аркадий же спрятался за моей спиной, и это, если честно, сделало меня только увереннее. Пахло приятной выпечкой, будто бы только из духовки, на столе стояли кружки с красивыми рисунками. Глаза мои вмиг зацепились за низковатую женщину в возрасте, осунувшуюся от старости. Тёмные волосы с серебряной проседью, занимавшей большую часть головы, говорили о том, что ей уже за пятьдесят, усталые и блёклые глаза смотрели с неподдельной искоркой счастья, мешки под глазами трудно было не заметить. Всё асимметричное и даже некрасивое лицо её, такое же бледное, как и у Аркадия, было усыпано веснушками, и это несомненно говорило об их родстве. Только если не знать, что это его мама, я бы предположил, что это бабушка. Наверное, Аркадий поздний ребёнок.?— Ну-с, садитесь,?— пододвинула стул женщина и кивнула в его сторону так чётко, словно мы с Аркадием не у него дома, а на допросе. —?Ю-но-ша,?— отчеканила по слогам, будто с презрением, но на деле это была привычная тактика общения и манера речи. Я сел, а Аркадий всё прятался за мной и на стул сел напротив матери, а не на тот, что рядом. —?Маргарита Савельевна.?— Очень приятно. Дмитрий… То есть, Дима.?— Чаю, Дима? —?улыбнувшись, спросила она. Я согласно кивнул, и Маргарита Савельевна налила мне чаю из красивого фарфорового чайника, а после залила кипятком. —?Аркаша? Аркадий вздрогнул, но кружку протянул. И тут его словно прорвало.?— Дмитрий Юрьевич ни в чём не виноват! Я сам пригласил его… Не ругайся, пожалуйста, не надо, я больше не буду. Но Маргарита Савельевна, казалось, только того и ждала.?— Солнце моё, скажи мне, когда в последний раз я на самом деле ругала тебя??— Двадцать восьмого августа две тысячи третьего. Повисло молчание. Я издал то ли нервный, то ли полный облегчения смешок. Маргарита Савельевна нахмурилась и улыбнулась.?— Предполагалось, что ты промолчишь, но да ладно?— это тоже верный ответ. Разве плохо, что ты приглашаешь друзей??— Н-нет… Наверное, нет.?— Вот именно. Я не ругала тебя и не собираюсь. И знаешь что… Принеси лучше из моей комнаты конфеты, они в шкафу. Те самые, с коньяком. Аркадий послушно встал со стула и удалился из комнаты. Маргарита Савельевна, придержав стул, пододвинулась ближе ко мне.?— Тот самый Дима??— Наверное?..?— Безмерно благодарна. Аркаша часто рассказывал мне о тебе. Он у меня мальчик болезненный, да и к тому же сам себе на уме, про таких говорят ?Не от мира сего?, понимаешь? Ему всегда было сложно заводить знакомых. И последние несколько лет ему всё хуже было. Я уже думала место на кладбище выбирать?— настолько критичная ситуация вырисовывалась. Что бы ни делала?— постоянно бледный и худой, как скелет, вялый, сонный, а лицо никакущее. Страшно было за него. А тут вдруг расцвёл. Есть стал больше, улыбается постоянно, даже шутит. Я думала, девчонку какую нашёл, ан нет?— друга. Я хочу сказать тебе, Дима, спасибо за то, что ты рядом с ним. Ему нужен кто-то тебе подобный. Меня, может, вообще завтра не станет, а на кого же я Аркашу оставлю? Ты присмотри за ним. Он много внимания не требует, достаточно просто показывать, что ты рядом. Слова, произносимые Маргаритой Савельевной, постепенно ломали что-то внутри меня. Я и не знал, что всё так. Как-то совсем ужасно и больно. Даже слёзы в горле встали, когда смотрел в чужие глаза, полные нескончаемой благодарностью моей персоне. И мне в голову слишком сильно врезались слова про внимание. Теперь я ещё чётче осознал, что должен окружить Аркадия максимальным вниманием, на которое только способен, лишь бы всё не вернулось к тому, из чего только выбралось. И я знал, что надо делать, чтобы ничто не мешало мне стать Аркадию самым близким человеком. Дождавшись, пока Маргарита Савельевна закончит мысль, я достал телефон из кармана джинс, включил его и сделал наконец то, от чего открещивался последнюю неделю. Я набрал простое сообщение: ?Встретимся через сорок минут у твоего дома? Поговорить надо? и отправил его Алёне. Вернувшийся с коробкой конфет Аркадий выглядел счастливее, чем когда уходил. Его сиявшие радостью глаза доставляли мне невероятное спокойствие, но вот сообщение, посланное минутой ранее, трепыхалось где-то в горле. Захотелось даже кашлять. Но я обязан наконец решить всё это, висевшее над головой тяжёлым пианино, что вот-вот упадёт и превратит меня в кашу из крови, костей и плоти. Маргарита Савельевна была более чем довольна моим пребыванием у них дома и после выпитого чая предложила мне захаживать к ним как можно чаще. Я сказал, что с превеликим удовольствием буду появляться здесь, а затем отметил, что мне пора идти. Аркадий было закопошился, чтобы собраться и пойти со мной, но мне пришлось остудить его пыл. И это было оправданно, хоть я и чувствовал за собой горькое сожаление. Но всё же пообещал Аркадию встретиться в самой школе и весь день провести с ним.*** Я курил. Не помню, какую уже сигарету, но курил. Одну за другой, просто чтобы скоротать время и успокоить нервы. Морозное утро с ещё не поднявшимся над горизонтом солнцем внушало странный страх. Будто в темноте вмиг обретают большую силу все твои переживания и даже могут обрасти плотью. Я вправду переживал за всё происходящее, а в голове прокручивал тысячу и один исход нашей встречи. Боялся я и того, что Алёна может появиться с Вадимом, что было бы некстати, но даже при наличии её нового кавалера я должен буду поставить точку. Руки тряслись, как и всё внутри меня. Из окна на третьем этаже играла музыка, чуть скрашивавшая моё одинокое стояние на улице. Хотелось, чтобы рядом кто-то был. Аркадий, например. Мне всегда спокойно, когда он рядом. Как и ему, когда рядом я. Мы взаимозависимы, и я даже не знаю, хорошо это или плохо. Ожидание тянулось вечностью. Я думал, что так и задубею здесь, под подъездом, а вышедшая наконец Алёна обнаружит полупрозрачную, чуть мутную статую в человеческий рост. Опять начал пританцовывать. Всё же Вадим добился своего. И рад он этому? Наверняка. Утёр мне нос?— вот это событие. Уже жду первый его визит ко мне со статусом официального парня Алёны. Жду надменный взгляд и лукавую улыбку, полную превосходства. Я просто хочу попросить его заботиться о ней. Пусть я не чувствую уже к ней того же, я всё ещё желаю ей только лучшего. Она не виновата, что её сердце решило выбрать кого-то другого. Так, может, и лучше будет. Вадим, если откинуть все наши распри, человек тоже не последнего сорта. Образованный, галантный, весёлый в какой-то степени, бизнес имеет. И чего нужно для большего счастья? Парадная дверь зазвенела мелодией, и я быстро выкинул окурок в свежевыпавший снег. С окна на третьем этаже заиграла подозрительно знакомая и сердобольная мелодия. Я сразу узнал её и даже посмеялся от того, как она была вовремя.Утомлённое солнце нежно с морем прощалось,В этот час ты призналась, что нет любви. Показавшаяся из подъезда Алёна улыбнулась мне, вся запыхавшаяся и явно спешившая, а затем только потянулась, чтобы привычно поцеловать, как я отстранился.Мне немного взгрустнулось, без тоски, без печали,В этот час прозвучали слова твои.?— Привет.?— Привет. Что-то серьёзное??— Да. Я давно думал об этом, потому что давно узнал. Глаза Алёны тут же стали по пять копеек, и губы слегка затряслись.?— Как давно??— Неделя или две… Не помню точно. Но это неважно.Расстаёмся?— я не в силах злиться,Виноваты в этом ты и я.?— Злишься??— Нет. Я даже рад. Знаешь, сам давно уже понял, что всё совсем не так. У меня есть чувства к другому человеку, и я счастлив, что ты не останешься одна. Вадим классный, без базара, и вы хорошо смотритесь вместе. Спасибо тебе за лучшие три года в моей жизни, надеюсь, что дальше твоя жизнь сложится только лучше. Я не знаю, сможем ли мы остаться друзьями, но быть ими с тобой?— определённо благодать. Дело не в тебе, как бы банально ни звучало?— во мне. И передай Вадиму, чтобы он тобой дорожил, иначе я ему ебало сломаю?— это обещаю точно. И тут Алёна, до того стоявшая смирно, расплакалась и бросилась мне на шею. Я улыбнулся, обнимая её в ответ, и невероятное ощущение облегчения пронзило меня насквозь.Утомлённое солнце нежно с морем прощалось,В этот час ты призналась, что нет любви.