11 (1/1)

— Остаться… у тебя? —?то ли с радостью, то ли с печалью переспросил я, и Аркадий заёрзал на стуле. Налился краской настолько, что стал похож на раскалённую сталь и не хватало только одного: пара у его ушек.?— Ну, знаете… Я на деле несерьёзно-то, не могу же Вас выдёргивать, Вам домой надо. И вообще, глупая идея, глупая,?— нервно хихикнув, он ударил себя кулаком по ноге и стиснул челюсти; заходившие желваки говорили только об одном: ему до жути страшно остаться сейчас одному. И обидно. Отчего-то. —?Не смею задерживать. И умолк. Я нахмурился, чувствуя, что ему почему-то очень важно быть со мной рядом. И не обязательно сейчас. Я давно уловил в его взгляде нотку чего-то неправильно-умильного и выжидающего. Он смотрел на меня не так, как смотрит на тебя маленький ребёнок, для которого ты?— идеал и пример, хотя мне казалось, что всегда в его глазах горело что-то именно такое. Теперь же я понимал, что тут совсем не то, тут что-то… Влюблённое? Ох, право, ерунда выходит. Ерунда. И отчего такое показалось? Он в меня не влюблён. И я в него. Мы просто друзья. Он просто на эмоциях, вот и взгляд его такой… живой. Я привык к блёклости глаз, а тут столько искр… Да кого я обманываю, он на меня так смотрит уже битый месяц. Погодите. С нашей первой встречи прошёл целый месяц?.. Охуеть. А такое ощущение, что мы с ним то ли вчера познакомились, то ли с самого рождения друг друга знаем.?— Я спрошу,?— отрезал я и, выловив телефон из кармана, вышел в коридор. Просиявший Аркадий поспешил прикрыть вновь зардевшее лицо руками. В коридоре было тихо. Мигавшая лампочка с кухни едва бросала свет, превращаясь на коричневом паркете в полупрозрачную лужу слабо мерцавшего непонятного нечто. Облокотившись на стену, я стал водить ногой по этому пятну, словно по воде, и меня действительно обдало речным воздухом. Свежим, с лёгким привкусом мокрого песка и глины. Это какой-то очередной знак? Отпущение всего прошлого и приход к чему-то новому? Иначе что за приходы? Звук, издаваемый нажатием на кнопки, звучал зубодробяще громко, и мне даже показалось, что я сейчас оглохну. Я не могу сказать матери, что останусь у какого-то там Аркадия. Сразу начнутся вопросы: кто такой, какой класс, где живёт, чем увлекается… Кем работает троюродная рыбка по линии кузины сестры деда… И всё, в общем, в таком духе. Но у кого я тогда останусь? У Мухи? Он у родственников… Остаётся только…?— Алло, мам??— Ты домой идёшь? —?торопливо спросила она. —?Давай лучше отец при… Ну… Ты где??— Мам, я шёл домой и встретил Алёну. У неё родители уехали опять, она меня к себе зовёт, я останусь??— А в школу как завтра??— От неё пораньше уйду и забегу домой.?— Хорошо… Но если что, знай, что я категорически не против внуков! —?и, явно предугадав вскипевшее во мне недовольство, протараторила:?— Люблю. Целую,?— а затем бросила трубку. Я сжал челюсти. Напиздел так напиздел. Смешно будет, если мать Алёну увидит где-нибудь вне дома. И я до сих пор не решил, что делать с ней и нашими отношениями. Точнее, придумал, но всё никак не мог реализовать. Надо собраться, назначить встречу и окончательно расставить все точки над ?i?. Я уже не чувствую за собой той тяготящей привязанности, не чувствую гложущей вины за то, чего и не совершал. Внезапно проснувшиеся во мне чувства снова упали в объятия Морфея. Я словно переключился. И, чувствуется, переключился уже давно, а этот всплеск всего подряд во мне был вызван разрушением всего, что существовало три года. Всегда трудно терять что-либо. Даже если ты давно не испытываешь к этому ?чему-то? чувств. И теперь, когда с Алёной должно быть покончено, я чувствую, как теплившееся на задворках моего сердца чувство начинает пускать корни привязанности к кому-то иному. Я вернулся на кухню с максимально угнетённой и разочарованной миной. Аркадий, казалось, сидел на настоящих иглах, так и норовящих выйти наружу через его хлипкие плечи, пройдя сквозь всё тело. Он смотрел на меня с максимальным вниманием, но я почему-то хотел огорошить его хорошим исходом событий, перед этим отыграв его антипод. Залпом осушив кружку, на дне которой осталось немного чая, я задумчиво-печально посмотрел сначала на Аркадия, а затем, будто пытаясь скрыть грусть в глазах, стал смотреть выше, в приоткрытую форточку. Завораживающее небо действительно могло бы приковать мой взгляд к себе и заставить глядеть вечно, только вот ушами я слышал, как Аркадий выстукивает пальцами по столу в очевидном нетерпении узнать результат моего разговора с матерью.?— Такие дела… —?выдал я на выдохе. Аркадий напрягся. —?И где мне спать? Тут же он, явно такого не ожидая, сначала потупил в одну точку с максимально безжизненным взглядом, затем поднял своё лицо на меня, уже переместившего взгляд, и стал смотреть, будто в моих словах есть какой-то подвох или загадка. Потом до него, видимо, дошёл смысл сказанного, и он вскочил с места, сделал странное движение, похожее на элемент какого-то танца, и кинулся мне на шею. Я думал, что он уведёт взгляд и смущённо так скажет: ?С-спасибо…?, а затем похлопает ресницами маняще-загадочно… И о чём это я вообще? С каких пор я стал мечтать о застенчивом Аркадии? Его руки, расположившиеся опять на шее, заставили табун мурашек пробежаться по спине в лёгком дискомфорте. Он уткнулся мне в плечо и, я прямо чуял, улыбался. Так ярко и солнечно, как и обычно. Он, когда улыбается, нравится мне ещё больше.?— Я могу… Могу постелить Вам матрац у себя в комнате. Вы не против поспать на матраце? Если хотите, я могу сам на матраце, а Вы на моей кровати…?— Матрац будет к месту, не напрягайся ты так.?— У меня никто ещё не оставался на ночь… —?как-то даже виновато произнёс он и отпустил меня, отходя на шаг назад. —?Ну, кроме Серёжки. Он мой двоюродный брат. Вечно пинался и вертелся, и я тогда не выспался. А Вы поужинать не хотите? —?он метнулся к холодильнику. —?Тут есть щи, курица и клёцки… Боже, терпеть не могу клёцки, но мама их постоянно готовит и говорит, чтобы я их ел.?— Клёцки? Это я люблю; хочешь, съем, а ты матери скажешь, что я тут не при чём? Аркадий обернулся на меня и увёл взгляд в пол. Как же я люблю его это выражение лица.?— Хочу…?— Тогда давай их сюда, в чём проблема? Аркадий быстро достал из холодильника кастрюлю и так напрягся, таща её на себе до столешницы, что мне казалось, будто он сейчас свалится, а потому был готов кинуться к нему, чтобы успеть поймать. Но всё прошло успешно, и Аркадий положил мне две клёцки, после чего поставил в потрёпанную временем микроволновку. Мне казалось, что модель ещё советская и ей уже столько же, сколько и Аркадию. Мне было отрадно и приятно наблюдать его, хлопотавшего по кухне. Создавался непередаваемый уют, звеневший где-то в сердце весенней соловьиной трелью. Нельзя было и не отметить непонятное чувство родства, которое я, к счастью или к сожалению, уже ощущал. И сейчас чувствовать его, находясь наедине с Аркадием, было ещё приятнее, чем до этого. Возникала невиданная до того интимность и открытость, будто бы мы только что вскрыли собственные грудины, чтобы предоставить искорёженные души и дать друг другу их излечить. Пока я задумался, Аркадий полез за чем-то в верхние навесные ящики и, видимо открыв не тот, тут же попытался прикрыть, но одна упаковка каких-то таблеток всё же вывалилась и проскользила точно к моим ногам. Я опустил взгляд, едва успев прочитать название, потому как мигом подскочивший Аркадий выхватил её, закрывая ладонью название?— точно у него была причина скрывать его. Но оно всё же осталось в моей голове. ?Феназепам?. Если коротко, то это транквилизатор для уменьшения стресса и прочих проявлений тревоги. Если перебарщивать с дозой, то можно подсесть, как на наркоту. Вызывает овощное состояние, сонливость и подавленность настроения. Я видел такие у матери, когда она боролась с бессонницей. И сейчас что-то внутри меня опять затрещало, что-то на задворках воспоминаний. Мне вспомнился холодный ноябрьский день. Аномальные сугробы по колено и ДК. Мне вспомнилась рука Алёны, тянущая вперёд. Вспомнилась торопливость. Ступеньки, онемение, ожидание. Галдёж. Темнота зала, застенчивый ведущий. И аляповатый Аркадий в русской рубашке, скачущий туда-сюда по всему периметру сцены. Заворожившее меня восхищение вспыхнуло вновь, но сейчас оно имело горьковатый привкус, словно бы я должен вспомнить что-то ещё. Что-то отвратительное и гадкое. И я вспомнил. Мигающая лампочка в туалете. Желтушный цвет лица. Рыкающее хлюпанье и ломаная фигура в одной из кабинок. Аркадий. Со стеклянным взглядом в никуда. Вялый пинок. Тогда я и задался вопросом: под чем он? Теперь понял. Под ёбанным ?Феназепамом?. Тревожность добила его настолько, что он начал принимать сверх дозы. Аркадий, подавший на стол клёцки, выдернул меня из всей этой вереницы боли и страха с чётким привкусом железа на губах. Я обратил на него свой взгляд и почувствовал острую необходимость в том, чтобы его обнять. Наверное затем, чтобы понять, что он здесь, что он настоящий и живой, а не подох где-то там в ДК ещё в первую нашу встречу. И я поддался порыву, потянув руки к его лебединой шее через угол стола и стоящую на столе тарелку, которую чуть не перевернул. Аркадий явно не ожидал такого, но не стал рыпаться и обнял меня в ответ. Глаза болели от выступавших слёз, и мне казалось, что я вот-вот разрыдаюсь. Я не могу спокойно воспринимать всё то, что стало рутиной его жалкой жизни. Не могу даже и думать, что он подсел на такую дрянь, от которой кукуха начинает подтекать в мгновение ока. И всё же мне пришлось отпустить Аркадия. Только вот не знаю, через сколько. Время в такие моменты остаётся для меня непонятной загадкой и то тянется со скоростью черепахи, то мчится быстрее спорткара. Но кое-что остаётся неизменным: сбитое сердцебиение и чувство тягучей радости, свившее гнездо под сердцем. Теперь к этим чувствам присоединилась и клубящаяся внизу живота терпкость. Я чувствовал себя слишком привязанным уже к Аркадию. Настолько, что всё это давно перешло границы разумного. Он сел напротив и накрыл мою руку своей, взглядом так и спрашивая: ?Вам нехорошо??. Удивительно, но всё это я незаметно для себя стал озвучивать его голосом. Настолько он запал мне куда-то в душу. Я стал есть, но вкуса не чувствовал совсем. Моя голова была занята отнюдь не пробой еды, она забита мыслями об Аркадии, от которых одновременно и тошно, и радостно. Золотой середины мне, мечущемуся в непонятных чувствах, было не найти. Но казалось, что она сама собой вырастет из ниоткуда, как только я наконец со всем разберусь. Постоянно теплилось ощущение, что я?— объект чьих-то экспериментов и вскоре меня распнут, как лягушку, вывернув наружу все внутренности. Исхода у эксперимента два: я или нахожу своим чувствам имя, или не нахожу. И я не знал, что делать, ведь в обоих вариантах окажусь либо с распотрошённым брюхом, либо с рассечённой спиной и крыльями из рёбер. Но мне?— я чувствовал?— отчаянно мечталось понять себя. Тогда, наверное, и жизнь моя станет лучше. И, может, кончины подопытного избегу. Всегда ведь есть какая-то лазейка, верно? Почему бы мне не найти её и здесь? Только вот чтобы что-то найти, надо хотя бы примерно понимать, что искать. А я не мог понять, что творится в моей черепной коробке и почему её так коротит от появления на главном канале Аркадия. Почему бьёт током. Почему хочется обнять. Часы пробили десять вечера. С момента появления дома прошло чёртовых три часа. А я говорил, что оно мчится, словно на ?формуле-1?. Я не только не уследил за временем, но и за тем, как доел клёцки, а Аркадий унёс тарелку в раковину. Он смотрел на меня хуй знает сколько, но при этом не тревожил. Лишь постоянно держал свою руку на моей, будто бы таким образом он мог читать мои мысли или избавлять меня от них. Я не знаю, хотелось бы мне того, чтобы Аркадий узнал, что же занимает мою голову, или же я предпочту оставить всё в дымке неизвестности для него. Отчего-то казалось, что его мучает всё то же самое и встретившиеся наши мысли просто сольются одна с другой, как зеркальные отражения. А что, если он тоже странно на меня смотрит? Что, если я кажусь ему расцветающим рядом с ним? И ведь и правда. Моё настроение разительно хорошеет, когда Аркадий со мной. Мысли, что мы заняты одним и тем же, стали укрепляться.?— Спать… Пора,?— едва потормошил меня Аркадий и заботливо посмотрел в глаза. —?Я сейчас Вам постель устрою и позову, ладно??— Да я с тобой пойду,?— пробормотал я неразборчиво. —?Подсоблю, так сказать.?— Я и сам справлюсь,?— наигранно-оскорблённо прошипел Аркадий. Травмирующие воспоминания дня, казалось, испарились вовсе. —?Но от Вашей компании не откажусь. Он встал со стула и схватил меня за край кофты, будто бы я мог заблудиться в его квартире. Но мне был приятен этот жест заботы?— было приятно, что он печётся обо мне даже в таких мелочах, а потому протестовать не стал. Лишь поднялся со стула и пошёл вслед за Аркадием. Мы прошли одну дверь в коридоре, что была по левую руку входящего в квартиру, и прошли в гостиную, бывшую напротив входной?— в ту самую, в которой Аркадий угрожал мне стулом. Стало смешно. Он такой неловкий, но оттого всё больше и больше дорогой сердцу. Мы вошли в дверь, стоявшую у шкафа, и Аркадий потянулся к стене, чтобы включить свет. Маленькая, но чистая комната открылась моим глазам: одноместная кровать у стены по левую руку, чуть дальше, ближе к балкону, находившемуся точно напротив двери, у стены по правую руку стояли стол со стулом. Книги, выставленные в ряд, занимали полку над столом.?— Можете… Сесть пока за стол. Или посмотреть тут что-нибудь, не знаю… Аркадий покинул комнату, а я прошёл внутрь и внезапно обнаружил в углу, заслонённом открывшейся дверью, небольшой угловой шкафчик, заставленный всякими наградами и грамотами. Мне вспомнилось, что Аркадий теперь, судя по всему, не сможет больше заниматься. А всё потому, что в ДК наше редко приходят новые преподаватели, а в случаях увольнения проще закрыть кружок, чем ждать чуда. Но может быть оно и случится, и тогда Аркадий продолжит взбираться на Олимп славы. Мне главное, чтобы он счастлив был. Но чем ему заняться, ежели кружок действительно прикроют? Куда податься? С одной стороны, некоторые его проблемы теперь разрешены: не нужно больше прятать свой род деятельности вне школы, но с другой?— лучше бы не таким способом, да и осталось-то всего-ничего… А может, в актёрское? В ?Арлекина?. Хороший кружок, Муха там пару раз был, но только из-за Лизы, той самой подружки Алёны. Пока я опять предавался умственным утехам и плавал в омуте размышлений, в комнату вошёл Аркадий, распахнув прикрытую мною дверь. И та вдарила мне, которому по идее не нужно было тут стоять, прямо по затылку. Я зашипел от боли, и Аркадий, весь красный и запыхавшийся, отодвинул дверь и посмотрел на меня так виновато, будто был готов разрыдаться. Схватившись за затылок одной рукой, второй я махнул, что всё в порядке, и заприметил, что Аркадий тащил за собой штопанный и тонкий, видавший виды матрац, внутри которого, как и водится, вся вата уже давно сбилась в плотные комья, неравномерно разбросанные по всему его периметру. Но ничего, как говорится: с милым рай и в шалаше. Кхе. Что-то немного не с тем смыслом я это использовал. Не имея больше сил смотреть на то, какие усердия приходится прикладывать Аркадию, державшему матрац, я положил на него свою руку, и Аркадий, точно ждал, уступил мне его.?— Куда класть, начальник? —?шутливо вскрикнул я, но Аркадий, кажется, отсылки не понял.?— А Вы где спать хотите? Можно рядом со мной, я ночью никуда не встаю и на Вас не наступлю. А можете, если всё же боитесь, у стены…?— Это ты меня типа на слабо берёшь? Ясен пень, что рядом с тобой хочу,?— слишком скоропалительно произнёс я, а потом почувствовал, как горят уши. Аркадий предпочёл оставить это без внимания и удалился за простынёй, одеялом и подушкой. Спустя пару мгновений он вернулся и стал расстилать постельные принадлежности, я же бесцельно бродил по комнате, примечая какие-то мелочи то на столе, то на балконе.?— Можно спать,?— улыбнулся Аркадий, оповещая об окончании танцев с бубном над моей постелью. Я внезапно представил, как мы с ним пытаемся заправить одеяло в пододеяльник и улыбнулся. —?Мне выйти, чтобы Вы переоделись??— Чё? —?я не сразу понял смысл сказанного Аркадием, а потом допёр. —?Не, ты чё, чего мне стесняться? —?я снял свою кофту, под которой находилась футболка, затем снял штаны и носки, убрав всё на стул. Аркадий же удалился вновь и вернулся уже переодевшимся в объёмную пижаму явно не его размера. На ней были изображены то ли облака, то ли барашки, но я не стремился вглядываться, несмотря даже на то, что очень хотелось. Выключив свет, Аркадий пролез на свою кровать и умостился ровно посередине. Лёг на спину, укрылся по грудь и придавил одеяло руками по швам. Я же ориентировался плохо, а потому только спустя секунд пятнадцать игры в ?Угадай направление? наступил на свой матрац и с шумом уселся на него. Луна вышла из-за облаков, и я сощурил глаза. Не могла, что ли, раньше выйти, чтобы я тут кругом да около, как идиот, не бродил? Улёгся. Сначала долго пялил в потолок, а затем перевёл взгляд на Аркадия. Он, как и я секундой ранее, смотрел вверх немигающим взглядом. Размышлял о чём-то, наверное. И тут на его глазах заблестели слёзы, в свете луны выглядевшие совсем чётко. У меня разом сжались все органы до пятен в глазах. Я не вынесу ещё раз видеть его рыдания, пусть и совсем бесшумные.?— Ты чего? —?спросил я шёпотом, на что Аркадий, явно не ожидавший, что я не сплю, быстро утёр слёзы рукавом пижамы.?— Ничего, спите, всё в порядке,?— голос его дребезжал, как сервиз во время землетрясения.?— Давай ты не будешь врать, ладно? —?я сел, руками хватаясь за край кровати. —?Хотя бы мне. От этого не станет легче.?— Я… —?сорвалось, словно неправильное и нежеланное. —?Я не знаю, что мне дальше делать. Кажется, что только сейчас я осознал, что моя прежняя жизнь рухнула. Я коснулся руки Аркадия, заставляя посмотреть на себя.?— Всё будет хорошо. Жизнь наладится. И не из такого дерьма выбирались.?— Да, наверное… —?повисло молчание. —?А Вы… Не могли бы меня обнять? Мне всегда легче, когда Вы меня обнимаете. Я вяло кивнул, а затем, словно пытаясь показать, что и сам бы этого хотел, закивал чаще. Аркадий вымученно улыбнулся, отодвигаясь ближе к стене, и я улёгся рядом с ним. Тепло, исходившее от него, пробуждало во мне ни с чем не сравнимые чувства. Он, только я лёг, уткнулся мне в грудь, и я его обнял. Свои руки он расположил между собой и мной, будто желая свернуться в комочек, а затем облачиться в защитный кокон. Такой хрупкий и такой израненный. Если бы я мог, я бы не допустил ни толики того, что выпало на его судьбу. Я слишком дорожу им и, даже если не могу понять отчего, всё равно бегу спасать его по первому звоночку. Что такое я нашёл в нём, что меня так тянет? И что он увидел во мне, что так привязался? И не важно, наверное, что. Главное, что мы нашли друг друга и нам хорошо вместе, а в каком смысле?— абсолютно плевать.?— Вы же всегда будете рядом? —?сдавленно прошептал Аркадий, словно не хотел задавать этот вопрос из-за какого-то внутреннего страха.?— Буду,?— ответил я, и это было чистой правдой.?— Пообещайте. Пообещайте, что не бросите меня ни за что на свете.?— Аркаш…?— Пообещайте.?— Да… Да. Обещаю. Конечно. Он ещё сильнее уткнулся в меня, и я ощутил что-то накрывшее с головой. Что-то выбивающее из привычного ритма жизни, от чего одновременно и хорошо, и в петлю лезть хочется. Мне думалось, что все слова Аркадия о том, что я брошу его?— абсурд, и вся моя к нему привычка, вся привязанность вмиг заныли этими цепями, коими связали нас воедино и теперь не отпускают. Я заметил, что чем дольше я без Аркадия, тем хуже мне становится. Я не стал… Да и не смог бы оставить теперь его одного. Что угодно сделаю, куда угодно пойду, но по итогу всё равно к нему вернусь. Буду чёртовым йо-йо. Буду надоедливой мухой, летающей у самого лица. Но буду рядом. Столько, сколько он попросит: ни больше, ни меньше. И как вообще я могу оставить его, и без того оставленного один на один с самим собой? Бред. Каштановые волосы Аркадия, облитые лунным светом, выглядели топлёным шоколадом, и горьковатая сладость ощутилась на языке. Его размеренно вздымающаяся грудь чувствовалась мной, как чувствовалась и любая малейшая дрожь его хлипкого тела. Он уснул. Ему всего лишь понадобились мои объятия, в которые я, совсем неожиданно и незаметно для себя, вложил максимум любви и заботы, которые только мог дать. Мне казалось, что разрешение этой головоломки, мучившей меня уже несколько недель, совсем близко. Я опустил взгляд на лицо Аркадия, ещё красное от слёз, такое детски-круглое, и стал всматриваться в каждую мелкую родинку, собирая созвездия. Когда мне было больно или плохо, стоило только вспомнить его улыбку, как сразу становилось намного лучше. Сердце моё выстукивало чечётку, и тогда я потянулся ко лбу Аркадия, чтобы спустя мгновение оставить кроткий, но полный чувств поцелуй. И я не чувствовал. Я знал, что это правильно.