10 (1/1)

Резко обернувшись на звук, я увидел, как напуганный до чёртиков Аркадий закрывает обливающееся слезами лицо руками и падает на колени. Волнение взорвалось во мне, и я тут же рванул в его сторону, хватая под подмышки и пытаясь поднять. Он повис на мне безвольной куклой и уткнулся лицом в грудь, а я в это время перевёл взгляд в кабинет, и то, что я там увидел, меня обескуражило. На перекинутой через лампу под потолком верёвке висела, вся сине-красная и вздувшаяся, Настасья Ильинична (так гласил бейдж на груди). Лицо её было обезображено ужасом и искривлено удушением. Окровавленные пальцы, как и исцарапанная шея, привлекли внимание?— пыталась снять верёвку с шеи. Закатившиеся глаза обнажили склеру, рот, полный слюны, был разинут в бывших попытках вдохнуть кислорода. В ногах валялся опрокинутый стул, с которого, видимо, и прыгала Настасья Ильинична в попытках сломать шею, чтобы умереть быстрее, но это не вышло, и она медленно задыхалась в течении долгого времени. Меня затошнило. В ушах зазвенела телевизионная настроечная таблица, всё завертелось и завыло. Я ощутил недюжинный мандраж, вдаривший по внутренней стороне коленей, и еле-еле удержался на ногах. Аркадий истерично стенал, сжимая мои плечи, но к погибшей не рвался. Мимо пронёсшиеся люди, прибежавшие на вопль Аркадия, оттолкнули нас в сторону и кинулись в кабинет. Мужчина тут же схватил за ноги тело педагога, поднимая выше, чтобы снизить натяжение и обеспечить поступление кислорода, пока женщина, взобравшись на стул, приняла перочинный ножик, вытащенный из кармана мужчиной, и перерезала верёвку. Настасья Ильинична упала на руки мужчине и легла, запрокинув голову, неживым вещевым комом. Ничего в ней не выдавало уже живую, но мужчина послал за медработником и принялся проводить непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Это, казалось женщине, стоявшей над телом, мало поможет, потому как оно уже всё синее и пульса нет. Мужчина же продолжал долбить по грудине кулаком скорее со злостью и обидой, чем с видимым желанием переломать кости. Наверное, он, как делают все люди, нашедшие труп, винит себя, что не успел. А откуда же ему было знать о таком? Собравшаяся уже к тому времени толпа зевак загалдела, и нас с Аркадием засосало в неё настойчиво тянущими руками. Окружившие нас люди постоянно смотрели в наши лица, что-то говорили, но я не мог понять, что. В голове всё ещё крутилось это до безобразия и отвращения круглое лицо с полопавшимися сосудами в глазах, в ушах звучал визг Аркадия и, кажется, мой собственный, который я умудрился издать незаметно для себя. Аркадия тщетно пытались отцепить от меня, но он словно присосался к моему телу, и мы так и уселись на скамью: я?— на неё, а он?— мне на колени. Обвил ногами мои бёдра, руками?— спину и продолжал рыдать в плечо. Я не заметил того момента, когда начал гладить его по спине и что-то шептать на ухо, но ощущение прокатывавшихся по Аркадию волн рыданий и его всхлипы делали мне невообразимо больно, и я пытался хоть как-то его успокоить. Сердце сжималось не только от страха?— от осознания, насколько плохо сейчас Аркадию, ведь он потерял единственную (по его словам) путёвку в лучшую жизнь. Шум впереди не успокаивался. Люди кричали и сетовали, всплёскивали руками, заламывали их и тут же поспешили увести из крыла всех детей, а преподавателей кружков, наоборот, собрать. Директрису ДК тоже привели на этаж суетящиеся люди, и она, видимо очень впечатлительная, свалилась в обморок с жутким грохотом. Подоспевшая, наконец, медработница, не знала, к кому кинуться в первую очередь, а потому заметалась из стороны в сторону. Толпа, наперекор друг другу, кричала, что надо срочно вызывать полицию и скорую, потому как всё уже?— труп. Остальные эмоциональные и чуткие, один за другим, ходили с ваткой, смоченной нашатырём, чтобы не свалиться в беспамятство. Те люди, что выцепили нас с Аркадием из общего месива, принесли два стакана воды и стали обмахивать чем придётся. Аркадий рыдал уже настолько, что начинал задыхаться. Я прислонил свою щёку к его и слегка потёрся.?— Аркаш,?— обратился едва слышно; он нервно сглотнул и чуть отодвинулся назад, чтобы смотреть мне в лицо. —?Давай, надо выпить воды. Немного. Пожалуйста. Я поднёс к его опухшему от слёз лицу стакан с холодной водой, и он накрыл мою руку своей, будто пытаясь перехватить стакан, но на деле просто двигая к губам. Ровные зубы стучали о стекло с завидной скоростью, и я понимал, насколько он шокирован и на нервах. Действительно, ещё бы он не был. Аркадий пил медленно и глубоко дышал. Слёзы продолжали литься из глаз, но он уже не плакал и всё же, периодически вздрагивал, словно перед ним опять возникало висящее тело. Долго оно теперь будет его преследовать. Как и меня. Не думаю, что смогу забыть столь красочное зрелище. Все драки с разбитыми лицами померкли вмиг. Они?— просто ничто, вот он?— настоящий ужас. Никому не пожелаю такое увидеть. Всё осложняло ещё и нахождение рядом Аркадия в этот момент. Как бы мне хотелось сейчас открыть эту дверь вместо него и… Принять удар первым на себя, что ли? Он всё равно бы узнал, что Настасья Ильинична мертва. Но, может, было бы не так больно? Я засуетился, забирая у Аркадия осушенный им стакан, а затем заёрзал, чтобы поставить на сиденье рядом, и Аркадий задрожал сильнее, вжимаясь в меня, словно в попытке слиться воедино.?— Не уходите,?— задребезжал он. —?Не бросайте. Не хочу быть один. Я не могу быть один,?— и, кажется, снова заплакал.?— Я здесь. Никуда не денусь, слышишь? —?шептал я ему на ухо и продолжал гладить по спине. —?Не уйду, пока не попросишь.?— А если я никогда не попрошу Вас уйти??— Значит, останусь навсегда,?— улыбнулся я, пытаясь подтолкнуть к этому и Аркадия. Хило и спустя время, но сработало: он кое-как улыбнулся, но губы его жутко дрожали. Я вдруг вспомнил, что скоро приедет полиция, а также вспомнил и все просмотренные мной детективы. —?Слушай, сюда приедут полицейские, а значит, могут допросить тебя, как первого нашедшего тело. Ты должен быть сильным. Говори то, что я тебе сейчас скажу, ладно? С утра ты был в школе, там просидел до трёх дня, тебя видели все учителя, затем ты встретился со мной, и вместе мы пошли в ДК, после чего пришли сюда, ты проверил дверь в кабинет, она оказалась закрыта, и ты направился в раздевалку за ключом; открыл дверь и нашёл тело, ничего не трогал,?— Аркадий вдумчиво кивал, шмыгая носом. —?Чем быстрее ты отчитаешься за все перемещения, тем быстрее тебя отпустят. И при всём сказанном я сомневался, что Аркадия могут заподозрить: с его-то телосложением и сымитировать повешение, запихнув крупную женщину в петлю? Простите, но смешно. Да и на кой ему вообще её убивать, если Настасья Ильинична была ему единственным лучом света в кромешной тьме жизни в гадюшнике? И чисто физически по времени он этого не успел бы. Да и рука не поднялась бы. Мотива нет. Он и мухи не обидит, я уверен. За что же всё это ему свалилось? И без того надломанный, а тут такое… Я обязан быть рядом. И не только потому, что Аркадий попросил?— я сам хочу этого. Не могу и думать о том, что вдруг брошу его наедине со всеми воспоминаниями, которые будут теперь мучить его ночами. Я буду рядом. Буду столько, сколько потребуется и даже больше. Сердце кровью обливается, когда гляжу на Аркадия, съёжившегося от страха на моей груди. Больно до невозможности. Приехала полиция. Опечатали кабинет, и криминалисты стали осматривать тело и место преступления, составляли протоколы. Допросную комнату устроили в соседнем кабинете. Толпу непричастных никоим образом зевак потихоньку разогнали по домам. Всеобщая суета, давящая сверху и топящая в панике, спала мгновенно. После проведения всех процедур тело поспешно погрузили на носилки и вынесли на улицу, к скорой. Высокий и статный полицейский наконец дошёл и до того, чтобы обратиться с вопросом ?А кто же, собс-на, тело-то нашёл?? к одной из преподавательниц. Та, утирая слёзы платком, дрожащей рукой указала на Аркадия, сидящего у меня на коленях. Он, безусловно слышавший этот вопрос, весь напрягся и даже вытянулся, как струна. Полицейский медленно пересёк помещение и оказался совсем рядом. Аркадий повернул на подошедшего свою голову и кивнул, слезая с меня. Только отошёл в сторону допросной, как вдруг спросил:?— А Дмитрий Юрьевич, он может со мной пойти??— Преподаватель? —?переспросил полицейский и оглядел оставшихся.?— Нет, мой друг. Я без него не могу. Мы вместе т-тело нашли.?— Вместе, г-ришь? Ну раз вместе, то бери с собой своего Дмитрия Юрьевича. Я встал и быстро оказался подле Аркадия. Он, казалось, только и ждал этого, потому как вцепился в мою руку и опять прилип. Полицейский удивлённо хмыкнул и повёл нас в допросную. Это был кабинет, похожий на тот, в котором мы нашли тело, только в этом посередине стояли стол и стулья. Полицейский снял свою фуражку, кладя на стол вместе с папкой, набитой какими-то документами, и рукой указал на стулья, чтобы мы с Аркадием могли сесть. Мы уселись. Пришлось расцепиться, но Аркадий всё же вложил свою руку в мою под столом. Я отчего-то взорвался румянцем, но в глубине души чувствовал, что это правильно и так и должно было быть. Полицейский лениво потянулся и зевнул: по выражению его лица было видно, что он чертовски устал и только и думает о том, как бы поскорее закончить всю эту волокиту. Я его понимал, но чувствовал, что делу этому ход не дадут, а всё это так, для галочки, потому и странно. Полиция у нас, честно говоря, делает всё спустя рукава, а потому и формальности соблюдались тоже несильно.?— Так, пока не начали допрос, хочу проинформировать вас, молодые люди, что вы не должны пререкаться, задавать вопросы без моего разрешения, давать какую-либо оценку приведённым доказательствам. Тон ваш должен быть ровным, но вместе с тем губу-то не раскатывайте?— понимайте, что участвуете в допросе, а не в беседе,?— полицейский прокашлялся, включил диктофон, откинулся на спинку стула и сложил руки на животе. —?Ну-с, кто именно нашёл??— Я,?— подал голос Аркадий.?— Фамилия, имя, отчество, год рождения, место проживания, пожалуйста.?— Гурьев Аркадий Денисович, одна тысяча девятьсот девяносто первого года рождения, проживаю по улице Морской, дом четыре, квартира сто семь.?— И как было дело, Аркадий??— Мы с Дмитрием Юрьевичем пришли в Дом культуры после школы, он провожал меня на кружок. Я проверил дверь в кабинет, но она оказалась закрыта, и я пошёл в раздевалку, чтобы взять запасной ключ, который Настасья Ильинична доверяла мне, чтобы я мог начинать разогреваться раньше остальных, если приду до её появления. Открыл дверь, а там… Сами знаете.?— Дмитрий, Вы подтверждаете слова Аркадия? И тоже, фамилию, имя, отчество, год рождения, место проживания. Я замялся. В горло словно попало стекло. Аркадий заботливо погладил мою руку. И с чего я это так разволновался??— Королёв Дмитрий Юрьевич, одна тысяча девятьсот девяностого года рождения, проживаю по улице Лесной, дом два, квартира семьдесят девять. Да, я подтверждаю всё сказанное. После того, как Аркадий вставил ключ в замочную скважину, я решил пойти домой, потому как мне было нечего больше делать в ДК, но крик Аркадия заставил вернуться, и тогда я и увидел тело.?— В каких отношениях с убитой Вы состояли, Аркадий??— Она была моим педагогом по балетному кружку.?— А Вы, Дмитрий??— Я не знал о ней ничего, кроме имени и рода деятельности. Сегодня увидел впервые.?— В каком часу нашли тело??— Около половины четвёртого, но если честно, то на часы мало смотрели.?— Где оставили ключ, взятый в раздевалке??— Так и остался в замочной скважине.?— Были ли у Вас конфликты с убитой, Аркадий??— Нет,?— его голос задрожал. —?Мы были друзьями. Я любил Настасью Ильиничну и не смог бы причинить ей вреда. Спустя время, наконец уточнив все мелочи и отпуская нас, полицейский попросил, чтобы мы не покидали Залещинск, а также поделился, что всё это?— обычное самоубийство, так как рядом нашли и предсмертную записку, но вот её содержания раскрывать не стал. Мы попрощались, пообещав никуда не уезжать, и вышли из допросной, идя в сторону раздевалки, чтобы отправиться по домам. Колени дрожали, и до сих пор не верилось, что всё это реально. Ощущение, что побывал в каком-то криминальном сериале, и скоро режиссёр скажет ?Снято?, и нам с Аркадием можно будет стянуть с себя эти опустошённые мины. Но со всех сторон раздавалось только молчание. Раздался телефонный звонок, я взял телефон и посмотрел на экран: высветились мелкие буквы ?Мама?. Поднеся телефон к уху, я тут же поморщился от громкого вскрика и аханья моей матери, видимо, уже узнавшей о произошедшем.?— Димочка! Дима, это ты?!?— Я, мам. Всё в порядке, не надо так кричать.?— Мне тётя Галя сказала, шо там у вас в ДэКа этом произошло, ё-моё, ужас! Когда будешь дома? Я волнуюсь. Я посмотрел на Аркадия, медленно переодевавшегося в пальто, и что-то внутри меня звонко щёлкнуло.?— Я друга до дома провожу и оттуда отзвонюсь, а затем домой. Не могу его бросить.?— Только будь аккуратнее, ради Бога, Дима, я тебя прошу! Давай отец за тобой приедет??— Не надо, мам, там не убийца бродит, я в полном порядке.?— Ну смотри мне! —?сказала она так, будто накажет, если я помру за время отсутствия дома. —?Как проводишь друга?— обязательно позвони. Буду ждать. Целую.?— И я тебя люблю,?— попрощался я и сбросил звонок. Аркадий, как бездомная собака, молча подошёл ко мне и уткнулся лицом в плечо. Я обнял его, понимая, что чувствую к нему теперь что-то более сильное и странное, чем до этого. Но мне нравилось это чувство, вспыхнувшее на фоне сердоболия к страданиям Аркадия вперемешку с собственными. Сегодняшнее происшествие словно зажгло что-то… М-м-м… Я даже не знаю, как описать это непонятное чувство, но оно определённо тёплое и терпкое. Оно строгое, но вместе с тем невероятно милосердное. Это чувство заставляет меня беспокоиться об Аркадии каждую минуту, проверять, не плачет ли он, и желать только одного?— улыбки на его круглом лице. Жить тяжело и неуютно, но рядом с Аркадием становится легче и даже в радость. Он размеренно дышал мне в плечо и совсем не плакал. Это уже хороший знак. Я сцепил руки в замок за его спиной и улыбнулся от чего-то загоревшегося в груди. Настолько приятно было мне в очередной раз обнять Аркадия.?— Идём? —?спросил я, и Аркадий нехотя выпутался из объятий. —?Провожу тебя до дома, а там разойдёмся.?— Да,?— выронил он и впервые за последнее время не взял меня под руку. Я почувствовал даже какую-то пустоту без этого, но не стал настаивать. Мне думалось, что Аркадию сейчас надо снова найти в себе силы, чтобы прийти в более-менее нормальное состояние, и сделать это надо без чьей-либо помощи. Даже если очень сложно. Мы шли тихо. Севшее уже солнце едва виднелось за багряным горизонтом, полыхавшем в предсмертной агонии. Пережитое стояло в горле толстой костью. Несмотря на прошедшее время, я всё ещё чётко видел повешенный труп и всё ещё чётко слышал крик Аркадия; чувствовал его дрожь и тяжёлое дыхание. Я чувствовал опять это необходимое желание его защитить и уберечь. Только было непонятно, от чего или кого. От жестокости мира? Поздновато как-то, его уже во всех чанах с помоями искупать успели. От жестокого обращения? Тоже несвоевременно. Хотя… Если так подумать, то я могу спасти его от этого. Но тогда мне придётся порвать с ним. Но этого допустить я не мог. Ни единой мысли о том, что отпустить его будет правильно, не возникло, наоборот?— всё заверещало в дичайшем протесте. Я понимал, почему: если я оставлю Аркадия, то он опять вернётся в клетку, где будет один на один с Гогой, плюс ко всему ещё и терзаемый теперь жуткими воспоминаниями. Понимал и то, что без меня ему, будем честны, станет ещё хуже. Со мной он расцветает, и я вижу эту разницу между ним первого дня нашего знакомства и ним сегодняшним. И разница эта меня несомненно радовала: при общей болезненности, цвет его кожи стал более походить на человеческий, да и улыбаться он стал заметно чаще. И вправду котёнок. Не знаю, в какой раз уже говорю это, но только такое сравнение в голову и лезет. Я приласкал его, накормил, окружил любовью и заботой, а он проникся ко мне и стал одаривать любовью в ответ. Любовью… Какое интересное и, однако, меткое слово я нашёл. Но это ерунда. Не может быть так, нет. Ерунда. Дружеская любовь. Такая ведь бывает? Бывает. Вот и у нас с Аркадием похожая. Мы просто оба нуждались в чём-то таком, наверное, вот и вылилось всё это в наше общение таким способом. Думаю, сейчас это неважно. А может совсем наоборот?— первостепенно? Может, стоит наконец разобраться во всём? И как это сделать? Нельзя же сказать: ?Слушай, Аркадий, я постоянно думаю, что люблю тебя, но не могу понять, как?. Хрень какая-то. Он меня даже слушать не станет. Да и не могу я его любить. Я ещё с Алёной не порвал. И тут меня словно по затылку шлёпнули. Мне вспомнились те самые первые наши с ней объятия, ставшие для меня непонятно холодными и произошедшие после встречи с Аркадием. Неужели… Нет-нет, Боже… Несу какую-то околесицу на нервной почве, хе-хе… Скоро в дурку так загремлю, надо прекращать балаган устраивать и привести мысли в порядок. Мы наконец подошли к дому, и Аркадий стал топтаться на месте, ожидаемо думая, что пора прощаться. Но мне не хотелось этого. Думалось, что не хотелось и Аркадию. Я достал телефон и быстро набрал сообщение матери: ?Я на месте, но задержусь, как пойду домой?— напишу?. Аркадий, будто прочитав, что я отправил, произнёс:?— Может… Чаю? Я… Я не хочу оставаться один. Мама на ночном дежурстве, а я просто не могу выдернуть её с работы. Она и так много раз брала отгул из-за меня и…?— Я буду рядом столько, сколько смогу. Пошли,?— улыбнулся я, и Аркадий просиял. Открыв дверь, я пропустил Аркадия вперёд и зашёл в подъезд следом. Мы поднялись на этаж, и мне вспомнилось то моё овощное состояние после получения смс. Передёрнуло. Мы зашли в квартиру. Пахло одиночеством и всё тем же антиквариатом. В этот раз я уже лучше ориентировался в квартире и потому, сразу после того как разделся, прошёл в ванную, чтобы помыть руки. Лицо, смотревшее на меня из зеркала, смутно напоминало собственное, потому как было осунувшимся, но это было совершенно логично: такой стресс обязан был оставить свой след. Я судорожно вымыл руки, потому как отчего-то боялся опять оставить Аркадия, и вышел из ванной, заворачивая на кухню. Там уже вовсю грелся чайник, а стол постепенно заставлялся всякими конфетами, печеньями и прочим. Я уселся на стул, и Аркадий, заботливо поглядев на меня с благодарностью, поставил передо мной кружку, в которую опустил чайный пакетик. В другой комнате зазвонил телефон, и Аркадий тут же удалился.?— Да, мам… —?слова еле слышались. —?Я в порядке, да… Не один. Не надо приезжать. Я справлюсь, работай спокойно. Люблю тебя. Видимо, маме Аркадия уже позвонили из полиции, как родителю нашедшего труп. Интересно, а моей уже звонили или только собираются? Аркадий вернулся на кухню как раз к закипевшему чайнику и разлил по чашкам кипяток. На тёмной кухне, освещённой одной слабой лампочкой, было мертвецки тихо, как и во всей квартире. Ощущалась давящая пустота, которую в одиночку вынести будет совсем трудно. Я снова почувствовал это гнетущее желание защитить. Мы пили чай молча. Хотелось сказать хоть что-то, чтобы скрасить обстановку, но чудилось, что это сделает только хуже. Но, клянусь, я чувствовал всё то же, что и Аркадий, ибо те же смятения и опасения были в его глазах, что и в моей голове. Я понимал, что он останется один, как только я уйду, но ничего другого предложить не мог. За тёмным окном рассыпались по небу звёзды. Свежесть вечера пробралась на кухню через форточку, приоткрытую пару минут назад Аркадием. Отпив чай, Аркадий будто набрался смелости и наконец сказал:?— Не могли бы Вы… Остаться у меня на ночь?