4 (1/1)

Неприятное, колкое чувство дискомфорта пустило корни чётко в сердце. Я покривил губами, одним рваным движением отодвигая от себя эту ёбаную миску с бледно-зелёной кашицей. Звон столкнувшейся посуды вдарил по ушам, а я приложил руку к саднящему сердцу, ложась на собственные ноги. Алёна взволнованно подалась вперёд, оставив мороженое, и совсем невесомо ухватила меня, вновь выпрямившегося, за подбородок. Вадим, в то время стоявший с подносом, тоже перепугался?— побледнел и потянулся ко мне. В кафе повисла тишина, словно кроме нас в нём никого не было. А я, хоть убей, помню?— было. Значит уши заложило?— ещё лучше. Меня отпустило так же резко, как и сложило вдвое. Я отмахнулся от протянутой Вадимом руки и ошалело огляделся, не в силах понять, что всё кончилось. Внутри ещё теплился свежий гнойник. Такое чувство, будто изжога, только не в желудке. И горло драло до слёз. Мне было непонятно, что произошло, ровно настолько же, насколько и двум трясущимся надо мной людям. И если Алёнину помощь принять я был готов, то Вадима?— нет; он мне вместо воды метилового спирта принесёт и не постыдится. Он ублюдок ещё тот, я ему свою жизнь на попечительство не оставлю, даже если у него единственного будет верное лекарство. Не сдружились мы?— и всё тут, ничего не попишешь и не стоит. Я с ним мириться не собираюсь, особенно в те моменты, когда он так нагло подкатывает к Алёне. Пора бы уважать чужие границы. Дрожа от слабости, вызванной таким ударом по сердцу, я встал со стула с громким лязгом железа по кафелю. Мне нужен свежий воздух, иначе окочурюсь прямо тут хуй пойми от чего. Вадим было встал на моём пути, заглядывая в глаза снизу в силу роста, но я увильнул от его тонких рук, на секунду показавшихся мне расставленными в сторону руками Аркадия. И почудилось мне, что я вижу его. Его и никого иначе. Он на сцене, раскинул руки в финальной позе и улыбается, сверкая глазами, направленными в зал. К тому времени, что это странное видение спало с глаз, я оказался у двери без куртки. А на улице?ноябрь. Такое себе предложение, но возвращаться я не буду. Толкнув дверь, я вырвался наконец во всепоглощающую тьму севшего солнца. Неоновая вывеска рыдала фиолетовым заревом и обливала меня им с ног до головы. Хотелось захлебнуться, но это был просто свет. Я ощупал себя по карманам. Ситуация пиздецовая, а потому и курить тянет не в меньшей степени. Твою мать… Я оставил зажигалку в куртке. Поглядел в небо, вперяя в него, беззвёздного бесстыдника, целовавшего всех сонливостью, а потом решил?— и хуй с ней. И с зажигалкой, и с сигаретой, и с кафе, и с Вадимом, и Аркадием. Мне должно быть страшно только за то, что Алёна ответит на ухаживания Вадима, а не за то, что та блевота, что он мне принёс, по цвету похожа на блевоту какого-то торчка из ДК… Блять… Да какого хуя всё вертится вокруг этого идиота?! Я не заметил, как присел на корточки. Но заметил, как вцепился в собственные волосы на полпути к тому, чтобы забиться в истерике. Совсем неизвестные чувства захлестнули меня трёхметровой волной и утащили на дно склизкими водорослями, опутавшими щиколотки. Лёгкие, чувствовалось мне, были полны воздуха, а только соберусь вдохнуть?— хрип слетает с обветренных губ. Мороз не собирался медлить?— расположил руки под кофтой и стал поглаживать по рёбрам, пересчитывая каждое. Меня пробрала дрожь, схожая с дрожью запутавшегося в себе человека. Ира тряслась так же, когда узнала, что Артур её бросил, как только узнал, что та беременна. Она три недели в себя прийти не могла. Но что со мной? Кто бросил меня, что меня так колдоёбит? Что непоправимого случилось в моей блядской жизни? Тёплая куртка упала на озябшие плечи, а следом за ней и чужие руки расположились сверху. Знакомый запах, совсем не казавшийся мне родным, прошёлся под носом, и мне удалось узнать его обладательницу. Я поднял глаза, спустя мгновение вставая ровно. Алёна выглядела до чёртиков напуганной?— то было не мудрено, а я ощутил неподъёмную вину, повисшую на шее. Бросился в её объятия, обдавшие морозным холодом, и мне стало легче. Её лилейные руки всегда успокаивали, а уж особенно сейчас, когда мне просто нужен был хоть кто-то, кто меня приголубит. Но вместе с тем хотелось остаться в гордом одиночестве и ронять слёзы на ноги, размазывая сопли по лицу. Алёна чуть приподнялась на носочки и поцеловала мою скулу на пути к уху.?— Домой? —?отчего-то виновато спросила она. Наверное, не хотела делать хуже иным тоном.?— К тебе??— Ну, да… У меня родители уехали дачу проверять. Как там двор, парники… Цело ли всё. Я совсем притих, зарываясь носом в её соломенные волосы. И не почувствовал этого грёбаного запаха Алёны. Моей родной душе и сердцу Алёны. Это были самые обычные волосы самой обычной Алёны.?— Но если не хочешь, я не заставляю… Я…?— Нет-нет, пошли,?— выпалил я, и до ушей моих донеслось её довольное хихиканье. —?Я всегда рад быть у тебя в гостях, ты же знаешь. В тот вечер у нас ничего не вышло. Обычно, когда она звала меня к себе, мы занимались сексом. Другое место найти было сложно: у меня дома Ира, а у неё часто уезжали родители. Алёна даже не просила. Только жалобно глядела на меня, как дворовая оголодавшая собачонка, умостившись на краешке стула. Пила чай тихо, даже не сёрбая по-обычному, а я отсутствовал в этом мире. Так и остался там, на снегу, бьясь в истеричном припадке, а льющиеся слёзы жгли лицо кислотой. Я не смог заприметить тот момент, в который Алёна покинула мелкую кухню и скрылась в коридоре. Наверное, она звала меня спать, наверное, желала спокойной ночи, не желая надоедать, наверное, сама чувствовала себя паршиво. А всё из-за меня. А я… Я не знал, почему ощущал это нечто. И почему оно тревожило меня так долго. А перед глазами только тот блевотный цвет. Цвет, из-за которого всё началось. Понять не мог: кого мне винить в этом? Аркадия, который блюёт по поводу и без, или Вадима, случайно подавшего мне блюдо такого оттенка, или вообще самого себя, так реагировавшего на всё это? Я раньше никогда не разбрасывался эмоциями?— улыбался или рыдал только по делу. Наверное, я просто давно не вымещал накопившиеся горькой гарью чувства, прилипшие к сердцу толстой коркой. А сейчас, когда это воспоминание потревожило их последней каплей, всё осыпалось осколками на душу и полыхнуло?— стоило только дать искорку. Я глядел в тёмную гладь налитого мне чая и не видел в отражении себя. Воротило до сведённой челюсти. Мне стоит забыть обо всём прошедшем и жить как обычно, а главное, уяснить одну-единственную мысль: моя сегодняшняя встреча с Аркадием была последней случайностью. Я тихо прошёл в залитую лунным светом комнату. Алёна расположилась у стенки, заняв около одной трети своей огромной двуспальной кровати. Прибилась к ней, будто была нежеланной гостьей, и уткнулась в витиеватый ковёр лбом. Я посмотрел на неё, и кожа даже показалась жемчужной. А может быть, и мертвецкой с синим отливом. Она выглядела фарфоровой куклой?— к этому я пришёл спустя минуты размышлений в зубодробящей тишине с надоедающим ритмичным тиком настенных часов. Я не хотел разбивать её, но микроскопические трещинки уже потревожили белоснежный лоск её девичьей, кукольной кожи. Если бы хоть кто-то видел меня сейчас, то ему бы показалось, что я?— маньяк, пришедший убить мирно спящую девушку. Только вот своим непонятным настроением я и вправду могу убить её.Я этого не хотел. Медленно и не спеша, я подошёл к её кровати и уселся на край. Провёл рукой по тонкой талии, облачённой в шёлковую, импортную ночнушку, а потом, словно крадясь, прибился к ней сзади. Сначала положил руку на бедро, притягивая совсем вплотную. Оторопел. Коснулся губами её плеча, словно пробуя, и едва ощутимо поцеловал. Я не знал, могу ли я теперь делать это и хочет ли этого Алёна. Тихое шуршание хлопкового постельного белья сопровождало мои деяния, совершаемые будто грязно и греховно, и тягостно было на душе, будто в трясине. Внезапно Алёнина рука извернулась, проходя под подбородком и ложась на правую щёку. А затем и вся она повернулась лицом ко мне, украдкой заглядывая в глаза. Даже не видя их так, как при дневном свете, я ощутил горечь на корне языка. Алёна вжалась в меня, как исхудавший от голода и холода котёнок. Я обвил её тельце руками и поцеловал в макушку. В носу снова заиграли её духи?— неужели отпустило?*** Все выходные я провёл у неё. Мне не хотелось уходить, и после той ночи мне стало намного легче. Мысли больше не донимали, как и ломаный образ Аркадия, всё равно всплывавшего в сознании. И несмотря на это, Алёна всё равно казалась мне в большей степени чужой, чем привычной и любимой. Я будто бы забыл последние несколько лет, а потому и не знаю, отчего этот человек кажется мне то родным, то чужбинным. Я старался не подавать виду, что что-то не так?— паниковать раньше времени нечего. Или я просто привык любить её, привык к ней. Привык, что она всегда рядом, привык, что она меня целует, привык, что мы гуляем… А что, если это уже не любовь, а простая привычка, вросшая в меня намертво? Идти в школу не хотелось. Я боялся, что встречу там его и снова сяду на эмоциональные американские горки. Но следующие несколько дней мы совсем не виделись. И только алчущие глаза, жадно искавшие его в толпе, напоминали мне о его существовании. Я, бывало, останавливался посреди столовой или коридора, совсем не понимая, зачем. А потом, когда ни одно из лиц мне не подходило, я понимал, что искал в них Аркадия. Но его будто след простыл. Будто и не существовало, а всё, что было до того?— иллюзия поехавшего разума. Наверное, так даже лучше. Я не собирался иметь с ним знакомство, а уж тем более дружбу в том самом смысле этого слова. Он не тот, с кем я бы мог выпить пива или покурить. Но мне хотелось его видеть. Вспоминая всё те же случаи, когда я искал его в толпе, я не мог не согласиться с самим собой: что-то в нём меня зацепило. И мне совсем не хотелось узнавать, что, ровно в той же степени, в которой я изнемогал от желания. Но я боролся. Заставлял себя забыться в какой-нибудь мелкой авантюре на пару с Мухой или очередной прогулке с Алёной. Но всё, за что только я ни брался, выходило пресным и сконфуженным, будто скованным по рукам и ногам. Из-за этого я виделся себе немощным овощем, не способным ни на что прежнее. В меня будто въехал грёбаный грузовик, а я остался инвалидом и ничего теперь не могу так, как делал раньше. Сегодня уроки закончились позже обычного: Виктор Петрович решил, что устроить опрос в конце урока?— отличная затея, и из кабинета я выполз только к звонку на седьмой урок, которого у меня, к счастью, не было. Шёл в раздевалку я в гордом одиночестве: у Алёны очередное собрание, обещавшее затянуться на тысячу и один час, а Муха, не подготовившийся к опросу по географии, свалил после пятого урока. Чувствовалось собственное положение терпко?— брошенным. Но иногда полезно побыть один на один со своими мыслями, а у меня в последнее время с ними прямо мир, дружба, жвачка. Так спокойно, что всё потихоньку вставало на свои места. Время от времени саднили, конечно, но зажить без этого ни одна рана не может. Приходилось терпеть. Переодеваясь, я особо не торопился?— обычно собиравшиеся в считанные секунды Алёна или Муха не ждали меня у выхода все красные от духоты. Я мог позволить себе подумать о чём-то своём, не забивая мысли очередными проблемами в совете или тёрками между пацанами с нашего и чужого двора. Такая свобода ощущалась в лёгких, что даже тяготило в некоторой степени. Я отчаянно убеждал себя, что одиночество бывает полезно, пока лениво натягивал куртку, оставшись единственным в раздевалке. Звонок на урок давно проревел, и по коридорам не юркали мелкие школьники с дикими визгами. Голова пустовала. Я всё ещё убеждал себя, что одиночество бывает полезно. Вышел во двор, вдыхая свежий запах, и он отрезвил мою заплывшую голову. Я действительно ощутил, что одиночество?— то, что мне нужно. Но не тут-то было: идиллию нарушил ядовитый гогот, который я не спутаю ни с чьим. Это Гога и его ублюдочные гиены. Вмиг меня пробило чувство животного страха?— а что, если они докапываются до него? Одиночество бывает полезно?— смеялся я, в то время как бежал к углу школы, из-за которого и доносились эти звуки. Прижался к стене, снимая на всякий случай со спины рюкзак?— мало ли ещё в драку лезть придётся, а я с перевесом. А затем выглянул и просто охуел: мои догадки оказались верны?— Гога донимает именно Аркадия. То следующее, что попалось мне на глаза, словно ударило под дых?— по рукам ходили балетные туфли Аркадия. И если он привык к избиениям и принимал их со спокойным лицом, тут он откровенно рыдал. Явно такого не ожидая, дал волю эмоциям и понеслась. Я ощутил содрогнувшее меня желание его спасти. Оно вспыхнуло во мне мгновенно, и я ринулся на толпу из четверых человек. Первым под руку попался стоявший ближе всех Саня и получил в челюсть. Свалился на землю без чувств, в то время как на моё появление отреагировали Миха и Лёха, а Гога сдал на пару шагов назад?— никогда не лез в драку раньше, чем лягут его гиены. Или слишком умный, или слишком самолюбивый мудак. Я протиснулся меж ними, опрометчиво кинувшимися на меня парой, после чего вдарил Михе локтем в лицо, и он оторопел, хватаясь за глаз и отходя назад в попытке удержаться на ногах. Замешкавшись от легко давшихся мне действий, я совсем упустил Лёху?— он толкнул меня в спину, отчего я потерял равновесие. Развернулся в попытке атаковать, а подоспевший тем временем Лёха быстро оприходовал меня, ударив точно в щёку. В глазах помутнело, осыпаясь искрами, а затем я сложился вдвое от удара в живот. Сплюнул кровь, разлепляя сощуренные глаза, и азартно улыбнулся, вильнув в сторону. Просмотренные мной бои по телевизору давали свои плоды. Мне удалось запутать его и вывести из строя точным ударом в скулу. Осталось положить только Гогу, а Миху трогать нет смысла?— он всё ещё занят своим глазом.?— Хватит,?— рявкнул он вместо гонга, ознаменовавшего конец боя. —?Ты какого хуя сюда припёрся, мудло? Я дышал тяжело, пытаясь прийти в порядок. Метнул взгляд на Аркадия, вжавшегося в стену, и это моё действие успел уловить Гога.?— Ясно,?— как приговор серийному убийце. —?Потом поговорим. Вставайте, огрызки,?— он прошёл мимо меня, собирая побитых приспешников. Проводив их взглядом и удостоверившись, что ушли, я чуть присел, упираясь руками в колени и поглядел на пятнистый снег. В глазах всё плыло?— удар по челюсти и в живот не прошли мимо, теперь хуёво будет. Но ничего, главное, что Аркадий цел… Точно! Я быстро подлетел к нему, усаживаясь на колени и подмяв под себя ноги. Он тихо плакал, сжимая в руках балетки и совсем не глядя на меня. И только я потянулся к нему, чтобы привлечь внимание, как он бросился мне на шею. Меня обдало жаром, который обычно бывает в пустынях. Стало так приторно, что не ощущалась тянущая боль и саднящие раны. Я просто чувствовал дрожь чужого тельца, понимал, что спас его только что и не мог поверить, что всё произошло так быстро. Только-только обнял его в ответ, как Аркадий отстранился, вытирая слёзы и принимая обычное своё выражение лица.?— Благодарю,?— от прежней истерики не осталось и следа. —?Вам сильно досталось, могу ли я…?— Завали,?— гаркнул, будто и не на него. —?На меня похуй, как ты? Аркадий неуверенно свёл брови к переносице, будто никогда в своей жизни не получал такого вопроса.?— Я… Униженно. Привык получать по лицу, но не привык рыдать на глазах у своих мучителей. Они испортили мои балетки, не знаю, что теперь и делать с ними… А главное, что теперь делать с тем, что они догадались о роде моей деятельности вне школы! Даже сейчас, периодически шмыгая носом и вздрагивая от шока, Аркадий продолжал говорить в своей привычной манере. Это успокаивало.?— Всё будет в порядке,?— вдруг выдал я, а глаз было не свести с его зарёванного лица, выглядевшего ещё более асимметрично, чем в любое другое время. Мне хотелось вглядываться в него так, будто бы не видел сотню лет. —?А что, с балетками совсем ничего не сделать? Аркадий посмотрел на меня оскорблённо. Ну, действительно, я же не знаю, что там может быть не так. Хотя их внешний вид оставлял желать лучшего.?— Прожгли и разодрали ткань, собрать будет просто невозможно. А новые я не потяну… Дорогие они, ценами, как челюстями?— клац-клац. Я неуверенно почесал затылок, мысленно давая себе затрещину за вопрос?— сам же вижу, что это теперь только на половую тряпку сгодится.?— А мне ещё на занятия идти сегодня… Дурак, дубина! —?внезапно Аркадий решил выполнить работу Гоги и принялся бить себя по рукам и ногам. Я быстро пресёк это, перехватив обе руки, и меня словно шибануло током. Аркадий тут же вывернулся из хватки, взрываясь румянцем.?— Зачем же ты их с собой притащил? Снова оскорблённый взгляд. Мне стоит прекратить задавать очевидно тупые вопросы.?— Видите ли, обычно Георгий и его компаньоны бьют меня по вторникам, реже?— по четвергам. У меня всё подсчитано. А сегодня что? Среда. Я никак не ожидал этой внезапной глупой шутки фортуны и решил взять балетки с собой, чтобы не бежать сломя голову домой после уроков. А тут такое. Тьфу ты! Всю статистику попортили. Я как-то даже оторопел. Завис совсем: он чё, раздосадован не балетками и тем, что его побили, а тем, что Гога ему статистику испортил? Пиздец. Ещё чуть помолчал, а потом подумал, взвесив все ?за? и ?против?:?— Может, тебя до ДК проводить?