Часть 8 (1/1)

— Дальше поедем вдоль реки, — сообщил Хёбу, а Маги кивнул. — Нам нужно найти одно поместье... Возможно, вам доводилось о нём слышать. Корнеборг.— И что нам там понадобилось? — спросил Сакаки, который если не был в нём, то слышал точно.— Там мы постараемся найти союзника, — ответил Хёбу загадочно.— И что, найдётся союзник, который согласится идти против Церкви? — подивился Сакаки.— Как знать, — Хёбу пожал плечами.И на том они отправились в путь.Снова зарядил дождь, отвесной стеной проливаясь с затянутого тучами неба. Они ехали медленно почти в полной темноте. Их лошади брели понуро и неохотно, явно предпочитая тепло конюшни их странствию неизвестно где неизвестно куда.— Милорд, боюсь, на этот раз, на день нам придётся устанавливать палатки, — предупредил Маги. — Дорога неблизкая, а поселений больше в округе никаких…— Ничего страшного, — ответил Хёбу, явно храбрясь. Ехать мокрым с головы до пят не нравилось и ему, но он старался не подавать виду, и Хиномия замечал лишь его преувеличенную сосредоточенность и серьёзность, да повышенное внимание к коню, пегому мерину, животному флегматичному и безразличному ко всему — к соседству с лесным оборотнем, к длительным перегонам, даже к тому, что на его спине сидел вампир. Животные обычно чувствовали подобные вещи, но Пегий обошёл их всех в своей терпимости и равнодушии.Палатки устанавливали Маги, Фудзиура и Хиномия. Момидзи гуляла по округе, изредка рассматривая в бледнеющей ночи то какое-то показавшееся ей необычным дерево, то былинку под ногами. Хёбу с Сакаки о чём-то спорили. Точнее, разговаривали, но любой разговор между милордом и шарлатаном-доктором рано или поздно превращался в спор.— ...если бы я хотел, — долетел до чуткого уха Хиномии обрывок фразы Сакаки.— Если бы действительно хотел, то сделал бы всё возможное! — голос Хёбу слышался громче, что было странно, ведь говорил он так же тихо, не повышая голоса. Слышать его помогало Хиномии какое-то странное чутьё. Прислушавшись один раз, далее он мог уже без труда слышать Хёбу, как бы далеко ни отходил. В разумных пределах, разумеется. Кажется, для того, чтобы его волшебное чутьё работало, Хиномии требовалось держать Хёбу в поле зрения.— Я его слышу, — шепнул он Маги. — Это что, связь? Или какие-то вампирские способности?Маги не ответил, но глянул на него упреждающе, и Хиномия послушно замолчал.— Делаешь из себя мученика. Да кому от этого на самом деле хорошо, кроме тебя самого? — рассуждал Хёбу. — Тычешь своей кротостью и святостью направо и налево. Нимб над головой ещё не засветился?Сакаки ответил что-то гневно и явно отрицательно.— Да мне всё равно. Но мальчик тут при чём? И не надо рассказывать мне про грехи.Сакаки рубанул рукой по воздуху и выкрикнул:— Да всё это ваша вина!Хёбу поймал его за руку, без труда удержав за браслет-ограничитель. Хиномия помнил, что помимо бусин в них вплетены ещё и серебряные кресты. Хёбу прикоснулся к ним и даже не поморщился. Как? Как такое было возможно?— Вина за то, что он умер, целиком на мне. Я предложил превратить его. Мальчик не виноват. А ты наказываешь его своим…Маги тихо произнёс, почти себе под нос, но расслышали его слова и Хиномия, и Фудзиура:— Милорд на свой лад пытается помочь, но я не думаю, что из этого выйдет что-либо путное.— А мне и не нужна ничья помощь. Я сам со всем справлюсь, — буркнул Фудзиура. Он явно храбрился перед своим вожаком.Маги глянул на него и краем рта улыбнулся.— Он пытается помочь не тебе.Лицо Фудзиуры сморщилось, будто он раскусил кислое.— Знаешь, когда последний раз он выпускал своего зверя? — спросил Маги дальше.— Нет, — Фудзиура пожал плечами. В предрассветной мгле дождь внезапно поутих, и Хиномия заметил, что щёки Фудзиуры покрыл густой румянец. Похоже, он до сих пор воспринимал превращения в зверя и обратно в человека очень остро.— Когда ему было в два раза меньше лет, чем тебе, — ответил Маги. — Первый и последний раз перед тем, как он обратился к Церкви за помощью, чтобы вылечиться от этой болезни. Он и доктором-то стал только для того, чтобы…— Это не болезнь, — перебил Фудзиура, стискивая кулаки.— Он пытался понять, найти то, что позволяет нам становиться зверем, — Маги нахмурился, но не отчитал мальчишку за то, что тот его перебил. А Хиномия подумал — а в каком возрасте сам Маги стал оборотнем? Как бы узнать? Как это было?Маги протянул руку и опустил её Фудзиуре на плечи, несильно сжав загривок. Фудзиура тут же приумолк, слушая.— Оборотни живут дольше людей, — сказал Маги, явно уже не в первый раз объясняя прописную истину. — Они проживают жизнь человека, здорового ото всех болезней, плюс жизнь своего зверя. Зверь — не обычный лесной волк, что живёт максимум десяток лет, а существо, обладающее сверхъестественной силой. Чем больше ты ею пользуешься, тем сильнее становится зверь, тем дольше срок его жизни.— То есть, что, можно стать практически бессмертным? — хмыкнул Хиномия.— Если тебя при этом не убьют церковники, то — да. Вероятно. Когда я был мальчишкой, то слышал об оборотнях, проживших в два раза дольше обычного человека. Те оборотни живы до сих пор. И отлично скрываются, — добавил он, обнажив в улыбке крепкие белые зубы. Его волосы шевельнулись довольным виляющим хвостом.Фудзиура набычился и нахохлился, но Маги так и не убрал руки с его плеч.— Если же зверя не выпускать и всячески подавлять, — продолжил Маги, — то он начинает отнимать твою жизнь, тратить её.Они одновременно посмотрели на Сакаки.— Если болеет зверь, то болеет и человек. Это очевидно, — уронил Маги и убрал руку. — Так что помощь нужна вовсе не тебе. А ему.— Он что же, не понимает? — встревожился Фудзиура. — Ему никто не сказал... — у него сделался растерянный вид.Хиномия нахмурился. Сакаки явно знал. Всё он прекрасно знал. Не выпуская себя на волю, он сознательно шёл к тому, чтобы окончить свою жизнь раньше срока. Церковь поощряла всяческие истязания, упирая на самодисциплину и увеличение крепости веры. И у Сакаки не было иных движителей для построения образа жизни, кроме Церкви. Когда же подле него оказался Фудзиура, он оттолкнул его и более не подпускал близко.Фудзиура побледнел и хрустнул костяшками пальцев.— Стой, — потребовал Маги. — Сперва оставшиеся палатки.Фудзиура, будто не расслышав его, метнулся прочь. Маги коротко улыбнулся, и вид у него сделался при этом совершенно не расстроенный.— Надеюсь, это подтолкнёт его хоть немного, — сказал он.— Ну и зачем было его подталкивать? — уточнил Хиномия, покосившись на ещё две палатки, намокшие под холодным дождём возле не распряжённых ещё лошадей.— У нас осталось не так много времени, — ответил Маги слегка удивлённо: как можно было не заметить такой очевидной вещи? — Дней через десять мы прибудем в Ватикан.— Откуда я знал, — буркнул Хиномия. — Я там никогда не был.Да, получал письма с приказами, заверенные печатями. Да, отправлял доклады об успешно проведённых расследованиях. Но никто не допустил бы его, полукровку с грязной сущностью, в святая святых Церкви.— Подозреваю, что и доктор там тоже никогда не был. Его и на порог главного собора не пустили бы.— Тебя послушать, так там освящённая вода из всех фонтанов бьёт, и серебро с распятиями на каждом шагу, — хмыкнул Маги.?А разве нет?? — хотел спросить Хиномия, но заставил себя промолчать. Если повезёт, то он и сам это скоро увидит.К ним подошёл Сакаки, хмурый и недовольный после разговора с Хёбу.— Помогу вам с палатками, — сказал он. — Куда это Йо так стремительно исчез?— У волчонка портится характер, — ответил Маги. — Он пытается быть одиночкой, но зов старшего стаи не даёт ему сбежать.Сакаки, нагнувшийся было к палатке, распрямился.— Можно ответить без вот этих ваших звериных трактовок?!Маги по-философски пожал плечами, сделав каменное лицо. Мол, разумеется, можно — но зачем?— Насчёт характера Маги прав, — примирительно сказал Хиномия. — Я помню, Фудзиура всегда был такой, сам по себе. Не любил слушать старших.Сакаки кивнул и вернулся к прерванному занятию. В первую установленную палатку серой тенью нырнул Хёбу. Неужели уже рассвет? За дождём и облаками появления солнца почти не было заметно. Хиномия подумал, что, должно быть, есть такие дни, когда солнце вовсе не выходит из-за туч. Что в такое время делает Хёбу? Может ли он выйти на улицу, не боясь света?Когда позже Хиномия спросил его об этом, Хёбу ответил так:— В данном вопросе я предпочитаю не рисковать, а потому стараюсь не искушать судьбу.А чуть помолчав, добавил:— Хотя после всего того, что уже случалось со мной, бояться солнечного света так глупо…Маги издал лишь короткий хмыкающий звук, им и ограничившись. Несомненно, если милорд решит совершить очередную, по его мнению, глупость, он приложит все усилия, чтобы его остановить, хотя милорд в своём праве, конечно…***Дождь перестал лишь к вечеру следующего дня, когда они уже собрали палатки, вымокшие и оттого ставшие весить вдвое больше. Кажется, их водоотталкивающая ткань всё-таки умудрилась впитать воду. Лошади были рады окончившейся непогоде, и потому бодро порысили по тропинке вдоль реки, не дожидаясь понуканий.Поместье открылось неожиданно. От тропинки к нему отходила аллея, усаженная высокими стройными дубами. Ни оград, ни рва, ни деревни поблизости — просто одинокий особняк из камня с широкими окнами, наверняка в дневное время пропускающими много солнца внутрь. Хиномия полагал, что союзник Хёбу должен быть непременно вампиром, но увидев эти окна, засомневался в своих предположениях. Как может вампир решиться жить в подобном месте вдали от людей, источника своей пищи, и среди света, источника своей смерти?Уже почти начинался рассвет, когда их отряд наконец вошёл в поместье. Сперва Хёбу предложил всем остаться с лошадьми снаружи и подождать, но Хиномия начал спорить, а Маги — так просто упрямо склонил голову, давая понять, что его оставить снаружи не выйдет. Сакаки и Фудзиура так подчёркнуто не смотрели друг на друга, что было ясно: им-то как раз и нужно будет остаться вдвоём и выяснить отношения. Фудзиура выглядел яростным и встревоженным одновременно, Сакаки — угрюмым и задумчивым. Что же всё-таки сказал ему Хёбу? Повлияют ли его слова на какое бы то ни было решение доктора? Судя по всему, Сакаки опасался Хёбу и не любил его; особенно опасаться его он начал, когда выяснил, что именно из-за Хёбу он не может читать прикосновением Хиномию и Фудзиуру. Так что, в любом случае, Хиномия не думал, что у Сакаки каким-то образом изменятся взгляды на жизнь после разговора с милордом-вампиром. Разве что тот смог в разговоре найти какой-то особенно убедительный фактор. Сакаки привык жить своим умом и вряд ли пойдёт у кого-то на поводу, пусть даже и ради молодого Фудзиуры.Момидзи, не спешиваясь, заявила, что ей нужно пообщаться с солнцем, а потому она отправится на дальнюю поляну, которую они видели, проезжая мимо полчаса назад. Сообщив это, она ткнула свою кобылу каблуками — и только её и видели.— С ней всё будет в порядке, — сказал Хёбу, глядя молодой ведьме в спину. — Здешние места охраняются.— Не заметил ни одного охранника по дороге, — сообщил Сакаки.— А ты и не можешь их видеть, — ответил Хёбу. — Это духи.У Хиномии мурашки поползли по позвоночнику. Он дёрнул плечами, стараясь избавиться от неприятного щекотного ощущения.Они втроём вошли в дом, вступив в него через главные двери. Поворачиваясь, петли даже не скрипнули. Все предметы интерьера оказались накрыты белой тканью, а зеркала и картины — занавешены.— Здесь что, никто не живёт? — спросил Хиномия, топчась сразу за порогом и не решаясь идти дальше, и его голос гулко разнёсся по холлу. Судя по очертаниям, самый большой предмет мебели, укрытый белой тканью, был диваном, на котором могли бы уместиться полукругом человек десять, а мебель поменьше вдоль стен и напротив большого чисто вычищенного камина — это глубокие и удобные кресла. Хоть кругом и было всё убрано в тканевые чехлы, ни поверх них, ни на полу не лежало ни пылинки. При взгляде на эту чистоту создавалось ощущение, словно здесь регулярно проводится уборка.Хёбу был уже далеко. Уверенно прошагав вперёд через весь зал, словно был у себя дома, он распахнул следующие двойные двери, широким рывком потянув их за дверные ручки. Маги старался не отставать, хотя и крутил головой, осматриваясь по сторонам. Становилось ясно, что обстановка дома ему незнакома и заставляет нервничать. Кажется, Маги оборачивался на каждое замотанное в белую ткань кресло, стараясь держать его в поле зрения. Хиномия, заражённый его напряжённостью и подозрительностью, двинулся вслед за Хёбу крадучись и даже положил руку на кобуру с пистолетами... с досадой обнаружив, что оставил оружие снаружи, в суме на лошади.Возвращаться за пистолетами он не стал, но отсутствие оружия мгновенно взвинтило его нервы до предела. В этом особняке, явно оставленном хозяевами, в утреннем тумане, устлавшем землю снаружи и клубами ядовитого дыма вьющемся под самыми окнами, даже в расположении комнат и вещей чудилось что-то внушающее опасность, заставляющее всё бросить и бежать. Тревожность Хиномии росла с каждой новой открытой Хёбу дверью, с каждым новым сделанным им шагом.Хёбу прошёл через все комнаты, явно господские, и очутился на половине слуг. Ткани на мебели здесь не было, все вещи лежали так, будто хозяин оставил их всего минуту назад и сейчас к ним вернётся. Вот кресло-качалка развёрнуто боком к камину — словно кто-то только что встал с него, и оно недавно перестало качаться. Вот книга, томик рукописных стихов рядом с масляной лампой на высокой подставке и с зеркальным экраном; кажется, страницы всё ещё перелистываются, а лампа не остыла после того, как в ней погасили фитиль; Хиномия с трудом заставил себя не подходить и не прикасаться к лампе рукой. Ему было страшно убедиться в своей правоте: в том, что в здешнем опустевшем доме живут духи, привидения, которые переставляют вещи и зажигают огни.Кружевной женский платок, лежащий прямо на полу посреди комнаты-детской, первое свидетельство беспорядка, заставил Хиномию вздрогнуть. Хёбу небрежно переступил через батист с розовыми кружевами, прошёл в самый конец комнаты и встал перед камином, таким же чисто выметенным, как и в холле при входе. Он внимательно обследовал каминную полку с игрушками, покачал головой, что-то проворчав, — кажется, Хиномия расслышал: ?Так ничего и не поменяла?, — и потянул за руку одной из кукол, ничем не отличавшейся с виду от других таких же, фарфоровых и обряженных в разноцветные платьица. Эта детская явно принадлежала девочке.Рука куклы оказалась рычагом механизма, причём отлично и чутко выверенного. От прикосновения Хёбу в стене за камином что-то зажужжало, приводя в действие скрытые пружины и блоки. Ещё мгновение — и задняя стенка камина, оказавшаяся бутафорской, отъехала в сторону. Хёбу нагнулся и шагнул внутрь. Маги последовал за ним тут же, но Хиномия задержался, оглядевшись. Ему подумалось, что кто-то должен оставаться на страже снаружи, так почему бы ему не взять на себя эту обязанность?Обстановка комнаты, пусть и кажущаяся на первый взгляд безобидной, внушала ему ещё большую тревогу и желание бежать отсюда без оглядки. Казалось, фарфоровые глаза кукол пристально следят за ним. Казалось, туман за окнами стал ещё более густым — Хиномия подумал, что если всё-таки выбежит из дома, то вечно останется бродить в этом тумане, не находя дороги. Что за защита окружала этот дом и его окрестности, Хёбу не сказал толком, однако сейчас Хиномия верил, что защита эта хороша.Оставив мысли об охране прохода через камин — и нет, он вовсе не испугался, — Хиномия склонился к низкому проходу и шагнул в него. Очутившись в небольшом алькове без окон, украшенном разноцветной драпировкой на стенах и потолке, ступив ногами в мягкий густой ковёр с длинным ворсом, он расслышал голос Хёбу:— Ну и долго ты будешь спать? К тебе гости пришли вообще-то! Где твоё радушие? Вставай, Фудзико, пришла пора отдавать долги!На круглом постаменте, в котором Хиномия с удивлением для себя признал кровать, среди перин, исполинских подушек и нескольких вязаных и тканых одеял лежала полуобнажённая женская фигура. Хиномия уставился на неё и — вспомнил. С обладательницей этой фигуры он уже встречался в своё время.— Цубоми Фудзико?! — воскликнул он достаточно громко, чтобы та вздрогнула и повернулась в его сторону. Она не изменилась. Это была по-прежнему пренебрегающая приличествующим уважающей себя женщине минимумом одежды, красивая вампирша, — действительно красивая, с лицом сердечком и пухлыми губами. А также с тонкой талией, налитыми грудями и... Хиномия отвёл взгляд, чтобы не рассматривать женские прелести, едва-едва прикрытые лишь тонкой полупрозрачной ночной сорочкой и прядями собственных седых волос невероятной длины.— Кёске... — произнесла хозяйка дома, — так ты пришёл не один?..— В этот раз не один, — пожал плечами Хёбу.— Моё почтение, — склонился в поклоне Маги, нагнув голову.Цубоми хмыкнула:— Почтительный оборотень? Это что-то новенькое. И где ты отхватил такого, Кёске?.. А с этим молоденьким церковником мы уже знакомы. Вижу, мои рекомендации пришлись кстати, раз вы до сих пор путешествуете вместе, — промурлыкала вампирша Цубоми. — Какой хороший мальчик, Кёске…— Но-но, Фудзико. Не вздумай даже смотреть в сторону моих спутников, не то я обижусь, — предупредил Хёбу, для наглядности положив руки на плечи Маги и Хиномии, однозначно обозначая: ?Это моё?.Цубоми хихикнула, словно маленькая девочка.— Не волнуйся, ты же знаешь, что мужчины меня не интересуют. Мне снился сон о прелестном юном создании верхом на белой лошади. Она проехала по моим лугам и спешилась среди первоцветов. Её губы соперничали по нежности с их лепестками…— Это создание зовут Момидзи, она ведьма и она тоже со мной, — предупредил Хёбу. — Так что не вздумай покушаться…— Только если она сама того захочет, — перебила Фудзико и наконец села в своей постели. Хиномия поспешно отвёл взгляд от нахальных женских сосков, будто бы уставившихся на него сквозь тонкую ткань сорочки. Ну что за невозможные повадки у этой вампирши, ужели нельзя одеться нормально, когда отходишь ко сну?! — Ты жадный, Кёске, — протянула тем временем невозможная вампирша.— Выходи почаще из своего логова, тогда и ты найдёшь себе спутников по сердцу, — парировал Хёбу.Цубоми посмотрела на него, тоскливо заломив брови.— Не могу…— Не хочешь!— Большой мир пугает меня. Если я сорвусь и поддамся его искушениям, в конечном итоге, это убьёт меня…— А ты не поддавайся, — кажется, Хёбу забавляла их детская пикировка. Цубоми опять упала головой в мягкие подушки.— В любом случае, ты знаешь условия, — протянула Цубоми из подушек. — Один поцелуй, или я никуда не пойду.— Могла бы выбрать более обычный способ питания, знаешь ли, — проворчал Хёбу.— Не хочу... — Цубоми прикрыла глаза рукой. Только сейчас Хиномия заметил, что единственным источником света здесь является лампада на длинной подставке, с зеркальным отражателем, такая же, как и в предыдущей комнате с книгой. Цубоми перевернулась в кровати. — Отдай мне мальчика, — попросила она, вытянув тонкую руку и указав ею на Хиномию. — Наверняка такой молоденький и свежий цветок ещё не…Её перебило рычание, вырвавшееся из горла Маги. Совершенно дикий и звериный звук. Хиномия вздрогнул, его услышав. Рука Цубоми безвольно упала на подушки.— Ладно, как знаете.— Фудзико, ты мне должна, — упрямо уперев руки в бока, произнёс Хёбу. — Так что давай не будем торговаться. Рыцаря, желающего разбудить поцелуем спящую красавицу, отыщешь себе по дороге в Ватикан. Собирайся и поехали.— В Ватикан? — удивлённо спросила вампирша, высунув из-под одеяла голову.Хёбу кивнул. А потом принялся рассказывать всю их историю. По ходу повествования настроение вампирши Цубоми не менялось и лишь в одном месте она перебила Хёбу, спросив:— А зачем ты сидел у тех вампиров в плену? Ты же мог бы легко…— Не спрашивай, — мотнул он головой, не показывая ни того, что ему досадно за проявление слабости, ни того, что Цубоми влезла не в своё дело.Вампирша хмыкнула и дёрнула плечиком. Она уже давно сидела на постели, внимательно слушая. Хёбу подвёл свой рассказ к письмам и выводам, на которые те натолкнули их компанию.— Значит, вы утверждаете, что этот Алан Уолш, — пробормотала Цубоми, постукивая пальчиком по губам, — не так свят, как старается показать перед другими?— Наверное, — ответил Хёбу действительно уклончиво. — У нас, как ты понимаешь, нет его чистосердечного признания, и потому со всей возможной вероятностью мы этого утверждать не можем.— Кёске, — Цубоми остро глянула из-под ресниц, — когда это тебе требовалось чистосердечное признание? Раньше тебе хватало всего лишь подозрения, и ты немало положил душ, руководствуясь лишь своими доводами и не слушая моих или чьих-либо ещё.— Те времена прошли, настали новые, — ответил Хёбу, возвращая Цубоми взгляд не менее острый.— Несомненно, я вижу, какие, — в голосе вампирши прозвучала ехидца.Хёбу отчего-то снова положил руку Хиномии на плечо. Но говорить продолжал вовсе не о нём, а об их деле, и потому Хиномия решил, что Хёбу искал в нём поддержки. И тогда он сказал:— Я встречался с Аланом Уолшем и достаточно, как мне кажется, понял, что это за человек. Он фанатично предан вере и идее о чистоте человеческой крови. Всё иное в его глазах — недопустимая ересь. То, что он внезапно начал заключать сделки со своей совестью и сотрудничать с вампирами, церковного ли те были происхождения или естественнорожденными, может означать, что он действовал не один.— Да? — Хёбу с интересом обернулся к нему.— Нужно провести расследование. Я так считаю, — ответил Хиномия, кивая ему.— Как интересно ты сказал, молодой церковник, — протянула Цубоми. — ?Естественнорожденные?. Неужели ты не знаешь, что в вампиров не рождаются, а умирают? Да, мы не мёртвые, потому что ходим и разговариваем, имеем, по большей части, разум и даже в какой-то степени питаемся. Но мы и не живые. Если людей, да и оборотней тоже, можно назвать живыми, потому что они рождаются и размножаются между собой, то вампира, ходячего трупа, существующего лишь за счёт чужой крови, — никогда.— Я не считаю, что вы мертвы, — тихо, но твёрдо ответил Хиномия, глядя Хёбу в глаза. К Цубоми он даже не обернулся, до неё ему сейчас не было никакого дела. Лишь бы убедить Кёске. В том, что он жив. В том, что он может жить...Хёбу покачал головой с удивлённым видом.— Странные вещи от тебя порой можно услышать, Энди Хиномия. Ты не перестаёшь меня удивлять.— И всё же кое в чём он может быть прав, — внезапно подал голос Маги. — Алан Уолш мог действовать не один. Быть может, есть кто-то, кого вы могли бы подозревать? Кого-то, кто так же сильно, как и Уолш, хотел бы вас уничтожить?— Увы, есть так много людей, до сих пор мечтающих меня уничтожить, что угадать я бессилен, — Хёбу развёл руками.— Мы не будем гадать, — ответила Цубоми. — Дайте мне три дня, и я буду знать точно. И Алан Уолш, и его таинственный подельник, если он есть, получат по заслугам.— С чего такое рвение, Фудзико? — с подозрением спросил Хёбу.Вампирша решила не отвечать; притворяясь маленькой девочкой, она произнесла:— Неужели я не могу захотеть этого просто так?— Нет, не можешь, — в тон ей сказал Хёбу, копируя её же интонацию.— Если кто-то обидит моего названного брата, то я отплачу ему той же монетой. А сейчас моего Кёске обидели.— Фудзико, да полно тебе играть в эти родственные игры! — Хёбу закатил глаза. — Нам уже не по десять лет.Вампирша Цубоми вздохнула и с задумчивым видом обняла собственные колени, сложившись на постели вдвое. Она не чувствовала ни малейшего неудобства, находясь перед тремя полностью одетыми гостями в полупрозрачном неглиже!— Хорошо, что ты хотя бы признаёшь, что нам когда-то было по десять лет. Я думала, ты забыл.— После того, как ты подарила мне Саотомэ? Как я могу, — Хёбу тонко улыбнулся. — Хотя он оказался опасным подарком, я мог бы и не справиться с ним.— Я в тебя верила, — ответила Цубоми, вновь разглядывая Хёбу и его спутников из-под полуприкрытых век острым всё замечающим взглядом.— Скажи лучше, что ты боялась разбираться с ним самостоятельно, — парировал Хёбу.Цубоми совершенно по-детски пожала плечами и — не стала отвечать. Тогда и Хёбу, посчитав этот вопрос решённым, сменил тему.— Итак, через три дня?— Считая с завтрашней ночи, — кивнула Цубоми. — Мне будет нужно встретиться с некоторыми людьми, прежде чем наносить визит нашему подозреваемому.Наносить визит? Что, вампирша действительно считает, будто сможет заявиться прямо в святая святых Церкви, Собор Сердца Божьего, и пообщаться там с Аланом Уолшем? Хиномия прикусил язык, вспомнив, как легко и непринуждённо вела себя Цубоми в их с отцом Гришемом церквушке. Очевидно, эта вампирша знала какой-то секрет, раз не боялась святой воды и креста.— Хорошо, договорились, — кивнул Хёбу. — Мы проведём день в стенах этого дома. Надеюсь, твои духи защитят нас от солнца? В последнее время его было слишком много в моей жизни. Хотелось бы избежать лишних солнечных лучей по возможности.— Защитят, разумеется, — Цубоми легко улыбнулась. — Пока ты не враг мне, всё в порядке.Оговорка встревожила Хиномию, но, очевидно, вампирша говорила о чём-то, что уже свершилось когда-то давным-давно, а не долженствовало произойти в будущем. Хёбу лишь скорчил сложное лицо.— Ещё раз напоминаю тебе о моих спутниках. Обо всех спутниках, — уточнил он, делая упор голосом. — Они неприкосновенны.— Я поняла, — ответила Цубоми. — Хотя уж ты-то должен знать, что девушке я не сделала бы ничего дурного...— Фудзико! — Хёбу умудрился прорычать её имя с угрозой.— Поняла, поняла, — воздела она руки, принимая его условия.— Тогда мы будем наверху, — кивнул Хёбу, отступая к выходу.***?Наверху? оказалось спальней с широко распахнутыми настежь окнами. Хиномия, успев необъяснимым образом заскучать по солнечным лучам, первым делом выглянул наружу, но не увидел ничего, кроме сплошной стены белёсого тумана, — и это несмотря на то, что накануне день обещал быть ясным. Очевидно, вампирша Цубоми знала некое колдовство, позволявшее ей выживать при дневном свете.— Так это и есть ваша союзница, милорд? — спросил Маги, войдя в комнату следом за Хиномией и обернувшись.— Подожди обсуждать дела до тех пор, пока мы не окажемся за пределами дома, — остановил его Хёбу. — В тумане есть её соглядатаи. Но кратко — да. Фудзико и её люди помогут нам.— Раньше вы выступали против её содружества с людьми, — напомнил Маги. — Теперь всё изменилось?Хёбу нахмурился и не ответил. Он прошёл в комнату, даже не озаботившись закрыть окно, уселся на покрывало широкой и длинной кровати, посмотрел на Маги.— Ты давно не оборачивался, мой друг, — сказал он. — Это плохо сказывается на твоём характере.— Подле вас я всегда должен быть начеку, — начал объяснять Маги.— Давай. Здесь можно. Сегодня охраняет Фудзико.Маги замолчал. Было видно, что Цубоми он не доверяет тоже. Тем не менее, он послушал Хёбу. Ещё мгновение посреди комнаты стоял человек, а спустя биение сердца на его месте оказался огромный чёрный волк, окружённый полупрозрачной дымкой. Не грива и не туман, подобный неведомым духам-охранникам Цубоми, эта полупрозрачная дымка всё же вилась вокруг тела Маги, не удаляясь от него далеко и не исчезая. Когда Маги-волк прошагал к окну, то дымка, его окружавшая, сделалась плотнее, свиваясь в уже знакомые Хиномии тяжи змей. Под действием их вытянувшихся и уплотнившихся тел рамы с треском захлопнулись, а занавеси оказались задёрнуты. Хиномия осмелился и провёл рукой вдоль одного тяжа, как будто погладив воздух. Тяж был тёплым почти как человеческая кожа. Мгновение — и он растаял, а Маги повернул голову в его сторону. Кажется, на морде волка появилось странное выражение. Хиномия заметил его и сглотнул. Ничего забавного он не ощущал и не понимал, отчего взгляд Маги так ехиден. Очевидно, сейчас могло произойти что-то... Но Хёбу прервал их словами:— Всё потом. Фудзико видит везде, где есть её стражи, не забывайте этого.Маги тут же отступил.Когда они разделись и улеглись, Маги — свернувшись клубком в изножье кровати, — к Хиномии пришёл странный сон. Сперва о Момидзи, уснувшей под солнечным светом на поляне, полной цветов. Так как девица умудрилась уснуть без клочка одежды, Хиномия постарался избежать этого сна как можно скорее, и вскоре ему это удалось. Он даже проснулся и увидел, что, судя по освещённости в комнате, прошла только середина дня. Маги всё так же спал волком. А Хёбу лежал у него, Хиномии, под боком, и не было большего удовольствия, чем прижимать его обманчиво хрупкое тело к собственному, улавливая едва-едва заметные вдохи и выдохи, щекочущие шею. Как-то раз Хёбу обмолвился, что вампирам не нужен даже воздух, — однако он сам дышал сейчас, пусть даже его тело делало это по привычке.Хиномия вскоре уснул снова, сморённый странной дремотой, и ему приснился другой сон, от которого проснуться у него уже не получилось. Спал при свете дня и Фудзиура, сделавшись оборотнем и свернувшись плотным клубком жёсткой огненной шерсти. Сакаки, очевидно, руководствуясь какими-то личными понятиями о самоистязаниях, сидел без сна неподалёку и читал молитвы по памяти, то и дело перебирая в руках чётки. Пальцы, подрагивая, касались деревянных и серебряных бусин, вперемежку нанизанных на нить. На лице Сакаки была написана настоящая мука, но он не прекращал своего занятия, читая молитвы и вперив взгляд вверх, в укрытые туманом небеса.Однако стоило лишь Фудзиуре шевельнуться во сне, распустив клубок, в который свернулось его тело, как Сакаки замер и умолк. Чётки выпали из его ослабевших пальцев на траву. Хоть и устроился Сакаки от Фудзиуры в отдалении на добрых десяти шагах, он преодолел это расстояние, казалось, мгновенно. Вздох — и Фудзиура заворочался во сне, неспокойно встречая прикосновение пальцев, что ещё минуту назад прикасались к серебру и рябине. Заворочался, но не проснулся. Сакаки огладил шерсть, приминая её и пропуская сквозь пальцы. От каждого его движения Фудзиура выгибался, лениво подставляя бока. Он ещё спал, глаза на диковинной вытянутой морде были плотно прикрыты. Когда Сакаки провёл по его плечу и шее, те неожиданно стали изменяться, укорачиваться. Фудзиура стал плыть и таять под его прикосновениями, во сне превращаясь в человека.Очевидно, сейчас превращение не приносило ему боли, ведь он по-прежнему не просыпался. Шерсть пропадала, уменьшалась и истончалась, исчезая и открывая чистую обнажённую кожу; как всегда, Фудзиура был без одежды. Когда рука Сакаки прошлась по его бедру, тело Фудзиуры дрогнуло, разворачиваясь полностью, подставляясь под ласкающую руку. Ярко-рыжий, будто огонь, он бесстыдно выгнулся, встречая ладонь Сакаки, раздвинул ноги, а потом зажал между бёдрами чужие пальцы. Негромкий стон в напряжённой тишине слетел с его губ тягуче и мелодично.Сакаки отдёрнул руку, словно опомнившись, но вскоре вернулся к прерванному занятию. Фудзиура всего лишь спал. Спал крепко. Его грудь тяжело вздымалась, а колени опять разошлись в стороны, бесстыдно подставляя солнечному свету ало-рыжую поросль волос. Сакаки протянул руку и погладил его вздымающуюся плоть, и тело Фудзиуры дрогнуло, волной изгибаясь и подаваясь навстречу. Руки его опять стали превращаться в звериные лапы, когти сжались, впиваясь в траву и землю, на которой та росла. Лицо заострилось в частичной трансформации, сделавшись маской страдания: заломленные брови, приоткрытый рот и ощеренные крупные клыки: странно отталкивающее и одновременно притягательное зрелище, не скрывающее ни капли переживаний, выставляющее напоказ чистое и откровенное наслаждение происходящим. Руки Сакаки трудились над его телом, и Фудзиура отвечал, откликался на эти прикосновения. Его редкие тихие стоны, невпопад и неожиданные — делали с Сакаки что-то странное: от каждого доктор вздрагивал, словно от удара, и всё ускорял и ускорял движения своих рук. Напряжённый Фудзиура уже тяжело дышал, было ясно, что до его полного пробуждения остаются считанные мгновения, и Сакаки с лихорадочной поспешностью то и дело поглядывал на его лицо, как будто вор, страшась, что сейчас хозяин обнаружит, как его обокрали. С громким вскриком Фудзиура вскинулся и распахнул ничего не видящие глаза; пальцы Сакаки сделались влажными от его истекающего семени.Фудзиура, тяжело переведя дух, оскалил клыки, перевёл на доктора взгляд, ставший более осмысленным и одновременно яростным. Тело его крупно содрогнулось, одним мгновением становясь полностью человеческим, словно стряхнуло с себя личину зверя, как цикада избавляется от ненужной уже оболочки куколки. Рывком подорвавшись с земли, Фудзиура схватил Сакаки за одежду, пальцы, всё ещё испачканные в земле, предусмотрительно обернули серебряное распятие тканью. Сакаки был вынужден склониться вперёд и выслушать угрозу:— В следующий раз я привяжу тебя за твои браслеты к дереву, цепью придушу, а крест заставлю проглотить.Фудзиура, тяжело вздыхая, с близкого расстояния уставился Сакаки в лицо. Кротко прикрытые глаза с длинными чёрными ресницами, очевидно, что-то сказали ему. Он ткнулся носом в чужой висок, языком провёл по гладко выбритой щеке. Сакаки раскрыл рот, но не издал ни звука против нахальных заявлений и подобного обращения. Рука Фудзиуры сжалась сильнее, действительно прихватывая серебряную цепь у самого его горла.— И тогда ты не сможешь мне помешать, — продолжал Фудзиура. — Не сможешь сопротивляться. Раз тебе так нравится терпеть боль, раз ты напрашиваешься на неё, то будешь доволен... — Фудзиура коротко прикусил кожу под его челюстью, и Сакаки крупно вздрогнул, его плотно сжатые веки зажмурились ещё сильнее.— И ты будешь моим, — с угрозой закончил Фудзиура, одной рукой продолжая придерживать сутану вместе с цепью и распятием у самого ворота Сакаки. Сжимая, скручивая. Доктор часто задышал, не открывая глаз. Вторая рука Фудзиуры бесцеремонно вторглась под сутану и, не утруждаясь развязыванием завязок на брюках, сжалась на чужой плоти прямо поверх ткани. Сакаки стоял на коленях, замерев, будто кто-то запретил ему двигаться.— Я украду твоё дыхание, — прошептал Фудзиура, — твой голос; и ты не сможешь... — он вновь впился крепкими зубами в кожу шеи, провёл по укусу языком, зализывая выступившую кровь, — не сможешь стонать и кричать...Как по приказу, Сакаки наконец застонал, и его голос был полон мучительного смирения. Фудзиура встряхнул его, будто куклу. Сакаки выгнулся в жёстких руках, корчась от непереносимых ощущений. Когда он внезапно обмяк, Фудзиура оттолкнул его от себя прочь, на траву. Сакаки упал навзничь и зашарил по своему горлу и груди, то ли пытаясь нащупать распятие, то ли стараясь убедиться в том, что уже может дышать. Фудзиура навис сверху, прижимаясь к его телу своим, обнажённым. Сакаки замер, накрыв крест ладонью. Они... поцеловались странным образом нежно и медленно, почти целомудренно касаясь друг друга одними только губами. После всего сказанного и сотворённого, их поцелуй выглядел тоже неправильным и извращённым действом. Чужое наслаждение ощущалось настолько явно, что наблюдать за ним со стороны было почти больно.Хиномия понял, что не должен был смотреть, не должен был знать, не должен был чувствовать, не... Не просыпаясь в полной мере от этого сна, он вжался в волосы Хёбу лицом, обхватил его тело своим, обнимая всем собою. Чужая страсть и чужие эмоции оставляли его медленно, но всё же оставляли. В конце концов, то было только видение, а не правда. Всего лишь странное видение.***На закате они вшестером встретились вновь, и Фудзиура с доктором вели себя по-прежнему отчуждённо, будто и не было меж ними того, что привиделось Хиномии... Он уже почти уверился в том, что сон его был всего лишь сном, когда случайно заметил, что распятие у Сакаки слегка погнуто. Перекладины креста как будто кто-то сжал нечеловечески сильной рукой так, что они перекосились. Хиномия не подумал, в какое положение он поставит Сакаки, он просто хотел предупредить, и потому сказал:— Ваше распятие, доктор. Чуть не сломалось.Сперва Сакаки не понял, о чём он хочет ему сказать: крест был на месте и виднелся в складках сутаны, как положено. Заметив же, наконец, он с удивлением взял его в руку и повертел перед глазами.— Хм... Надо же. И как такое могло случиться, — протянул Сакаки задумчиво, будто бы и не знал, как. Игроком в покер он был бы отменным. — Но ведь это всё ещё символ нашей веры, — продолжил он. — Пусть кривая и изломанная, но она есть. Без веры я стану никем.Хиномия хмыкнул и поддался искушению вступить в очередной диспут.— Без веры или с нею, с крестом или без него, вы всего лишь будете самим собой, разве нет?— Да, но угоден ли богу, такой вот сам я? — подхватил Сакаки его мысль и развернул в новую сторону. Хиномия продолжил:— Вы не перестанете помогать людям, не перестанете спасать чужие жизни, не перестанете чтить и почитать заповеди.Сакаки печально скривил губы.— Вашими словами сегодня говорит сам дьявол, Хиномия. Уж очень они меня искушают. — Гримаса превратилась в горькую улыбку. — Пусть пока всё останется как есть. И даже он пусть останется, — он положил руку на крест, прижимая его к себе. — Символ моей борьбы с собою. Вполне приемлемое её олицетворение.— Вы могли бы быть счастливы безо всякой борьбы, — вздохнул Хиномия.Сакаки глянул на него проницательно и остро.— Что в вас сегодня за желание сделать счастливыми всех окружающих? Уж дайте мне пострадать в своё удовольствие! — он лукаво улыбнулся, и стало ясно, что страданиями в его мыслях на самом деле и не пахнет. Внезапно Хиномию толкнули под локоть. Он развернулся и наткнулся на угрюмого Фудзиуру. Раскрыв рот, тот негромко рыкнул, и мерин Сакаки нервно задёргал ухом, покосившись в его сторону.— Маги говорит, отправляемся, — буркнул Фудзиура, выдвигаясь вперёд и уставясь исключительно на Хиномию яростным и вызывающим взглядом.Обернувшись, Хиномия увидел, что все остальные уже сидят по коням, действительно готовые двинуться в путь. Но, разумеется, недовольство Фудзиуры вовсе не было связано с напрасной тратой ночного времени. Хиномия коротко кивнул доктору и, обойдя Фудзиуру, направился к своей лошади. Поведение молодого оборотня напомнило ему поведение Хацуне, когда та пристально следила за тем, на что направлено внимание Ядориги, и постоянно переводила его на себя какими-либо глупыми выходками или просто прикосновениями, если ей казалось, что Ядориги забыл о ней. Фудзиура ревновал. Фудзиура считал Сакаки своим.Стоя спиной к ним, Хиномия каким-то внутренним взором видел, как в этот самый момент Фудзиура, на короткий миг прильнув к Сакаки, прикусывает ему кожу под челюстью; рука доктора предусмотрительно прикрывает крест, чтобы тот не соприкоснулся с ветхой рубашкой и курткой Фудзиуры и не ожёг его кожу через одну из многочисленных прорех. Наверное, не скоро ещё мальчишка научится превращаться из зверя в человека не вредя своей одежде, но при въезде в город придётся сказать Маги, чтобы добыл ему нормальную одежду.Поймав этот отголосок чужих мыслей, Хиномия вскинул удивлённый взгляд на Хёбу, встретился с почерневшими из-за расширенных зрачков глазами и внутренне вздрогнул. В доме вампирши Цубоми Фудзико Хёбу отказался пить кровь и сейчас, скорее всего, был уже голоден. Распалённый тем же самым сном, что приснился Хиномии, и что вовсе не был сном, судя по неуёмному поведению Фудзиуры, Хёбу и вовсе казался сейчас зверем. Сжимая в руках поводья, он отвернулся сам и поворотил своего Пегого, ткнув того в бока каблуками. Словно чувствуя раздражённость своего седока, Пегий взял неожиданно быстрый галоп и помчался прочь. Остальным пришлось нагонять его.Когда дом Цубоми скрылся за деревьями и туманом, надежно его защищающем, Хиномия заметил, как Момидзи оглядывается через плечо назад и чему-то мечтательно улыбается. Очевидно, ей снились какие-то свои сны сегодня... Хиномия потёр лицо ладонями, не выпуская из рук поводьев. Хватит с него всех этих чужих снов и видений! Впору было подумать о будущем, задаться вопросом, в чём будет заключаться помощь Цубоми их предприятию, обсудить с Маги и Хёбу, как именно они доберутся до Алана Уолша и что именно будут ему говорить. Или, быть может, имело смысл обратиться сразу к Папе или к Совету, минуя нечистого на руку церковника? Но ведь он зарекомендовал себя человеком с кристальными помыслами и добрыми деяниями. Поверит ли его обвинениям и словам Сакаки хоть кто-нибудь?Хиномия, не найдя ответов на свои вопросы, поймал взглядом удаляющуюся фигуру Хёбу, и все тревожные мысли вновь покинули его разум. Жажда движения и скорости наполнила его, и все сторонние вопросы и размышления о них перешли на второй план. Находясь подле Хёбу, Хиномия подчинялся его ритму и его чувствам, легко их читая. Расставался со своей неуверенностью и с сомнениями, с удивлением осознавая, сколь много жизни в том, кто называл себя мертвецом.А перед рассветом Хёбу накинулся на него, едва они вошли в комнату, снятую ими в первой же попавшейся на пути таверне. Хиномия, не успев прикрыть дверь, схватился за её ручку, пережидая боль от укуса острыми клыками. На него накатывало чужое возбуждение и ощущение крайнего удовольствия от вкуса крови — и исчезало, тем самым причиняя дополнительные муки. Его собственная боль никуда не исчезала, лишь притупилась. Чьи-то руки разжали его пальцы, казалось, намертво вцепившиеся в закруглённое навершие латунной дверной ручки. Маги. Он вошёл в их номер последним, плотно затворив дверь. Хиномия вскинул к нему лицо, не надеясь на сочувствие или понимание; если Хёбу был голоден, то ничто не могло утолить его страсть кроме крови... Внезапно ощущения Хёбу усилились, словно прибытие Маги сделало их полнее. Хиномия наконец-то перестал чувствовать боль, весь отдавшись удовлетворению страсти и голода. На краткие мгновения он приходил в себя, но даже тогда не вспоминал ни о том, кто он есть, — церковник с проклятой кровью, вечный грешник без надежды на прощение, — ни о цели их похода, — та представлялась ему теперь неясной дымкой впереди наподобие пламени свечи, освещала путь, задавая общее направление, но двигаться к ней можно было разными путями...Маги брал его бережно, но твёрдо, находясь в своём праве, а Хиномия думал не о том, как бы въехать в Ватикан, а о том, что ему тоже хочется когда-нибудь сделать Маги своим, вот точно так же: уложить лицом в подушки и обхватить алчущими ладонями его бёдра и спину, и проникать в его тело раз за разом, наслаждаясь тихими стонами и улавливая дрожь удовольствия, терзающую плоть. Хёбу улыбался, явно купаясь в их двойственных образах и мыслях, Хиномия чувствовал: его читают, но ничего не имел против. Как можно противиться, когда всё их существо подчинено лишь одной цели: достигнуть блаженства почти недостижимого и оттого более сладостного, чем оно вообще может быть. Сладостного, как кровь, как агония плоти, как руки, сжимающие и ласкающие, как прикосновения губ.Изгибаясь в жёстких неуступчивых руках дрожащим и сгорающим пламенем, Хиномия почувствовал, как потухает в своём блаженстве, собственная яркая вспышка ослепила его, погружая разум в темнеющую пустоту, и это было настолько прекрасно, настолько неповторимо, что душа его возрыдала от счастья. Его пламень утянул за собой Хёбу, — он знал это так же явственно, словно был с ним в момент наивысшего удовлетворения, испытывал его совместно с ним. Маги, не опускавший с них взгляда до последней минуты, наконец позволил себе забыться, прильнув к боку своего милорда, вжимаясь в его тело собственным, жаждущим, всё ещё неудовлетворённым — для того, чтобы ощутить сжатие чужой ладони и раствориться в нём.