Часть 5 (1/1)

Всё снова как тогда. Он распят, обнажённым торсом чувствует холод, и кругом тьма. Хиномия тут же вспомнил, как впервые встретился с Хёбу Кёске, милордом среди вампиров, самым опасным и самым желанным из всех.Но на сей раз руки его были перетянуты верёвками, а не вампирской силой: он чувствовал жгуты, которые намертво прикрутили его к доскам. Одна балка — вдоль спины, вторая — неудобно легла под плечи и локти. Вместе они очень напоминали крест и, — Хиномия вынужден был согласиться с первоначальным подозрением, — и были им. Ноги, привязанные к вертикальной балке, он тоже не чувствовал, колени и щиколотки были обвязаны верёвками намертво. Хиномия попытался напрячь бесчувственные руки, раскачать столб, к которому его привязали, но тот держался крепко и даже не шелохнулся. Тогда он кашлянул и спросил:— Эй? Есть здесь кто? — Его голос прозвучал в гулкой тишине каменной пещеры, а потом смолк без ответа. — Эй?! — крикнул он погромче, и тогда совсем рядом с ним что-то шелохнулось.Дуновение воздуха. Тонкий запах. Едва слышное шевеление. Хиномия застыл, прислушался и вздрогнул, когда губы возле самого его уха сказали:— Я надеялся, что ты мне снишься, но они на самом деле привели тебя сюда?— Хёбу? — удивился он. В груди затрепетало сердце.Хёбу отрывисто рассмеялся. Его голос был... странным.— Они иногда подкармливают меня, хотя я и не хочу. И вот появился ты. Специально? По воле рока? Может, это твой бог привёл тебя сюда, Энди?Ну, если считать письмо из Ватикана божьим промыслом, тогда... Хиномия прогнал эти мысли и спросил:— Кто ?они??— Моя паства, моё стадо, последователи мои... Мои хозяева, — забормотал Хёбу, и каждое его слово оседало у Хиномии на коже, так близко были его губы. И всё же Хиномия попытался придвинуться ещё ближе, однако верёвки держали крепко. Хёбу продолжал: — Теперь и у меня есть хозяева, мне приходится им подчиняться. Ты удивлён?Хиномия вздохнул, оставив тщетные попытки справиться с верёвками.— Ты эксцентричен, так что — нет, ничуть не удивлён.На сей раз Хёбу рассмеялся громче.— Так меня ещё никто не... Ты должен был меня забыть, Энди. Ведь я тобою попользовался и оставил. Почему ты здесь? Серьёзно, почему?Хиномия прикрыл свои невидящие глаза. Участившееся дыхание Хёбу защекотало кожу его шеи. Почему он так близко? Это просто издевательство, что он так близко!— Так те слова были сказаны специально, чтобы я забыл тебя? — спросил он. — Прости, я пытался, но у меня не получилось.Кажется, дыхание Хёбу стало ещё чаще.— Проклинал тебя, думал о тебе, вспоминал, как ты пил из меня, и как Маги при этом был с нами обоими, — прошептал Хиномия, слушая, как воздух наполняет и покидает лёгкие Хёбу через распахнутый рот. — Ты думаешь, мне так легко было забыть всё это? И твою так называемую гастрономическую жажду? Мне тебя не хватало, Хёбу, — признался он наконец. И Хёбу испустил длинный вздох.— Кёске, — позвал его Хиномия по имени. Хёбу всхлипнул и не ответил.— Я был с Маги, пока добирался сюда. Помимо прочего, он интересный собеседник... Оказывается, мне и его не хватало тоже. Столько времени прошло, но стоило ему меня коснуться…— Не надо, — прошипел Хёбу полузадушенно, и Хиномия тихо рассмеялся. Он уже получил ответ о правдивости утверждения об утолении ?гастрономической? жажды, и теперь на его душе теплело.— Думаю, если бы не Йо Фудзиура, то я бы тут не оказался, где бы ни было это тут. Возможно, Ханзо с самого начала собирался использовать меня как приманку, но передумал, когда они с Сакаки поймали Йо. Вот только Ханзо не рассчитал кое-чего.— Фудзиура? Мальчишка тоже здесь? — спросил Хёбу.— Я должен столько рассказать тебе…— Так он здесь? Он был с тобой?— Отец Ханзо, что заставил меня присоединиться к отряду по охоте за тобой, держал его в клетке.— Охоте за мной? Помилуй бог, а что же я такого натворил твоему отцу Ханзо, чтобы он начал за мной охотиться? — удивился Хёбу. — Вообще-то здесь я никому не могу причинить никакого вреда. Ни одному человеку и даже... — ?тебе? осталось не договорённым.Хиномия вспомнил тени, виденные им на фоне звёзд.— Они... Твоя паства и хозяева... Случайно они не выдают себя за твоих последователей? А может, есть кто-то, кто называет себя твоим именем?Что-то звякнуло в гулкой тишине. Первый звук помимо дыхания и голоса Хёбу, который услышал Хиномия.— Я за них не отвечаю.Хёбу что, был скован? Кто-то умудрился надеть на него кандалы? Как?— Маги нам поможет, — шепнул Хиномия. — Он вытащит нас отсюда.— Я приказал ему меня оставить, — перебил Хёбу. — Широ хороший и послушный мальчик, он выполнит приказ.Час от часу не легче!— Тебя искали Фудзиура и Момидзи, — попытался зайти с другого конца Хиномия. — Они пришли ко мне и спрашивали, куда ушёл ты, и где Маги. Он оставил их, чтобы…Хёбу коротко рыкнул, и Хиномия замолчал.— Хватит! Хватит имён, событий, жизни! Я мертвец, церковник! Неупокоенный мертвец, который питается кровью живых! Таких, как я, ты должен убивать! А ты вместо этого нарушил со мной все постулаты Церкви, которые мог! Поддался плотскому искушению!— Как будто у меня был выбор! Ты мне его не особо много предоставил! — парировал Хиномия. — Сперва я спасал тебя, а потом…— А потом?.. — эхом повторил за ним Хёбу.— Церковь не запрещает любить, — произнёс Хиномия и понял: так вот, что это за чувство. Это чувство любовь. Невозможность забыть, тоска и боль, вечная жажда, неутолимое физическое и духовное ощущение одиночества, которое успокаивается лишь с ними двумя, с Хёбу и Маги.— Да будь ты проклят, — прошипел Хёбу, вновь гремя чем-то металлическим. — Проклят!..?Я уже тобою проклят?, — хотел было обвинить Хиномия, но осёкся: в его глазах посветлело. Он не сразу это понял. В какой-то момент вокруг стало светлее.— Солнце, — сказал он, догадавшись.Хёбу вздохнул.Солнце поднималось из-за горизонта, и его серый свет робко проникал в их узилище. Постепенно стал виден высокий каменный свод огромной пещеры, в дальнем конце которой они находились. Каменные колонны, сталактиты и сталагмиты, образовывали причудливые очертания и отбрасывали гротескные тени на стены. Вырубленная в потолке, явно рукотворная, дыра позволяла солнцу беспрепятственно заглядывать в пещеру.— Посмотри на меня, — потребовал Хёбу. — Хочешь сказать, что любишь... это?И Хиномия посмотрел.На обожжённое лицо, в котором лишь угадывались знакомые черты, на потускневшие и обломанные белёсые волосы, на тело, иссушенное жаждой и солнцем до тонкой пергаментной кожи, на тяжёлые с виду кандалы, плотно обхватившие хрупкие ветки-запястья, заглянул в запавшие глазницы, почти не увидев в них глаз.— Люблю, — ответил он и сам понял, что сказал чистую правду. Другого Хёбу Кёске здесь не было, и он любил именно его, любого, всякого. Отвергающего его, насмехающегося над ним, отталкивающего его, едкого, пленённого, изувеченного, слабого, — любил. Зажмурившись, он вновь в который раз натянул сдерживающие его верёвки, чтобы быть ближе, хоть немного ближе, но тщетно.Он был обнажён по пояс, и его грудь была испачкана запёкшейся кровью. Хиномия вспомнил, как ему разорвали горло при нападении. Сейчас он не чувствовал боли. Должно быть, его вампирская сущность справилась с регенерацией. Но вот справиться с верёвками она не могла.Хёбу натянул цепи, чтобы оказаться ближе к нему, и те звякнули.— Они хотят, чтобы я пил с креста, — шепнул он безгубым ртом. — Так им кажется, что моя кровь станет ещё сильнее и, соответственно, и их кровь тоже.Хиномия сжал пальцы в кулаки и вновь напряг руки и торс. Он не мог висеть на деревяшках, изображавших крест, спокойно. Не мог. Ему требовалось движение, оно сидело в нём, таилось: жажда бежать, спасаться, делать хоть что-то. Он не мог висеть на кресте подобно покорной жертвенной овце.— Солнце заглядывает сюда даже в самый пасмурный день, — продолжал Хёбу, задрав голову вверх. Его шея была — сморщенные жилы и связки, как у столетнего старика. — Луч движется по земле, подбираясь всё ближе и ближе... И достигает меня к вечеру. Они приходят и смотрят, как я бьюсь в агонии, стоят вон там, — кивок головой в тёмный неосвещённый проход. — И на закате питаются мною, пока я ослаблен. Как талантливо, тонко и одновременно просто придумано, правда? Подозреваю, что им кто-то подсказал это решение.— Они... Кто эти они? — спросил Хиномия.— Знаешь... Они мне вообще-то не рассказывают, — ломко рассмеялся Хёбу.— Маги придёт и спасёт нас, — пообещал Хиномия. — Обязательно.— Говорю ещё раз: я приказал ему, чтобы он не приближался. Так что — нет, не придёт.— Но почему? Вы же... Он ведь... — ?он страдает без тебя? Хиномия так и не смог произнести вслух. Это было бы унизительно, говорить о Маги такими словами. Тот был сильным всегда и при любых обстоятельствах. Произнести что-то, что умалило бы его силу, было равносильно оскорблению.— А ты не думаешь, что мне может нравиться... это?.. Что я по доброй воле здесь? — насмешливо спросил Хёбу, и Хиномию продрал озноб.Всё так и есть, всё правда. Хёбу остаётся здесь не потому, что его ослабило солнце или потому, что браслеты из освящённого металла крепки. А потому, что он сам решил, самостоятельно определил себе такое наказание. Как это было... по-церковному.— За что ты себя так ненавидишь? — спросил Хиномия, тщетно пытаясь воззвать к разуму существа, которым восхищался. — К чему эти страдания? Ты же не веришь. И Церковью проклят. Никому не надо, чтобы ты переносил все эти испытания.— Ты думаешь, это не нужно мне? Так... Так проще. И понятнее. За совершённое преступление я сразу получаю наказание. И никаких более терзаний, никаких лишних чувств. Это существование мне понятно. Оно приличествует моей природе.— Они убивают людей от твоего имени!— Мне всё равно.— Твои друзья скучают по тебе! Маги, Фудзиура и Момидзи…— Это их дело, скучать или забыть меня! Я их забыл! — возвысил голос Хёбу, чтобы перекричать его.— А я? — спросил Хиномия тихо. — Меня ты тоже забыл?Хёбу отодвинулся, отполз от постамента, на котором был установлен крест, насколько мог далеко, насколько позволяли ему цепи, которыми он был прикован к толстой каменной колонне.— Забыл, — гулко прозвучал его голос. — Я даже не прикоснусь к тебе. Я не хочу тебя.Да он, наверное, был голоден. Его измождённый вид и слабость свидетельствовали о том, что кормят его здесь нечасто. А ещё он каждый день подвергается пытке солнечным светом. Так ли ему нравится всё то, что он с таким жаром описывал?— Сейчас весна, — сказал Хиномия. — Солнце будет постепенно восходить всё выше и держаться на небосводе всё дольше. Как думаешь, в день середины лета ты искупишь все свои грехи?— Может быть, я наконец умру в этот день, — пробормотал Хёбу задумчиво. Хиномия напряг руки. Кончики пальцев закололо едва заметными иголочками боли.— Хёбу, — позвал он. — Ты можешь выпить от меня? И освободить? У тебя появятся силы. Уйдём отсюда вместе.— Какой замечательный сценарий, — едко ответил он, оборачиваясь. Солнечный свет разгорался, заставляя его возвращаться к постаменту с крестом. Здесь было темнее. Рано или поздно, он подойдёт ближе, — понял Хиномия. — Может, и Маги с собой позовём?— Позовём, — подтвердил Хиномия.— А не повредился ли ты головой, церковник, пока тебя сюда несли? — продолжил ядовито Хёбу. — Помнится, ты шарахался и едва выносил этого волка подле себя. Если бы не моя жажда, то бежал бы без оглядки. Маги каждый раз приходилось держать тебя, пока…Самое главное оружие Хёбу, его язык, оставили ему напрасно, — подумал Хиномия. Если бы вырвали его, как было бы проще разговаривать с ним сейчас. Он прикрыл глаза.— Маги брал меня... Дважды... Недавно. Пока тебя не было. Он говорил, что пришёл ко мне потому, что я для тебя важен, и был со мною.— Ты мне безразличен, — шелестел Хёбу, отвернувшись от него в сторону солнца. Его плечи дрожали.— А потом... Он давал мне свою кровь, и я пил от него…Со стороны Хёбу раздался короткий ломкий смешок: — Мальчик, твои падения меня не интересуют.— Я даже смог установить с ним связь, правда, потом нить истончилась и пропала. Потому что я вампир лишь наполовину... И были моменты, когда я жалел об этом... — продолжал говорить Хиномия, не обращая внимания на слова Хёбу. Он слушал. И ещё как слушал. — Знаешь... Может быть... Может быть, Маги и не придёт. Он сражался с нами, когда на нас напали твои пленители. Если он не пришёл до сих пор... Его могли убить.Плечи Хёбу поникли окончательно. Он прижался к неровному каменному полу пещеры.— Что ещё я могу рассказать, чтобы ты мне поверил? — спросил его Хиномия, вновь нарушив тишину. Хёбу повёл головой в его сторону, но промолчал. — Как мы говорили о тебе? Как я вспоминал тебя?— Не нужно.— Нам обоим тебя не хватало.— Вы прекрасно проводили время вдвоём, зачем вам я, — кажется, или теперь в голосе Хёбу звучала обида? Нет, разумеется, это только казалось.Хиномия бессильно прижался затылком к деревянной балке. Скольких жертв Хёбу уже уничтожил на этом кресте? Не по своей воле, разумеется, к тому же, его ведь могли поить и насильно. Хиномия представил, как Хёбу, ослабленного после дня, проведённого на обжигающем солнце, принуждают глотать человеческую кровь, размыкая его плотно сжатые челюсти, как в то же время зубы безвестных кровопийц прокусывают его горло и запястья, как жадные рты поглощают его кровь... Это было сродни изнасилованию, и внутренний взор Хиномии заливало алым маревом ярости, когда он представлял всё это.— Кёске, ты ещё помнишь, какова на вкус моя кровь? — спросил он тихим шёпотом. — Ты вспоминал о ней?— Я забыл.— Ты говорил, что я жгусь из-за близости святой воды.— Не помню.— И что она — сама жизнь.— Такого точно не было. Ты всё выдумываешь, мальчик.— Ты сам говорил мне это. Ты хотел меня раньше и хочешь теперь.— Ерунда.— Кёске... — вновь позвал Хиномия и прокусил нижнюю губу.Крови выступило немного, совсем капля, и тело тут же залечило ранку. Как будто подстёгнутое опасностью и пленом, заживление ускорилось. Но хватило и этой малости. Хёбу внезапно очутился рядом. Натянув свои цепи до предела, он впился в губы Хиномии голодным и острым поцелуем, терзая их в кровь и тут же всасывая её в себя.Хиномия от боли зажмурился. Не было ни той нежной тяги, что он помнил раньше, ни того желания, что неизменно накатывало — только боль, во всём теле, в каждой его частице, огонь, и страдание, и подступающая смерть. Это не его боль, — осознал он вскоре. Эта боль принадлежит Хёбу, он терпит её ежесекундно, постоянно, его телу не хватает сил, чтобы восстановиться.Воспользовавшись заминкой Хёбу, когда он делал очередной глоток, Хиномия решительным рывком разомкнул их кровавый поцелуй, отдёрнув голову как мог далеко, как позволяли то удерживающие его верёвочные путы.— Из шеи, — произнёс он, нимало не сомневаясь, что Хёбу послушается. Однако тот застыл, тяжело переводя дыхание.— Думаешь, убедил меня? — прорычал он, обретя какое-то подобие сознания. — Думаешь, твоя взяла? Да я же убью тебя!— Не убьёшь, — Хиномия усмехнулся вновь зажившими губами.— Я просто выпью тебя до дна…— Если человеческого во мне не останется, то как знать, быть может, я стану таким же вампиром, как ты?В горле Хёбу заклокотал невнятный стон, смешанный с рыком. Он боролся с собой как мог, но проиграл в конечном итоге.Когда его клыки вонзились в кожу над артерией и прокусили плоть, Хиномия уже был готов к боли и почти не вздрогнул, встретившись с нею. Боль, и боль, и ноющее чувство пустоты... Жизнь уходила из него так быстро, покидала так стремительно, словно не хотела быть в его теле и бежала прочь. Хиномия какое-то время сопротивлялся, удерживал её, старался сохранить сознание, но понял, что борется с неотвратимостью. Тогда, коротко рассмеявшись, он расслабился и отпустил себя. Отдался подступающей темноте и смерти. ?Всё кончено?, — с этой мыслью, теряя сознание, он успел ощутить облегчение от того, что всё действительно закончилось, и больше не будет для него ни борьбы, ни страданий, ни боли…***— Энди? Хиномия? Очнись! — кто-то больно похлопал его по щекам, от души отвешивая добротные оплеухи. Голова неожиданно свободно перекатилась из стороны в сторону, даже в шее что-то хрустнуло, и Хиномия поднял руку, чтобы защититься от очередного удара. Отмахнулся, попутно ощущая внезапную ноющую боль в плечах, промахнулся и попал по своей же щеке. Озлобленный, он прищурился и посмотрел на свою будущую жертву, которую надо будет обязательно…Хёбу хмурился, стоя над ним низко наклонившись.— Ну как ты, очнулся? Что, думал так легко отделаешься?Он был бос, одет в какое-то бесцветное тряпьё, худ до крайности, но его лицо снова было лицом, а не обтянутым тонкой кожей черепом. Белые волосы хоть и были тусклы, но всё же смотрелись лучше, чем раньше, а кожа уже не выглядела, как у столетнего старца, и вместо обгоревшей теперь была просто нездорового землистого оттенка. Он коротко улыбнулся, очевидно, заметив недовольство Хиномии, и одна эта улыбка искупала всё.— Что разлёгся? Спать будешь позже, Энди. Встань и иди.— Я тебе не Лазарь, — пробормотал Хиномия, тем не менее поднимаясь с холодного каменного пола. Судя по освещению, солнце уже клонилось к закату. Хёбу, напившись его крови, смог избавиться от кандалов и цепей — вот они валялись возле каменного столба, рядом с разорванными в клочья верёвками. Избавился — и снял его с креста…— Да и я не сын божий, — не остался в долгу Хёбу. — Солнце гасить не умею. Сюда скоро придут. И нам придётся... Не знаю...— Нам придётся дорого продать свои жизни, — ответил Хиномия, с неудовольствием понимая, что борьба его за жизнь будет крайне короткой. Он добрался до стены и осторожно присел, откинувшись спиной к холодному камню. Хёбу незамедлительно оказался рядом.— Что? — спросил Хиномия, не понимая.Вместо ответа Хёбу сел между его ног и откинулся к его груди, идеально поместившись в объятиях. Чуть меньше ростом, худой, холодный, он тянулся к его теплу, и Хиномия почувствовал эту тягу подсознательно, понял без слов.— Если бы у тебя сейчас были силы, — пробормотал Хёбу, и Хиномия заметил, как он голодно облизывает свои губы кончиком языка.— Хочешь ещё? — шепнул Хиномия, и сердце предательски дрогнуло, выдавая его с головой.— Всегда, — признался Хёбу, и это прозвучало лучше всех признаний в жизни. Хиномия сгрёб его тонкое тело в неуклюжие объятия и зарылся лицом в сгиб между шеей и плечом. Вздохнул.Кажется, Хёбу задрожал. Нет, он действительно задрожал, изгибая шею так, чтобы было удобнее вжиматься в неё ртом и губами. Это выглядело, как молчаливое приглашение, как просьба. Хиномия осторожно лизнул выемку, в которой билась нервная жилка. Хёбу откинулся затылком ему на плечо, прикрыв глаза. Его рот оскалился голодными клыками, дыхание сипло вырывалось изо рта, но он ничего не предпринимал, даже если и хотел это сделать.Они просто сидели, напряжённые до крайности и готовые ко всему, к последней минуте своей жизни. И когда стало казаться, что из глубины пещеры слышатся шаги, голоса и змеиное шипение, когда Хёбу легко оттолкнулся от него, выбираясь из объятий, и встал, улыбаясь почти кротко, почти нежно своей прощальной улыбкой, когда Хиномия задорно и с бравадой поднялся на ноги, хрустнув пальцами и сжимая их в кулаки... Пришли они. Маги, Момидзи и Фудзиура.— Милорд? — позвал Маги, соткавшись из теней пещеры.Хиномия повернул голову на звук его голоса и увидел, как Маги спускается вниз из той дыры, в которую ещё недавно солнце изливало свои лучи. Вечер тускнел без солнечного света, но Маги как будто светился своим собственным светом. Он не спрыгнул с потолка, а плавно слетел с него по воздуху — и ринулся к ним, как только его ноги коснулись земли. Его волосы развевались, с каждым шагом превращаясь в растущее облако тьмы, готовое задушить и растерзать любого, кто встанет у него на пути.Момидзи, облачённая в мужскую одежду, спрыгнула за ним и тоже побежала. Её руки, заряженные ведьмовским колдовством, уже готовы были разможжать и давить. Фудзиура, щеголявший свежей повязкой на плече, не стал превращаться, но стоило ему открыть рот и крикнуть, как пещеры впереди, забитые алчущими крови вампирами, задрожали, осыпаясь крошкой и камнями со сводов.Маги достиг врагов первым и погрузил их в первозданную тьму. Момидзи отстала ненадолго, и с её приближением раздались первые крики боли. Хиномия вгляделся во тьму и не решился даже шагнуть туда. Он видел, как вампиров, что пленили Хёбу, расплющивает по стенам пещеры, как выкручивает и выламывает им кости, как разможжает головы неведомой и невидимой силой. От них пахло кровью, яростью и страхом. Маги же ринулся в проход бесстрашно. Его руки, ставшие звериными лапами, разрывали и распарывали, расшвыривали…— Йо, погоди здесь всё рушить, — попросил Хёбу, и Фудзиура послушно замолчал. — Сперва надо кое-что проверить.За Хёбу пришлось идти, и Хиномия, внутренне перекрестившись, шагнул в проход. Стараясь не оскальзываться на крови и чуть не задыхаясь от кровавого духа и смрада, они тесной группой прошли вперёд. Хёбу не обращал на трупы ни малейшего внимания, как будто привычнее для него не было зрелища.— Кажется, вот здесь это было, — сказал Хёбу, указывая рукой на одну из врезанных в стену пещеры деревянных дверей. Момидзи взмахнула рукой, и двери не стало, только щепки полетели во все стороны. Глаза Момидзи светились торжеством и довольством, было видно, что ей нравятся и её силы, и то, как легко ей удаётся управляться с ними. Всё-таки она была настоящей ведьмой. Хиномия вспоминал ту испуганную хрупкую девушку, которую он спас от толпы, помешав свершиться самосуду. Пожалуй, о своём поступке он не жалел ни дня. И сейчас тоже был доволен, видя, как жива она и рада возможности применять свои способности ради того, кого любит, ради милорда, — как они все называли Хёбу.Тем временем Хёбу прошёл в комнату, в которой обнаружился стол, писчее бюро, несколько стульев и горящая лампада. В бюро лежали бумаги: письма и документы. Возможно, купчии и банковские векселя с разграбленных караванов. Хёбу принялся разбирать их, очевидно, пытаясь найти нечто особенное.— Подойди, Хиномия, — позвал Хёбу, и он послушался. — Тебе знаком этот почерк?Он вчитался в мелкий убористый шрифт, и виденное плыло и двоилось у него перед глазами: для вампирского зрения было слишком светло, человеческий же глаз едва-едва различал слова, выведенные пером.Тёмные и чёткие чернила, аккуратные и острые буквы, все будто выстроенные в одну линию, красующиеся среди скупых вензелей заглавных букв и редких запятых. Алан Уолш не доверил бы содержимое этого письма своему секретарю, и потому написал его сам.?Оставайтесь на перевале до весны, пока с дорог не сойдёт снег. Действуйте по обстоятельствам, но не причиняйте ущерба более необходимого?, — содержало в себе письмо.— Или вот это? — Хёбу подсунул ему следующее.— От него просто разит ладаном, — скривился Фудзиура. Момидзи фыркнула, будто ладаном тут действительно пахло.?Для вас всё готово в Вермской лощине, как мы и договаривались. Отправляйтесь туда к весне и будьте готовы к трудностям. Да воздастся нам по трудам и делам нашим, во славу Матери Церкви, аминь?.— Я не понимаю, — оторопело выговорил Хиномия, поднимая глаза. — Что же это получается?...— Получается, что кому-то в Ватикане было выгодно держать прикормленного монстра для того, чтобы пугать им народ. Дикие вампиры и оборотни в последние несколько лет поутихли да попрятались, стали вести себя цивилизованно, вот и пришлось срочно создавать пугало.— Пугало, которое грабит и убивает?— Чем больше боится народ, тем больше идут отчисления в казну Церкви, — проговорил Маги.— Но я... Но ведь наш отряд послали, чтобы убить их…— Отряд необученных послушников под предводительством фанатика, — парировал Маги.Хиномия засопел, но смолчал, признавая его правоту. Получается, что его отправляли сюда на смерть. Алан Уолш, сидя в Ватикане, попытался избавиться от него окольными путями. Хотя, по правде сказать, мог бы просто приказать явиться к нему для суда и казни... Однако казнить Хиномию было не за что, вот незадача. Не найдя официальных путей, Советник Папы решил действовать тайно. Проворачивая дела, заодно решил избавиться от мелкой надоедливой мошки.Странно. А знал ли Алан Уолш о том, кто находится в плену у его ручных вампиров? Кстати, кто они были, те, кого недавно Момидзи размазала по стенам пещеры, а Маги разорвал на части? Бывшими церковниками, сорвавшимися, как сестра Мэри? Или настоящими дикими вампирами?— Какие дела у тебя были с Аланом Уолшем? — потребовал Хиномия ответа.— Представь себе, никаких. Я не опускаюсь до подобных махинаций, — зло зыркнув на него взглядом, ответил Хёбу. — Я просто хотел разобраться с ними…— И был небрежен, — докончил за него Маги.— Да. Небрежен, — подтвердил Хёбу, не глядя ни на кого. Так хотел разобраться или хотел гарантированно умереть от руки церковников, знающих, как нужно убивать настоящих вампиров? Хиномия вздохнул и потёр лицо. Хёбу ведь не признается никогда, не скажет. Но надо ли говорить вслух и без того очевидное?— Письма берём с собой, — сказал Хёбу, — и отправляемся.— Куда? — спросил Хиномия. Его не покидала растерянность. Обнаружить предательство в самой Церкви. Он не понимал пока, что здесь можно сделать, как открыть истину — да и кому её теперь можно доверить, а вдруг Алан Уолш был не один? Если раскрыть правду народу, открыть людям глаза, то Церковь просто перестанет существовать, множество церковников будут уничтожены озверевшей толпой. Законы и правила перестанут действовать, мир погрузится в хаос, восторжествуют злоба и страх. Безбожие так же страшно, как и управляемый монстр, созданный для устрашения и воспитания черни.— Устанавливать истину, — ответил Хёбу, очевидно, лишённый его терзаний. Конечно же, ведь он — тоже монстр, — подумал Хиномия. — Только дикий, необузданный. Но что заставляет его оставаться собою? Ведь не Церковь же. Хёбу Кёске вообще ничего и никого не боится.Пленённый его харизмой и силой воли, Хиномия действительно отправился вслед за ними, когда они вышли из комнаты и по коридорам выбрались на поверхность.— Йо, давай, — сказал Хёбу, опустив руку на плечо мальчишки. Они все стояли в ночи возле зева пещеры, заросшего кустарником. Было по-весеннему холодно, но лучше уж свежий воздух поверхности, чем подземный смрад, наполненный затхлостью и смертью. Фудзиура развернулся к проходу, по которому они только что прошли, и беззвучно закричал.Хиномия какой-то частью своего естества ощутил этот крик — громкий, яростный, ужасающе оглушающий, но всё же ухо не уловило ни звука. Земля, тем не менее, задрожала и всколыхнулась под ногами. Обвал длился, ширился, приближался... Со свода пещеры вниз слетело несколько камней, да из глубины вылетело облачко пыли, — вот и всё, что досталось поверхности. Хёбу одобрительно похлопал Фудзиуру по спине, развернулся и направился вниз по склону, безошибочно определив, куда именно нужно двигаться. А может, он узнал то, что знал Маги, стоило им только вновь объединиться.Хиномия заметил, что Маги не сводит с Хёбу внимательных глаз, всё время следит за ним. Смотрит прямо, искоса, держит в поле зрения — не отпускает его взглядом. Возможно, связь между ними возобновилась. Возможно, её ещё не было. Хиномии то знать было не дано, как не дано было знать, какие силы и способности даёт она, истинная связь между вампиром и оборотнем, обоюдная и полная.Костёр из остатков телеги обнаружился под склоном у тракта. Разделённые пламенем, по одну сторону от него сидели Тим с Барретом и хлопотавший над ними Сакаки, а по другую — одинокий отец Ханзо. Сакаки накладывал на голову Баррета повязку, а Ханзо яростно молился, до побелевших костяшек пальцев стискивая в руках распятие.— Не подходи, нечистый, — буркнул он, не прерывая молитвы.— Больно надо, — отгавкнулся Фудзиура, а Хёбу, проигнорировав церковника, как пустое место, направился к Сакаки.— Как дела? — спросил он. Как будто его действительно интересовала жизнь молодого послушника Баррета. А как знать. Быть может, действительно интересовала. Хиномия допустил предательскую мысль в свою голову. Разумеется, Хёбу вполне может интересоваться послушником, в чьих жилах течёт человеческая кровь, смешанная с вампирской составляющей, ладаном, молитвами, святой водой и бог весть ещё чем. Хёбу становится сильнее, когда пьёт из такого сосуда. А Баррет ещё и ранен вдобавок, и наверняка его кровь просто кричит о том, чтобы Хёбу её испил, ведь он голоден. Крови Хиномии ему явно не хватило. Но мысль тут же исчезла, когда Хёбу приобнял Хиномию за плечи. Простым и одновременно собственническим жестом. Его слова были встречены хмурым молчанием, и потому Хёбу зашёл с другого конца.— Давно не виделись, доктор-шарлатан.Сакаки вздрогнул, а потом поднялся. Но сразу отвечать не стал, сперва отряхнул руки и будто бы одновременно тем самым вернул себе самообладание.— Вижу, мой воспитанник помог твоим друзьям спасти тебя? — спросил он.Хёбу удивился настолько, что даже прекратил обнимать Хиномию.— Твой воспитанник? — он пытливо посмотрел на Фудзиуру, потом на Маги, который с независимым видом стоял в тени под деревьями и, казалось, ни на кого не обращал внимания. — Фудзиура не твой воспитанник, — ответил наконец Хёбу. — Он мой.— Ну да, — подтвердил Фудзиура, осторожно приближаясь к костру. На молящегося Ханзо он не обращал внимания, хотя тот и стрелял в него. А может, то был его персональный способ бороться с неприятностями: игнорировать их. — Всё верно. Я со стариком и остальными. Мы вместе. У нас есть дом.Сакаки ухмыльнулся:— Дом — это, конечно, хорошо…— Скорее уж ты — воспитанник моего Фудзиуры, — огорошил его Хёбу. — И если будешь хорошо себя вести, то я, так и быть, разрешу ему взять тебя с собой.Сакаки явно оскорбился, потому что сделал сложное лицо, но крыть ему было нечем. Он промолчал.— Ну так что? — поторопил его Хёбу. — Мы отправляемся немедленно, путь у нас неблизкий. Ты идёшь с нами, шарлатан, или остаёшься здесь?Сакаки удивлённо вскинул брови.— С вами? Серьёзно? Куда?Хиномия открыл было рот, чтобы добавить: ?Отличная идея, в Ватикане его наверняка знают?, — но промолчал. Впрочем, его порыв тоже не остался незамеченным. Сакаки покосился на него, но сказал только:— У меня здесь есть обязанности. И если... — теперь он покосился на Ханзо, намекая, что если он и сдался, замыкаясь в себе, то в таком случае ответственность за послушников ложится на его плечи. За раненого Баррета, за Хацуне, оставшуюся в Эдвилле. За всех них.— Если это требуется, — внезапно подал голос Тим, — то я останусь и прослежу за всем.— Хороший мальчик, — похвалил его Хёбу. — Вот видишь, шарлатан, у тебя есть преемник. Так что тебя останавливает?— Мой долг, — ответил Сакаки, гордо выпрямляясь, — и моя совесть! Они не позволяют мне…— Даже наш непогрешимый Хиномия едет с нами, — пробормотал Хёбу. — Я думал, что скорее придётся уговаривать его, чем тебя.Сердце Хиномии тут же пропустило удар. Его назвали непогрешимым, и кто — вампир. Тем более, не простой упырь, а сам Хёбу Кёске. Ему ли не знать, насколько он грешен... Он удивился, а ещё понял, что его даже не спрашивали, едет он с Хёбу или нет. Это попросту подразумевалось само собой. Но ведь они отправляются в Ватикан не по простой прихоти.— Это важно, доктор, — сказал он. — Вам тоже нужно поехать.Сакаки нахмурился и посмотрел на них всех: на Хёбу, на Хиномию, на Фудзиуру.— Куда вы хотите, чтобы я поехал? — спросил он наконец.— В Ватикан, — ответил Хиномия. Дальше уже рассказывал он. Как в своё время встретился он с Аланом Уолшем. Каким непримирим тот оказался к людям со смешанной кровью. Как сейчас Хиномия обнаружил пленённого Хёбу — тут раздалось недовольное ворчание со стороны бывшего пленника, и Хиномия быстрее перешёл на их спасение и наконец упомянул письма.— Покажите, — потребовал Сакаки.Потом они сличали в свете костра письма Алана Уолша здешним наёмникам и его обращение к самому Хиномии об охоте на Хёбу. Почерка были идентичны.— Я его помню, этого Уолша, — сказал вдруг Фудзиура. — Он вроде бы праведник, но ради правды сделает любую подлость. Он такой тип. Любит явную видимость пристойности и добивается её любыми средствами.Сакаки нерешительно отложил письма и поднялся от костра.— Отец, — позвал он уже давно молчавшего Ханзо. — А вы что скажете?— ?Блаженны дела твои, блаженны слова твои, единым образом верные?, — вновь затянул Ханзо, будто опомнившись.— Для него это слишком сложно, — поморщился Хёбу. — В любом случае, мы не можем взять всех. Большой отряд задержит нас, а у вас, судя по всему, есть раненые. Ладно, малыш, — он обернулся к Фудзиуре с видом ?я сделал всё, что мог?. — Решай сам.Фудзиура вышел вперёд и приблизился к Сакаки вплотную. Он оказался ниже его на полголовы, даже выпрямившись во весь свой рост. Сакаки вскинул подбородок, в его облике промелькнуло что-то звериное, всего на мгновение. Хиномия только сейчас обратил внимание, что Фудзиура до сих пор одет в свои рваные обноски. Вот тебе и отряд, собирающийся штурмовать Ватикан в поисках истины. Да сборище нищих и то имело бы более презентабельный вид!Фудзиура что-то сказал Сакаки. Просто несколько слов. Хиномия их даже не расслышал, несмотря на весь свой обострённый слух. Сакаки взял мальчишку за руку. Просто прикоснулся к его ладони пальцами и тут же отпустил. И, похоже, это каким-то образом повлияло на его решение.— Хорошо, я поеду, — произнёс он тихо, но услышали его все. Тим кивнул и немного нервно поправил повязку на голове Баррета. Ханзо сбился на середине очередной молитвы. Хёбу удовлетворённо кивнул и отвернулся, направился к Маги.— Что с лошадьми? — услышал его вопрос Хиномия. Похоже, больше доктор никого не волновал. Вопрос с его участием в их экспедиции Хёбу посчитал разрешённым, а потому более не требующим его внимания.— Разбежались, — ответил Маги. — Возможно, к утру мы сможем отыскать одну или двух.— Нам нужно больше, — ответил Хёбу. — Здесь неподалёку была деревня... Найдём лошадей там.— Не вздумайте воровать и убивать, вы, отродья! — неожиданно подал голос отец Ханзо. — Я последую за вами куда угодно, и если хоть волос упадёт с головы праведника, я отомщу! Я вас всех…Хёбу удивлённо обернулся.— Можете последовать куда угодно, отец, — ответил он. — Но зачем мне грабить, если в моём отряде будет два церковника? Люди отдадут мне всё требуемое по доброй воле, ведь так велит поступать Церковь. А наше предприятие будет вершиться как раз во благо Церкви: мы идём, чтобы разобраться с предателем. Не понимаю, что вам не нравится.— Если это дело церковников, то зачем тебе, богомерзкому кровопийце, вмешиваться? — ядовито спросил Ханзо.— Этот человек, — Хёбу мотнул головой в сторону писем, — пытался стравить меня и моего... И Хиномию. Он желал нашей смерти. Так что это теперь моё личное дело. И я со всем разберусь сам.Ханзо не нашёл, что ответить.Они провели ещё около часа, разговаривая и собирая вещи, уцелевшие во время нападения. Лошадь Хиномии с его поклажей убежала, напуганная выстрелами и вампирами, и вскоре Маги обнаружил животное загрызенным в кустах. Похоже, идея добраться до деревни и приобрести лошадей там обретала ещё большую актуальность. Было ясно, что Хёбу Маги теперь не оставит, а для остальных четверых из их отряда придётся просить не только лошадей, но и возможности остаться на постой хотя бы на день, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок.— Ну... До вечера? — спросил Хиномия у Хёбу, когда до рассвета осталось около часа, а они наконец пешком добрались до деревни. Кое-где уже начинали подниматься в воздух дымные столбы от растапливаемых печей, а в коровниках вовсю перекликались коровы, ожидая утренней дойки. В деревнях просыпались рано, с первыми петухами, только-только подавшими голос.— Отчего же, — удивил его Хёбу. — Будто мне не хочется помыться и поспать в нормальной постели... Нет у меня сейчас настроения таиться по подземным склепам, я устал от них. Вон там, похоже, постоялый двор, — он указал кивком головы на большое двухэтажное здание рядом с мостом, перекинутым через ручей, и позвал: — Маги, пойдём.Хиномия видел, как вымотала Хёбу простая прогулка, каким бледным и измождённым он выглядел. Маги время от времени поддерживал его при ходьбе, когда Хёбу особенно явно пошатывался. Он мог сколь угодно притворяться, что всё в порядке с ним и его самочувствием, но на самом деле Хиномия откуда-то знал: он держится из последних сил, и жажда борется в нём с потребностью упасть и погрузиться в нормальный для него дневной сон. Хёбу бесконечно долгое время не мог спать днём, мучимый пыткой солнечным светом. Ему требовались отдых и возможность залечить свои раны.Они достаточно быстро привлекли к себе внимание владельцев постоялого двора, вопреки ожиданиям Хиномии, не подняв их с постели. Хозяйка, миссис Дора Фэйд, уже хлопотала в кухне, а её супруг, Марсель Фэйд обнаружился в прилегающем к жилому дому коровнике, где у него проходили сложные роды телёнка.— Я помогу, — тут же вызвался Сакаки. — У меня в сумке найдутся нужные лекарства, и…Фудзиура недовольно заворчал, но Сакаки тут же его одёрнул:— Нельзя только брать. Нужно что-то оставлять взамен.Хиномии было уже всё равно. Он тоже был достаточно уставшим и вымотанным, чтобы равнодушно отнестись к потребности доктора оказывать помощь направо и налево. То есть, он был восхищён самоотверженностью Сакаки и благородством, но силы его организма, отведённые на удивление и благодарность, подходили к концу.— Тебе тоже нужно выспаться, — негромко сказал Маги, мимолётно притронувшись рукой к его спине. Хиномия только прикрыл глаза, соглашаясь: ещё как нужно. В конце концов, он потерял немало крови, судя по звону в ушах и периодическим головокружениям. Увы, даже если он сам и игнорировал их, симптомы переутомления и кровопотери не спешили пропадать сами собой.— Отдыхайте, мы всё сделаем, — продолжал Маги, на сей раз обращаясь к Хёбу.Следующим, что Хиномия запомнил чётко, было зрелище, как Хёбу стаскивал с себя одежду, позаимствованную им из поклажи церковного отряда. Потом — как он сам ложился на кровать рядом. В угловой комнате были три отдельные кровати и маленькое узкое окно, которое они тут же занавесили шторой, ещё по-зимнему плотной и не пропускающей внутрь ни лучика света.Хиномии стало темно и покойно, и он уснул, едва коснувшись головой подушки. Проснулся через несколько часов от ощущения, что что-то изменилось и, оглядевшись, улыбнулся: Маги умудрился сдвинуть все кровати рядом, даже не разбудив его, и теперь они лежали все вместе. Хёбу — посередине, вплетя руки в волосы Маги, свободно раскинувшиеся на простыне. Поглядев на них какое-то время, Хиномия снова уснул и проспал так до вечера.Он не заметил, как Хёбу питался, но вид его был гораздо лучше, чем утром. Маги вёл себя как ни в чём не бывало, сдержанно и немногословно, но теперь под его суровой маской Хиномия не чувствовал ни неодобрения, ни ревности в свой адрес. Маги наконец-то испытывал покой. Взгляд его тёмных глаз не вспыхивал яростью и волнением. Хёбу пил от него, — это было ясно. Но Хиномия не чувствовал отторжения, когда думал об этом. Ещё одна метаморфоза, произошедшая с ним во время этого путешествия. Спокойное отношение к питанию вампиров. Его немного обескуражило, что всё действо произошло без него, но, может, Хёбу не смог дождаться, когда он проснётся, а будить не захотел? Нет, отторжения больше не было, наоборот, его влекло к ним двоим.Увидев, что он проснулся, Хёбу просто кивнул ему и поднялся с кровати. В тусклом вечернем свете, идущем от окна, Хиномия видел, что кожа его играет лёгким румянцем, а глаза блестят. Маги не спешил вставать, тоже наблюдая за Хёбу с неторопливой леностью, — так вожак следит за происходящем в своей стае, — подумалось Хиномии, и, пребывая в положительном настроении, несмотря на лёгкое разочарование из-за того, что не понадобился Хёбу в этот раз, Хиномия украдкой потянулся и дёрнул Маги за прядь волос. Тот вздрогнул и мгновенно обернулся, разом растеряв всю степенность и медлительность. Маги обернулся как зверь, готовый сражаться. Хиномия обезоруживающе улыбнулся, но от возмездия его это не спасло.Маги пал на него подобно коршуну, прижал к кровати, придавил сверху собою и склонился, стоя над ним на четвереньках. Его волосы перевесились через плечо, мазнули Хиномию по щеке. Он запустил в волосы пальцы, потянул снова, ниже. Он вовсе не требовал к себе особого внимания, но было бы неплохо добиться от Маги хоть какой-то реакции не только на Хёбу, но и на себя... Последняя трезвая мысль угасла, когда Маги нагнулся и прикусил ему шею в том самом месте, где ещё недавно была метка. Хиномия крупно содрогнулся, испытывая не сравнимое ни с чем ощущение принадлежности, подчинённости и вместе с тем — жажды плотской любви. Его руки будто сами взметнулись Маги на плечи, вжимая в себя, не давая отстраниться. Но Маги ушёл от прикосновения, легко поведя плечами, словно вытекая из объятий.Он опустился ниже, прихватывая губами кожу на его груди, дразня шершавыми пальцами соски и промежутки между рёбрами, царапая поросшим щетиной подбородком чувствительный живот. Хиномия дико вскинулся, ощущая, как в его пупок ввинтился горячий подвижный язык. Он чуть не закричал, голосом выражая, как ему хорошо и странно от подобных ласк. Хёбу внезапно оказался рядом, встал у изголовья кровати и положил пальцы на его губы, призывая к молчанию. Хиномия растерянно посмотрел снизу вверх, и в этот момент Маги потянул его штаны к коленям, обнажая член для своих губ. Стоило Хиномии раскрыть рот и воспрепятствовать происходящему, как Хёбу нажал рукой сильнее, окончательно запечатывая его рот ладонью. Почувствовав движения губ и языка, Хиномия жалобно застонал. Хёбу стоял и смотрел, не принимая участия, но всё-таки будучи вовлечён, а Маги тем временем превращал Хиномию в бездумно стонущего и мятущегося.Он мог быть более спокойным, — разумеется, мог. Стойко принять ласки, раз уж напросился и получил их. Но что-то заставляло его отбрасывать напускную сдержанность, — хотя он честно старался проявлять её первые минут пять. Маги был дик и порывист в своих действиях, — и, кажется, мог задерживать дыхание бесконечно долго. А Хёбу просто смотрел на них, и его внимательный взгляд поджигал Хиномию, как сухую траву поджигают искры. Хиномия тянулся к нему всей душой, открыто и доверчиво, и Хёбу чувствовал это доверие, не мог не чувствовать... Но почему же он не хочет пить его кровь сейчас, здесь? Маги в очередной раз выпустил плоть Хиномии изо рта, а потом сжал пальцами, движениями руки резко и быстро доведя до грани. Хиномия выгнулся, тщетно стараясь удержаться на краю, но это было бесполезно, Маги снова взял его в рот, и Хиномия зажмурился, не в силах смотреть на втянутые щёки, на жадные влажные губы, на густые ресницы, прикрытые в мнимой покорности... Всё это было — для него, ради него, ему... Кончая, Хиномия застонал в ладонь Хёбу жалобно и чуть не плача. Ему было мало простых ласк, он не хотел — так. В нём теснилось столько невыраженных и нерастраченных чувств, что становилось больно. Хёбу нагнулся к нему, оглаживая большими пальцами линию челюсти, а ладонями — щёки. Когда пальцы перешли на шею, Хиномия подумал было, что, может, хотя бы сейчас... Костяшки пальцев прижались его коже, растирая, разминая, разгоняя кровь подкожных капилляров и нащупывая крупные сосуды. Хиномия приоткрыл рот, тяжело дыша, готовый ко всему, но Хёбу так и не стал наклоняться и вонзать в его шею клыков, не сделал его своим. Пальцы спустились к ключицам, пройдясь по ним лёгкими движениями, а потом и Маги окончательно отстранился, и всё закончилось. Глядя, как Маги вытирает влажные губы, Хиномия ощутил иррациональные чувства одновременно стыда и удовлетворения. Всё-таки ему было хорошо сейчас. Его телу. И его душе, уже столь долгое время не находящей себе покоя. Хёбу был рядом, вместе с Маги, и это казалось правильным — как и то, что они сейчас делали вместе.— Если ты сейчас встанешь и оденешься во что-нибудь, то мы пойдём к хозяину гостиницы просить ужин, — сказал Хёбу, возвращая его мысли к более насущным материям. — Ты должен поесть прежде, чем мы поедем дальше.Хиномия взглянул на Хёбу с лёгкой укоризной, которая, впрочем, не возымела никакого действия: тот улыбнулся, не скрывая клыков. Маги уже поднялся и прошёлся по комнате к стулу, на котором лежали его вещи, простые тёмные штаны, рубаха и куртка. Хиномия мимоходом пожалел, что ему придётся в их путешествии носить сутану. Но должен же кто-то выглядеть подобающе, чтобы у людей не возникало лишних вопросов о том, кто они. Дела Церкви были делами Церкви, и если отряд ехал в сопровождении церковника, значит, так было надо церковнику, и отчёта с него никто не требовал: ни мирские власти, ни знатные люди не стояли над Церковью. Церковь сама была силой; да, скованной устоями и моралью, но — была.Раз уж в их отряде было двое церковников, он и Сакаки, то не приходилось ожидать каких-либо препятствий со стороны мирских властей. С них даже никто не посмеет спросить, почему они путешествуют по ночам, а днём отсыпаются за плотно занавешенными окнами. Достаточно глянуть на серебро и кресты на их одежде, чтобы вопросы отпали сами собой. Если церковники были на охоте на вампиров, ведущих ночной образ жизни, то и сами точно так же меняли свой распорядок дня. Оборотни же, как твёрдо считала молва, становились активны во время приближающегося полнолуния. Одеваясь, Хиномия поглядывал на Маги и с насмешкой думал о том, насколько мнение молвы отличается от действительности.— Эй, ты так поедаешь его глазами, что я ревную, — заявил вдруг Хёбу, проводя тонким пальцем по его спине, затянутой старой запасной сутаной.Сердце Хиномии пропустило удар, а Маги удивлённо обернулся и, поглядев на них, ничего не сказал.— Просто смотрю, — ответил Хиномия с вызовом: ?А что, нельзя?? — Когда буду думать о грязных упырях, начну смотреть уже на тебя.— Да, — протянул Хёбу, — а помыться бы нам и вправду не мешало. Я всё ещё пахну землёй.Хиномия с кислой миной поглядел себе под ноги. К сожалению, они не могли позволить себе долго рассиживаться на одном месте. Наверное, не могли. Если Алан Уолш долгое время не будет получать никакой информации от своих подчинённых, то наверняка догадается, что с ними что-то случилось — и будет настороже.— Я немного знаю эту местность, — сказал Маги. Кажется, не было ни одной местности, которую бы он не знал, не исследовал волком, где он не смог бы спрятаться или найти пропитание. — Дальше в пути нам встретится ещё множество деревень, рабочих и торговых поселений. Сможем помыться позже.— Вот о чём я и говорю, — согласился Хёбу. — Надо ехать.С Сакаки и Фудзиурой они встретились за столом в главном зале. Хозяйка с подрастающей пухлощёкой дочерью тут же подали им троим овощного рагу и жареного мяса, — похоже, Церковь в здешних краях привечали. Хёбу не успел отказаться от своей порции, так что ему пришлось делать вид, будто он тоже ест. При удобной возможности он разделил содержимое своего глиняного горшка между Маги и Хиномией.— Ешь, — с полуулыбкой, не показывая зубов, сказал он. — Тебе нужно восстанавливаться.Хиномия вскинул удивлённый взгляд, услышав странный звук, который издал Фудзиура. Его глаза сверкали яростной ревностью.— В чём дело? — спросил Хиномия, ненадолго отложив ложку.— Да вы трое просто как... — Фудзиура не докончил, но его ложка описала круг, заключив в него и Хиномию, и Хёбу, и Маги.— А вы двое как провели день? — спросил Хёбу, на мгновение сверкнув клыками. — Что-то ты невесел. Что, шарлатан оказался настоящим шарлатаном и кормил тебя одними обещаниями?— Я ничего никому не обещал, — ответил Сакаки, устало поднимая глаза. С него могло статься, что он весь день не смыкая глаз помогал хозяину в коровнике, а после — лечил страждущих.Когда к ним спустилась Момидзи, шуточная пикировка, грозящая перерасти в настоящий скандал, угасла сама собой. Оказывается, насчёт лошадей Сакаки уже договорился. И они заговорили о том, куда двинутся дальше. Фудзиура время от времени поглядывал на доктора, следя то за его руками, то заглядывал в глаза, когда тот о чём-то коротко сообщал. На лице Фудзиуры время от времени мелькали чувства досады, решимости и долготерпения. Сакаки будто бы не замечал его вовсе, и Хиномии жалко было видеть и понимать, что если и были между ними двумя достигнуты какие-то шаги по сближению, то сейчас, когда они стали на равных, и клетка больше не служила им преградой, Сакаки явно не спешил сближаться ещё больше. Впрочем, прошёл только один день. Возможно, доктор с Фудзиурой ещё смогут найти общий язык. Возможно также не лишним было бы для Хиномии взять пример с Маги и не обращать на Фудзиуру с доктором много внимания: разберутся сами. Но у волнения Хиномии не было логического объяснения. Возможно, он видел в Сакаки себя, свою ситуацию. Он избегал обдумывать её и гадать, что же будет дальше. Он жил сегодняшним днём, а в сегодняшнем дне они с Хёбу и Маги были вместе, и более его ничего не волновало. Но он сдался. Его обеты пошатнулись, его вера более не была чистой, его душа слишком стала зависима от плоти, и это тревожило. То, что доктор не сдавался Фудзиуре, вселяло в Хиномию гордость. Нет, он не мог, как Маги, равнодушно взирать на этих двоих со стороны.