Я дам тебе имя (Падме Амидала/Дарт Мол) G (1/1)

Падме очнулась от того, что чьи-то руки протирали ей лицо мокрой тряпкой. Она чихнула, помотала головой, заморгала, пытаясь оглядеться, но беспощадный свет татуинских солнц бил ей прямо в лицо. Тряпка отпрянула, и какое-то время Падме плавала в вязкой слепоглухой пустоте. Она двинулась, пытаясь уйти со света. Руки и ноги отозвались залежавшейся болью, остались неподвижны. Она — в ужасе от того, что конечности ее не слушаются, — забилась сильнее, и веревки впились в тело, оставляя следы и синяки.— Тихо, — сказал чей-то голос. Хриплый, тихий, неровный, словно не привыкший разговаривать. — Не бойся. Я не собираюсь тебя сейчас убивать и вообще не собираюсь никогда.Падме замерла, пытаясь понять, где она находится и что произошло. Она разговаривала со старшим джедаем у корабля. Они ссорились. Это она помнила четко. Потом он ушел, а ее внимание привлекла какая-то тень, мелькнувшая среди песчаных барханов. Она сделала несколько шагов по направлению к ней — ей показалось, что там какие-то тряпки, или зверь… Она долго стояла, вглядываясь в барханы, до тех пор, пока не перестала их различать: золотой песок бликовал и слепил. Потом Падме внезапно услышала какой-то противный хруст, почувствовала резкий, вышибающий дух удар. Песок стал стремительно приближаться к лицу — она сначала не поняла, что падает, а потом все вдруг потемнело и звуки пропали, словно ей выкрутили настройки на минимум…Ее же предупреждали о тускенах!Она застонала. Дура, какая же она была дура! Нельзя было отходить от корабля! И вообще, если рядиться в служанку для маскировки, то не уходить далеко от подставной королевы и воинов-джедаев. Панака, наверное, поседел весь от ужаса, а что будет с Набу…Падме закусила губу и дернулась еще раз. Безрезультатно.Ей нужно выбираться. Любой ценой. Она сама по себе не так важна, но пока она — королева, она отвечает за свой народ.Она откашлялась и сказала сипло:— Не убивайте меня. За меня вам дадут выкуп.— Я не хотел тебя убивать, — растерянно сказал голос. — Просто ты меня увидела, а мне нельзя, чтобы меня кто-то видел.Падме немного привыкла к свету и увидела, что перед ней на корточках сидит большой мужчина, одетый во все черное. Лицо его надежно скрывал капюшон, на руках скрипели кожаные перчатки. В левой руке он держал грязно-белую тряпку, которой раньше протирал ей лицо.Не тускен.— Кто вы? — прошептала Падме.Мужчина шевельнулся, но ничего не ответил.— Что вам нужно?На этот раз он заговорил.— Ты очень красивая.Падме закрыла глаза, не в силах осмыслить его ответ, а он вдруг страстно продолжил:— Когда ты встала спиной к кораблю… Солнечный свет, он будто проходил сквозь тебя, ты была самым этим светом. Ты была словно ангел. Я так поразился, что был неосторожен, и ты меня заметила… Я никогда такого не видел.Падме вздрогнула, и он правильно понял смысл этого движения.— Я не причиню тебе вреда. Ты слишком красивая, жалко. Мне просто нужно, чтобы ты побыла тут пару дней. Ты могла меня выдать, а мне нельзя сейчас выдавать себя. Побудь тут пару дней, я завершу свое дело, а потом провожу обратно к кораблю.— Тогда развяжи меня!Он помедлил, а потом спросил:— Ты же не собираешься со мной драться? Тебе меня не одолеть, а оружия здесь нет. Ну, такого, чтобы ты могла им воспользоваться. Но если ты нападешь, я тебя убью. Я так устроен. Мое тело сделает это, потому что оно обучено убивать.Падме сердито сказала:— Не собираюсь нападать.Но он не торопился.— И бежать ты не сможешь. Понимаешь, ты не умеешь ходить по пустыне. Ночью ты заблудишься и замерзнешь до смерти, а днем умрешь от теплового удара. Даже местный бы не смог, а ты же не местная.— С чего ты взял? — тихо спросила она, признавая правоту его аргументов.— У тебя сапоги слишком легкие… К тому же я же говорил: здесь не бывает таких, как ты.Он осторожно протянул руки в перчатках к ее рукам и принялся распутывать веревки, приговаривая — нервно, неровно, словно был наедине с самим собой:— Я сначала думал, что слишком долго пробыл на солнце и ты мне мерещишься. Я хотел лечь прямо там, в песок, и умереть, потому что никогда такого мне не мерещилось. Мне мерещилась вода. Мне мерещилось отсутствие боли. Мне мерещился мой господин. Стены комнаты, в которой я провел свое детство. Полигон, на котором меня испытывали. Камера, где мне причиняли боль. Но такого видения, как ты, — никогда… У тебя такая белая кожа и такой светлый взгляд. Как у живого существа может быть такой светлый взгляд? Всякое живое существо полно злобы и гнили, а твой взгляд от этого избавлен. Даже сейчас… Я хотел бы разорвать зубами на мелкие кусочки того, кто меня похитил, а ты слушаешь меня…Он развязал ей руки, она потёрла запястья, на которых остались бледно-розовые следы от веревки.— Что это за дело, которое тебе нужно выполнить?— О, это простое дело, — откликнулся он, пытаясь развязать ей ноги. — Мой господин велит мне убить джедая.— Что?! — потрясённо выдохнула Падме.— Убить джедая. Лучше обоих, но младшего — обязательно.— Оби-Ван… — прошептала Падме.— Да, так его зовут.Веревка была тоньше той, которой он связал ей руки, и развязать ее не получалось. Он убрал руки и сказал нерешительно:— Я сниму перчатки, только ты не бойся.Руки у него оказались красные, с черными продолговатыми когтями, острыми, как у хищника. Он поддел когтем веревку, надорвал ее и быстро и ловко распутал. Падме удивилась не цвету, а его предупреждению:— Почему мне нужно бояться рук?— Потому что я чудовище, — спокойно сказал мужчина. — Так мой господин говорит.— Ты ему веришь? — тихо спросила Падме.Этот странный мужчина с его детской речью, манерами подростка — смертельно опасного подростка — она хотела понять, чего можно ждать от него. Он говорил, что оружия нет. Но он ошибся. Ее оружие всегда было при ней: на сессиях Республики, в мэрии, в тронном зале — везде, где она могла говорить.— Он — мой господин.— Зачем ему убивать Оби-Вана?— Потому что он ситх, — спокойно сказал мужчина.Падме отметила незнакомое слово, задвинула его в дальний угол сознания, как несущественное, чтобы достать потом, когда она будет в безопасности и сможет все осмыслить.Падме потёрла ноги, а потом подвинулась, чтобы свет не бил в глаза. Пещера обрела контуры: в ней не было почти ничего, только тонкая лежанка в углу, маленький синтезатор энергетических батончиков и воды, чёрный рюкзак в углу. Она сидела напротив единственного окна — не окна даже, просто расщелины в стене. Мужчина сидел неподвижно, а потом хрипло сказал:— Ты ушла со света, но все равно светишься. Как это? Мне нужно выяснить.Падме медленно кивнула, сохраняя иллюзию контроля, давая ему согласие там, где он и не спрашивал. Мужчина, казалось, ничего не сделал, только с шумом втянул воздух ноздрями, но потом сказал:— Нет, ты не Одаренная. Жалко.Повисла пауза. Падме спросила:— Как тебя зовут?— У меня нет имени. Господин зовет меня ?раб?.И тогда Падме почувствовала, что ее губы практически сами собой произнесли странную фразу:— Хочешь, я тебя назову?Он замер, и даже, кажется, перестал дышать. Она притихла, жалея, что не может видеть его лица, но поняла, что попала во что-то невероятно важное для него и опасное для себя. Падме продолжила, чувствуя, как он заколебался:— Я выберу тебе хорошее имя. Только твоё имя. И всякий раз, когда он будет говорить ?раб?, ты будешь вспоминать про себя своё имя и не будешь рабом. Люди дают имена — и я дам тебе имя. Хочешь?— Да.Он прошептал короткое слово изломанно и страстно, и Падме поняла, что ее интуитивно найденные слова пробили какой-то щит и долетают теперь до цели.— Мне нужно видеть твоё лицо, чтобы я могла наречь тебя.— Нет, нет. Я страшный. Я чудовище.— Я не боюсь, — сказала Падме твёрдо.И тогда он поднял руки и откинул капюшон.В выражении его лица было что-то хищное, но считывалось, что это больше от природы, чем от черт характера. Красную голову венчала корона острых зубов, как след проклятья. Ноздри раздувались и опадали, но мужчина при этом оставался совершенно спокоен.Глаза были странные. Тоскующие. Как у зверя в клетке: испуганные и яростные. Кончики зубов во рту раскрошились, словно он часто их стискивал.Падме сказала:— Ты совсем не страшный. Ты даже красивый по меркам забраков.— Кого?— Забраков. Так называется твой вид.— Таких, как я… много?— Да! Они живут на планете под названием Иридония.Он встал, отвернулся от неё, прошёлся в волнении по пещере, полы его плаща перепугано метались, цепляясь за пыль и камни. Потом он вернулся к ней, присел перед ней и спросил, не отрывая от нее цепкого взгляда:— Какое имя ты мне можешь дать?Падме посмотрела на него внимательно, и, хотя ей было очень страшно, она протянула к нему свою раскрытую ладонь, чтобы он ее пожал. Но рука повисла в воздухе и забрак посмотрел на неё с удивлением. Падме медленно опустила руку, сжала в кулак, чтобы не было видно, как трясется ладонь.— Расскажи мне о себе. Сколько тебе лет? Как вышло, что твоя мать не дала тебе имени?— Имя даёт мать? — как-то подобрался, вскинулся он, но после продолжил: — Я никогда не знал своей. Но иногда она снилась мне. Она была проникнута светом, как и ты. Я на мгновение подумал, что ты и есть она. Но потом понял, что ошибся. Мы слишком разные. Ты ангел. Я чудовище.Падме молча изучала его лицо — она чувствовала, что если она промолчит достаточно долго, то он снова начнёт говорить и скажет больше, чем вызвали бы ее расспросы.— Я думал похитить тебя, чтобы ты не мешала. Но теперь я смотрю на тебя, и мне хочется посадить тебя в камеру, где жил когда-то я. Я теперь хорошо понимаю моего господина. Я бы мог бесконечно смотреть на тебя… Только не в мою старую камеру, там мало света, а нужно, чтобы через тебя лился свет…Падме вздрогнула. Потом спросила:— Ты не убил меня, чтобы посадить в клетку?— Да. Мой господин бы счёл меня безумным. Он всех убивает, кто у него на пути. Я тоже. Я думал тебя убить, но я не знал, померкнет ли от этого твой свет. Обычно уродливые и слабые люди после смерти становились ещё уродливее и слабее. Я не мог рисковать.Падме прижала руки к груди, инстинктивно пытаясь защититься, но потом несколько раз долго выдохнула, пытаясь успокоиться. Ей нельзя паниковать, или она погибла. Ей нужно быть умной и хитрой. Тем более что этот большой зверь, кажется, не так уж и умён. В своих политических баталиях она справлялась с противниками намного старше, опытнее и хитрее.Правда, они не пытались ее убить или посадить в клетку.Забрак нависал над ней, и она почувствовала дрожь и выдохнула, почти не думая:— ?Мол?. Я назову тебя ?Мол?.— Мол… — повторил он, пробуя звуки на вкус, катая их по губам.— На языке забраков это значит ?потеря?.— А тебя как зовут?— Падме.— Это значит ?свет??— Нет, — постаралась улыбнуться она, чувствуя, что это расположит его. — Это означает ?стойкость?.Он прошёлся по комнате, с каждым шагом отщелкивая:— Мол, Мол, Мол… Дарт Мол… Красивое имя.— Да, — подтвердила она и пожалела, потому что, когда он к ней повернулся, выражение лица у него было раздражённое, словно она нарушила ход очень важных для него мыслей.— Мне нужно уйти. А ты — сиди здесь.Он снова взял в руки веревку, очень грубо схватил ее за лодыжки и начал опять связывать ноги. В нем произошла какая-то перемена, он огрубел, потяжелел, больше не говорил о свете, и оранжевые глаза его смотрели на нее без былого восхищения — словно она дала ему все, что он хотел.Угадала и угодила.Падме снова стало страшно.Вдруг он дернул носом — один, раз, другой. В лице его проступило что-то первобытное и хищное. Желание отведать крови своего врага, желание танцевать голым у костра, насадив на копье череп своего соперника.Падме почувствовала, что ее бьет дрожь. Мол замер. Где-то недалеко послышались тихие мужские голоса, шум шагов.Мол с радостным удивлением прошипел:— Надо же… Они пришли за тобой! Как удачно. Прямо мне в пасть.Он сбросил плащ, отстегнул от пояса странного вида рукоять и страшно, жгуче оскалился. Подмигнул ей, отвернулся и пошел прочь, совершенно забыв о ней.Падме рванулась за ним, но веревки держали крепко — и она ударилась лбом о каменный пол, почувствовала, что глаза заливает что-то липкое, но это было неважно. Квай-Гон и Оби-Ван шли прямо в ловушку, и она ничем не могла им помочь. Падме рванулась еще раз, потом еще, поняла, что страшно, ужасающе не успевает, что Мол ударит по ним внезапно, подло, со спины, из-за угла.— Это ловушка! — изо всех сил закричала она, надсаживая голос, срывая связки. — Здесь ситх! Это ловушка!Она кричала, содрогаясь всем телом, извиваясь, как муха в паутине, словно превратившись в один только звук, а за стенкой почти неслышно зашипели выдвигающиеся лезвия световых мечей.