Список кораблей (Рей/Армитаж Хакс) R, модерн (1/1)

Рей всегда появлялась вечером, потому что днем у нее было очень много работы. Она возникала на пороге — и жданная, и нежданная. Ей почему-то никогда не хватало дверного звонка, она предпочитала еще и постучать в дверь для верности.Два коротких звонка, один стук.Мир замирал на мгновение, а потом ускорял свое вращение — Армитаж бежал к двери, Рей подпрыгивала на пороге не в силах ждать, когда же он ей откроет, взволнованно и приветственно мяукала Милли.Армитаж знал, что это Рей: кто еще стал бы навещать его так поздно? Но не мог поверить, пока шел к двери, не мог поверить, когда открывал, — только коснувшись ее, понимал, что она — не призрак.Этой холодной летней ночью он прочитал список кораблей наполовину. Он был в кабинете и листал перевод начала двадцатого века — книга еще не была древней, но он все-таки надел белые перчатки.Два звонка, один стук.Он сорвал перчатку с левой руки и стремительным шагом очень высокого мужчины прошел через весь дом. Миновал кабинет, гостиную, кухню, спальню, одним движением руки открыл замок, и Рей сама потянула на себя дверь. На ней была темно-синяя полицейская форма — она не заходила домой, сразу поехала к нему, — а в руках почти плоская коробка, которая источала запах простой и сытной пищи.Рей хотела было сунуть ему коробку в руки, но увидела перчатки. Тогда просто поднялась на цыпочки, поцеловала в щеку, пробежала на кухню, попутно рассказывая:— Я принесла пиццу. Некогда было вообще даже в магазин забежать. А когда вышла — открыты оказались только пиццерии.Она прошла в ванную, послышался шум включенной воды, потом зашуршало полотенце. Армитаж достал кружки и тарелки, отнес их в гостиную и бросил с любопытством:— Что на этот раз?— Тайна следствия, — кратко и серьезно сказала она, заходя в гостиную и запрыгивая на диван с ногами.— Дай угадаю: очередная поножовщина в мексиканском квартале? — спросил он, разливая китайский чай из тяжелого черного чайника.— Нет. Как же ты их не любишь!— За что любить мигрантов? — слегка брезгливо спросил Армитаж. — За то, что толпами роятся в своих антисанитарных норах? За то, что они не платят налоги, работая нелегально? За то, что на их содержание тратятся средства, которые могли пойти на модернизацию библиотеки города, например?Он ожидал, что она не ответит, но она как-то на удивление просто, без лишнего пафоса заметила:— За то, что они люди.Стол, на котором остывала пицца, словно разделил гостинную надвое. Рей сидела прямо под торшером, и свет оставлял острые желтые следы на ее лице, наполовину скрытом тьмой. Хакс подумал, что ее мог бы написать Рембрант, и пожалел, что у него самого не хватило бы таланта.— Ты так неискоренимо веришь в людей, — сказал он, — Прости, но мне кажется, ты мало их знаешь.Рей хмыкнула:— Я выросла в приюте, если ты помнишь. Я слишком хорошо знаю людей. Там все намного понятнее. Контрастнее. Мерзости много, но и людей хороших — тоже. Их вообще больше.— Ты — лучший человек, чем я, — неожиданно горько сказал он, отведя глаза.Рей протянула руку через стол и погладила его по ладони.— Это не так, во-первых, и ничего, что у тебя другие взгляды, во-вторых. Многие сомневаются в правильности действий полиции. Мы же просто делаем то, что необходимо, потому что кто-то должен. О том, что мне теперь не видать одобрения и все будут критически меня рассматривать и всячески толковать мои действия, Люк мне еще в первый день сообщил.— Как его еще не выгнали из полиции с такими-то левыми взглядами…Рей неожиданно улыбнулась.— Все немного проще, когда твоя сестра-близнец заседает в Парламенте.Они замолкли, и Рей спросила:— На тебе были перчатки. Что ты читал, когда я пришла?Она умела подмечать мелкие детали и хорошо его знала, и знала, какой вопрос поднимет ему настроение.— Илиаду. Я думал, ты похожа на Пентесилею.— На кого?— Это царица амазонок. Ахилл убил ее в бою, а потом снял шлем и влюбился. Я читал тебе, помнишь?— Конечно, помню! — поспешно сказала она и добавила виновато: — Но там вообще много имен.Рей пошла в комнату, а Армитаж — в ванную, бриться.Он всегда брился вечером, если она приходила. Он знал, что его щетина отрастала очень быстро и к вечеру уже кололась. Рей, впрочем, не жаловалась. Но ему самому так было комфортнее. Он вспоминал поговорку, что утром француз бреется для начальника, а вечером для жены, хотя Рей ему была никакая не жена…Милли лежала на темном кафеле, потягиваясь, наблюдала за его скупыми движениями. В ванной был пол с подогревом — и Рей, и кошка очень любили его. Это было самое теплое место в доме.Хакс привык к прохладным тихим залам библиотек. Ему проще было одеться потеплее, нежели задыхаться от жары.Армитаж вытерся снежно-белым полотенцем, сполоснул бритву, поставил ее в стакан и вышел из ванной.Рей лежала поперек кровати и казалась еще тоньше и моложе, чем обычно. Глаза ее были плотно закрыты, но свет оставался включенным. Она ждала его, но уснула.Хакс включил ночник, выключил верхний свет, сел на кровать рядом с ней. Она не шевельнулась — заснула глубоко. Ее тонкие руки разлетелись по кровати. Сложно было поверить, что эта хрупкая девушка — офицер полиции. Армитаж укрыл ее лёгкой простыней, потом, поколебавшись, и одеялом. Она всегда мёрзла в его доме: выросла где-то на юге, в Техасе, что ли.Армитаж лег рядом, подстраиваясь под нее, окружая ее своим теплым телом. Он не стал выключать ночник, чтобы подольше смотреть на ее профиль, и сам не заметил, как перешел в сон.В середине ночи он проснулся от прикосновений. Чьи-то удивительно мягкие руки пробежали по его телу, не будя, но лаская. Он напрягся, ощетинился, схлопнулся, но потом вспомнил, кто лежит рядом с ним, и понял, что она делает.Он протянул к ней узкие ладони с длинными пальцами, коснулся ее теплого тела, острых плечей, тонкой шеи. Его пальцы скользнули ниже, под ее футболку, нащупали маленькую, еще какую-то детскую грудь, сжали бархатные соски. Рей притянула его к себе, запустила пальцы в его рыжие волосы, вызывая у него приятную дрожь. Он покрылся мурашками, и она провела по его телу руками, словно стирая их.Он скользнул руками ниже, оттягивая ее белье — белое, как всегда, простое и практичное. Никаких кружев, никаких узоров.Его пальцы нырнули внутрь нежного, тесного, жаркого. Рей, не помня себя, выгнулась дугой, вцепилась неожиданно сильными пальцами в его шею и заскребла острыми ногтями по ней, оставляя розовые царапины.Армитаж почувствовал, как жар настигает его — резко, неотвратимо, как высокая температура во время болезни. Они, как подростки, возились под этими двумя одеялами, и он подумал, что нужно скинуть оба, но не успел — ловкая рука Рей опустилась низко, провела по его светлым лобковым волосам и коснулась члена.Он вдруг почувствовал, что молод и полон жизни, что под ним бьется и вьется девушка, которую он любит, и он раздвинул ей ноги, и резко, на единый выдох, вошел в нее.Они вцепились друг в друга, конвульсивно забились в едином ритме, но это все равно было жарко и нежно, и теплый воздух, полный запахом его пота и ее тела, обволакивал их точно так же, как и мягкое постельное белье кровати.Она запрокинула голову, он сжал ее чуть сильнее — и кончил, чувствуя, как уходит напряжение всех прошедших дней, всех ушедших лет. Он хотел выскользнуть, но Рей удержала его на себе, принялась снова гладить, легко, невесомо. Она нашла его взгляд и улыбнулась ему.Он тонул в этой неге разорванной пополам ночи — дня не прошлого и не грядущего, украденного времени, украденного мимолетного счастья. Он разделились, но продолжали лежать в обнимку. Его клонило в сон.— Люблю, — вдруг прошипела она — яростно, осознанно, страстно.Армитаж ничего не сказал, только потянулся к ней и оставил на ее лбу невесомый, легкий поцелуй.Плотно задернутые шторы создавали ощущение безвременья, и когда он проснулся от звука ее голоса, то подумал, что ночь все еще длится.— Сколько времени? — сонно и осоловело переспросила она.Армитаж безошибочно кинул взгляд на часы.— Семь пятнадцать. Спи дальше.Она резко подорвалась.— Как — семь?! Ужас какой! Я опоздаю на летучку! Люк меня убьет! Отрежет руки, чтобы затруднить опознавание, и закопает в лесу!— Он не производит впечатления психопата, — сонно пробормотал Хакс, пока она, собираясь, металась по комнате.— Плохо ты его знаешь! В том, что касается дисциплины, он — настоящий жестокий самурай!— Жаль, что ты не можешь остаться, — сказал он хрипло, отряхивая остатки дремы. — Он не думал об этом прежде, но сейчас мысль о том, что она вот так вот просто уйдет, вдруг показалась ему невыносимо тяжелой. — Я приготовил бы панкейки.— Ровные, по линеечке? — мимолетно пошутила она и выбежала из комнаты — одеваться. И уже из коридора донесся ее крик: — Я бы рада, но не могу!.. Милли, он сейчас даст тебе поесть, а я убегаю…Армитаж повязал фартук на рубашку, включил плиту, аккуратно закатал рукава.Он бережно намешал тесто. Руки все делали автоматически, а мысли были далеко. Все было хорошо, но ему вдруг невыносима стала его жизнь. Все было хорошо, он даже сказал себе это вслух:— Все хорошо.Но сам ни на мгновение не поверил в это.Время шло, идеально ровные панкейки зарумянились с одной стороны, шапка кофе в турке чуть приподнялась, а он все стоял над плитой со своей неловкой искренней любовью, с горьким чувством одиночества, похожим на давнее вдовство. Ему показалось, что он видит мир сквозь черные очки и словно сам себе наставил повсюду ограды, а Рей была зрячая и живая. Он вдруг привычно изумился тому, что она — с ним, привычно погадал, что она в нем нашла.И подумал, что ей никогда до конца его не понять, а ему — ее. Что они так и тянутся друг к другу в пустоте и разобщенности, но ничего хорошего из этого не выйдет.Что люди только делают вид, что понимают друг друга, только делают вид, что любят.Дверной звонок брякнул два раза. Потом раздался стук.Армитаж сначала не поверил. Потом, пытаясь развязать непослушными пальцами фартук, вышел из кухни, подошел к входной двери и резко, на выдох открыл ее.Рей стояла за дверью, и утренние солнечные лучи скользили по ее каштановым волосам.— Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына! — сказала она, улыбаясь. — Я забыла — сегодня вторник. Летучка в среду. У меня есть еще полчаса. Надеюсь, твои идеальные панкейки готовы, потому что я голодная.