Болотная тропа (Люк/Лея, au Неблагой Двор, часть 5) нц-17 насилие, смерть втор. пер. (1/1)

– Кто ты, милый белый брат?Как свеча твой светлый взгляд.– Кто ты, бледная сестра?Говорить давно пора.– Первый ты откройся мне.Очень страшно при Луне.Когда пришла следующая зима, Лея была на фамильном кладбище герцогского рода. Первая снежинка?— робкая, обреченная, обожгла ее щеку. Но девушка не заметила ее: она стояла в глубокой задумчивости, оглядывая надгробия, гадая, где похоронена настоящая Лея Органа?— та девочка, что прожила один день. Та девочка, на место которой Бейл Органа упросил Оби-Вана отдать дочь князя тьмы, потому что боялся, что разум его жены не перенесёт смерти седьмого ребёнка. Но кладбище располагалось на месте холмов, и нор и холмиков было много?— в любом месте можно было закопать крохотное детское тело. Но Лее отрадно было думать, что маленькая Лея, нежившая Лея, спит сладким сном в одной могиле со своим братом или сестрой?— которых было шестеро. Может быть, вместе с самым младшим, Джейсоном, который жил дольше на целые сутки. Лея положила по цветку на каждое надгробие, где спали ее братья и сестры, а седьмой цветок приколола к своей шляпе: потому что, кто бы ни был ее отцом, она была Леей Органой, альдераанской госпожой.Люк присмирел с момента их последнего разговора, он больше не напускал своры чёрных волков на скот и не ломал чужие человеческие жизни. Он говорил с ней почтительно, хоть и кратко, и в его глазах, при взгляде на неё, часто проскальзывало мечтательное выражение. Лея долгое время боялась спать ночами, ожидая беды, держала при себе железный нож и учила молитвы, но ничто, кроме искушающих снов, не нарушало ее ночной покой.Она сначала избегала Люка, боясь его темной силы, опасаясь, что не выиграет второго поединка, но оказалось, что он и не намерен больше с ней бороться.И Лея расслабилась, потеряла железный нож, забыла слова молитв.Она не знала того, что делает Люк холодными лунными осенними ночами.А он состриг клочки гривы у каждого коня в округе и сжёг их. А он, раскопав ночью дурной ключ, велел его водам течь под герцогский дом, и подмывать незримо и неслышно его основание. А он, найдя корень мандрагоры, щедро напоил ее бычьей кровью, и посадил у болот, чтобы она проросла корнями в запретный мир. А он, созвав болотные огни, научил не только заманивать путников во тьму, но и показывать дорогу тьме в мир людей. А он затинил чистый пруд, чтобы звезды больше не отражались в нем. А он, найдя заброшенный колодец, отравил его соком белены, и воды колодца почернели.Оби-Ван выходил вечерами на крыльцо своей сторожки и тянул носом, как старый сторожевой пёс, предчувствующий сражение. Но он находил только горько-кислый вкус на губах и пряные ароматы ночного воздуха. Он говорил себе, что стал стар и мнителен. Он говорил себе, что из-за величайшего дара Господа людям?— свободной воли?— слуги Неблагого двора не могут творить зло в мире людей без разрешения.Не одну ночь колдовал Люк, но все дороги, что приоткрыл он, дрожали под мощным, ни на миг не останавливающимся напором со стороны темного царства.Держались до времени.И утром дня, которой предшествовал самой долгой ночи в году, через поганую воду оскверненного колодца просочились несколько бестелесных, белых тварей, жадных до человеческой крови, знающих, кого им нужно убить в первую очередь. Лея вошла в дом Ларсов на закате короткого дня.Она прошла сени, вошла в чистую гостиную?— и вскрикнула, увидев залитый кровью пол и обезбраженное тело того, кто был когда-то Оуэном Ларсом. На корточках возле трупа сидел Люк, и смотрел вперед так, как будто перед ним была пустота. Лея шагнула в строну, испугавшись, и различила в сумраке кровавой комнаты очертания второго тела. Она прижала ладонь ко рту.Он поднялся, и руки у него были окровавленные, а глаза?— полные ужасного, чудовищного осознания. Увидев ее, он сказал:—?Это не я. Пожалуйста, Лея. Я не делал этого. Я не знал, что Он их тронет. Я…Он смотрел на нее так, как прежний Люк: светло и горестно. Умоляюще.—?Они были мне как отец и мать. Я не позволил бы никому… Верь мне, Лея.—?Я верю,?— тихо сказала она, отведя глаза от луж крови на полу,?— Верю тебе.Они стояли так, какое-то время, пока он отчаянным, человеческим движением не прижал ладони к лицу, потому что ему слишком страшно было смотреть.Он всхлипнул, и Лея, взяла его за руку?— на лице осталась кровь?— и вывела его из комнаты.—?Люк. Послушай меня. Умойся. Жди меня около опушки, там, где малинник. Я узнаю все, что смогу, и приду. Мы найдём убийц.—?Люди никого не найдут. Я сам впустил убийц в дом, но они не оставляют следов. Я сам впустил их в наш мир. Что я наделал…И Люк снова закрыл лицо руками.Лея впопыхах прибежала домой, но отца не было, он обещался быть к ночи. Лея некоторое время пометалась беспорядочно по дому, но больше не было никого, кому бы она могла довериться. Потом Лея вышла к деревне, и ужас сжал ее легкие, не давая ей глубоко вздохнуть. Найти людей было несложно?— все собрались на площади перед церковью, потрясенные ужасной смертью Ларсов. Кровь стыла у Леи в жилах, когда она слышала их возмущенные речи. Она подошла, ее узнали, но она не стала центром общества, как бывало обычно. Ее кто-то окликнул:—?Госпожа! Леди, вы не видели конюха?—?Нет, не видела,?— легко солгала Лея,?— В чем дело?Людское море бурлило, и Лея просто дала оттеснить себя к краю, напряженно вслушиваясь в яростные крики воинственных мужчин.—?Он очень опасен!—?Не пускайте женщин одних! Заприте детей! Обыщите лес.—?Он с самого начала был порченный! Я так и говорила, с раннего детства, что он тварь, а никто не верил мне!—?Постойте! Это не правда, он был хорошим парнем, пусть и зазнался в последнее время.—?А где он шлялся те полгода? Небось разбойничал!—?Нужно идти к герцогу!—?И что он скажет? Найдем мерзавца сами!Лея отступила назад, выскользнула из толпы, скрытая темной тенью. Никто не обернулся ей вслед, потому что люди, как волки, почуяли кровь и сбились в стаю.Она прошлась по опушке, и ее лихорадочный шаг увязал в глубоком снегу, который цеплялся к подолу. Она искала его взглядом, и не находила, взбудораженная вестями из деревни, она почти бежала, и не видела его, пока он не окликнул ее.—?Люк? О, слава Богу. Я не заметила тебя.Он молча смотрел на нее.—?Остальные… Люк, ты был так неосторожен. Ты настроил всех против себя. Мало кто верит тебе. Отец, я знаю, не допустит самосуда. Но там поднялась такая буря! Они словно все озверели. Герцог может просто не суметь остановить их… Нам нужно уходить отсюда, и немедленно.Он кивнул.Что-то сжалось в ее сердце, потому что она знала, что может больше никогда не увидеть отца и мать. Но весь страх вытек из нее за последний год.Лея не стала оглядываться на поместье, чтобы не тревожить и без того ноющую душу. Они шли по кромке болот, зная, что деревенские не рискнут соваться туда, пока совсем не разозляться и не опьянеют от погони, а это случится не сразу.Лея думала, что нужно бежать в большой город, где можно затеряться. Денег нет, но на ней серьги с бриллиантами, подаренные отцом на шестнадцатилетие. Их можно продать, и этого хватит на первое время. Главное, чтобы ее не приняли за воровку. Главное, чтобы их не настигли прямо здесь. Главное, чтобы Люк…Пошел снег?— Лея слегка выдохнула, потому что верила, что он заметет следы. Холод проползал под одежду, кусал за открытые участки лица. Снег, танцующий поземкой, вдруг поднялся и окреп, превратившись в метель. Делать шаги стало очень тяжело, и Лее даже не хотелось думать о том, как долго им еще идти…—?Замерзла? —?спросил Люк. Холод словно не причинял ему никакого беспокойства. Он шел в одной рубашке, укутывая Лею своей дубленкой и поддерживая при ходьбе. Снежинки падали на его руки, шею, и не таяли.Лея сморгнула: она почти не чувствовала пальцев.Ей снова примерещилось: прекрасная женщина с длинными каштановыми волосами, в сине-зеленом платье лежит на ложе из льда. Прекрасная мертвая женщина.И кровь?— багровая кровь на белом, чистейшем снегу…—?Да,?— шепнула Лея. Люк отчаянно завертел головой, а потом воскликнул:—?Смотри! Я узнаю это место. Недалеко есть хижина!Для нее оставалось загадкой, как он ориентировался, потому что снег слепил ее. Они прошли еще какое-то расстояние, и Люк распахнул почему-то незапертую дверь и втолкнул Лею первой внутрь.—?Позови меня.—?Что?—?Просто позови. Пригласи.—?Заходи.Люк перешагнул порог, закрыл дверь изнутри, в доме сразу стало теплее и уютнее. Хижина еще хранила в себе остатки тепла, угли тлели в очаге, и разогретые камни печи обещали покой и уют. Помещение было обставлено аскетично, но попадались вещи, необычные для деревенского дома: полка с книгами, карта на стене, парный угольный портрет мужчины и женщины.—?Это хижина Оби-Вана.—?Если он найдет нас… —?тяжело ворочая языком, сказала Лея. Но Люк мрачно возразил:—?Он не вернется до утра. Он будет отпевать… дядю и тетю. Он придет за мной, потому что решит, что это дело моих рук. Но не сегодня. Не этой ночью.Люк бросил свой мешок в сторону, нашёл дрова и заново раскочегарил очаг. Он хорошо знал дом старика, потому что прежде часто бывал здесь.Лея сбросила с себя верхнюю одежду, доковыляла до широкой кровати, скрытой за завесой, села на неё. Плохо слушающимися пальцами расшнуровала ботильоны, сняла вместе с тёплыми носками.—?Как твои ноги?—?Я их не чувствую.Люк сел на пол перед ней и начал растирать покрасневшие голые ступни. Лея закусила губу, потому что чувствительность возвращалась к ногам вместе с болью. Она смотрела на него, на мягкие светлые волосы. На то, как он бережно держит ее ногу. На то, с какой нежностью он говорит. Она резко выдохнула, пытаясь сдержать счастливые слезы. Люк неправильно понял ее: поднял глаза и спросил сочувственно:—?Очень больно?Это разве может ранить? После года страданий?— это разве могло ее ранить? Разве вообще хоть что-то могло еще ее ранить?—?Ты со мной! Ты снова со мной…Он вдруг нахмурился и убрал дрожащие ладони от ее ног, как будто его застали за чем-то невообразимо постыдным. Он горестно опустил голову и глухо сказал:—?Мне не одолеть проклятья. Оно прояснилось на миг, но… Темные тени кружат вокруг моей головы, как стая птиц. Они бьют острыми клювами по моим вискам, просятся обратно. Выклевывают что-то красное… Я… должен бежать. Один.Он подорвался вверх, но она со всей силы вцепилась в его ладонь и сказала:—?Люк, останься. Я с тобой.—?Если я останусь, то я… я сделаю с тобой что-то страшное. Я не хочу навредить тебе.—?Я не боюсь. Я целый год жила с тобой темным, как я отпущу тебя теперь, когда в тебе снова прорезался свет?—?Лея, случится что-то ужасное. Сегодня канун Йоля. Самая долгая ночь в году. Дикая охота выходит из мира теней. Но если я… Если с тобой… Лея…—?Пожалуйста, Люк.Что-то большее стояло за ее просьбой, чем просто просьба остаться, большее, чем мольба не убирать руки.И он не выдержал ее зова, золотого блеска глаз. Он снова опустился перед ней на колени, протянул раскрытые ладони, положил голову ей на колени.И она, выдохнув, переплела свои пальцы с его, приблизила свои губы к его сухим, горячечным губам.Он поднял голову, охватил ее за талию, и его руки, больше не послушные его воле, лихорадочно и жадно побежали по холодным застежкам ее платья.—?Останови меня, Лея,?— простонал он, больше не вольный над собой,?— Пожалуйста, останови меня.Но она гладила красными пальцами его лицо, смотрела так, словно увидела в первый раз, так, словно вновь повстречала его после десятилетней разлуки.Он поймал ее ладонь и поднёс к губам. Как только он чувствовал ее запах, холод ее кожи, судорога темного желания прошла по всему его телу, заставила выгнуться дугой, а волосам на руках?— встать дыбом. Он почувствовал, как рушатся прозрачные хрупкие стены его защиты, как в отверстую дверь непреодолимо проникает все то, что прежде целый год крошило в кровавое месиво его израненную, едва живую душу.Он знал, кто она ему. И Лея, бывшая его главной путеводной звездой, сейчас стала его непрощаемым грехом, невозможным, животным ужасом, непреодолимым притяжением плоти. Абсолютной тьмой, в которой не то что нет света, в которой нет даже имени для света, нет даже воспоминания о нем. И он рухнул в эту тьму, и он протянул руки навстречу этой тьме, и он дал ей себя сожрать.Люк рванулся к Лее, обхватил грубо за плечи, привлёк к себе.Лея чувствовала, что плывет?— его руки были горячими и сильными, а она так устала бороться, так устала быть одна, так устала от того, что он был темным и злым. Она так хотела, чтобы он вернулся, так хотела, чтобы он по-прежнему любил ее. Так хотела соединиться с ним?— душой и телом. Она замерла на мгновение.Но он запрокинул ее голову, и целуя ее шею, говорил обжигающие слова:—?Ты говоришь, что веришь мне? Так верь мне до конца. Ты говоришь, что любишь меня? Так люби меня до конца.Она так этого хотела, что сама обвила руками его шею, что сама привлекла его к себе, что сама нашла своими дрожащими губами его ледяные губы.Сестра, сестра, сестра.Двадцать лет любил, дышать на нее боялся.А потом Владыка Вейдер насмешливо сказал, не спуская с лица Люка черного взгляда, понимая, какой удар нанесет и предвкушая его:—?Она твоя сестра.Он раздевал ее?— его злили и одновременно заводили, сводили с ума все эти слои одежды. Нижняя юбка, прикрывающая тонкие ажурные чулки. Нежное нижнее платье, с вышивкой в виде птиц, гладкое и шелковистое на ощупь. Косточки корсета, жарко охватывающего ее тонкую талию и высокую грудь. Он посадил ее к себе на колени, и распускал шнуровку, чтобы припасть, наконец, к спасительной белизне ее тела. Снял корсет, как броню, чувствуя чистую, возбуждающую, будоражащую власть над ней. Как будто лишил ее защиты.При виде ее полностью обнаженного тела, его забил озноб, волны огня и холода попеременно проходили по его телу. Он захотел утвердить свою власть. Сделать ее своей. Заклеймить ее своей.Он коснулся ее маленьких грудей, подкованных темными сосками. На ощупь они были похожи на цветы, и пахли?— маняще до головной боли, как белые гиацинты. Он сжал ладони, чувствуя, как Лея выгибается. Он прошелся по ее телу пальцами левой руки, как музыкант любовно ласкает струны своей гитары, чтобы она звучала.Ее белое тело?— сливочное, сахарное, снежное, завораживающее изгибами?— стояло в его глазах, как бельмо. Ему хотелось раскрасить его: розовыми цветами поцелуев, белыми укусами, фиолетовыми синяками, алыми царапинами. Она была для него холстом, на котором он мог написать всю чудовищную историю его истерзанного духа.Ему хотелось причинить ей боль…Задать самый страшный вопрос?— любишь ты меня, княжна?Пролить ее кровь…И теперь ты любишь меня?Придушить ее до полусмерти…Даже если во мне нет уже ничего человеческого, кроме короткого имени и облика?— Лея, любишь ли ты меня?Руки Люка обернулись вокруг ее ребер, и он сжимал их все сильнее и сильнее, и глаза его налились кровью, потому что он хотел сломать ее кости, нарушить ток свободной крови.Она вдруг тяжело откинула голову на его плечо и нашла глазами его взгляд. Люк заглянул в ее темные глаза, и увидел в них, как в зеркале, день, когда они родились. Он и Лея. Сначала он?— он кричит от ужаса и боли на руках у Оби-Вана, потому что он существует, а ее еще нет на этом свете. Эти бесконечные двадцать минут?— самое страшное, что он испытывал за всю жизнь, начавшуюся так жестоко?— без неё. Люк замолкает, задыхается от счастья, когда слышит ее ищущий крик. Как растут вместе. Как он идет возле ее седла, помогая учиться ехать на лошади. Как она читает ему вслух поэмы и стихи, пока они прячутся от полуденного зноя под ивой. Как она, испугавшись стаи летучих мышей, бросается в его объятия?— и в этот момент он чувствует себя всесильным, и клянется себе защищать ее ото всего, что только может ей угрожать. Как она держится за его руку, когда он кричит, чтобы силы тьмы забрали его вместо нее.Он вздрогнул, и руки его остановили свой лихорадочный бег. Что-то горячее поднималось из холодных его глубин, напирало на легкие, давило на ребра, неотвратимо, неостановимо, как горный поток. Что-то вытесняло из него разум, холод, темноту, желание причинить боль. Его пальцы враз ослабели, задрожали, как у столетнего старика.Лея улыбнулась, словно почувствовав его нерешительность и потянулась к нему поцелуем. Это больше не было насилием, его злыми чарами, подавляющие ее волю. Это больше не было ее отчаянием, одиночеством или слабостью.Это вдруг, за один взгляд, стало звенящим, невообразимым, шагнувшим в самую чистую, самую святую, самую небесную высь.Лея провела пальцами по его щеке. И сказала, обычно, дежурно, мягко, как говорила всегда:—?Я люблю тебя.—?Я… —?Он прервался, но что-то рвалось из него, как душа из мертвого тела, как кровь из открытой раны, как поток, что сметает плотины?— Я люблю тебя, Лея.И Лея развернулась к нему, и сама опрокинула его на кровать.Ни тьма, ни свет, но инстинкт, который старше любого духа, затмил его разум. Он обнял ее?— всю ее, от ступней до линии волос на лбу, и перевернул спиной на кроватью. Ее темные волосы впечатались в белые простыни, и он замер, навис над ней, как птица, не зная, видел ли что-либо прекраснее.Одним движением он подмял ее под себя. Но чувствовал, как напряжено ее тело, хотя она и тянула к нему руки, хотя она покрывала поцелуями его лицо. Он прижался своим телом к нее телу, они переплелись, как влюбленные змеи. И Люк, чувствуя, что она, привыкнув, раскинулась под ним, слыша, как она горячо и жарко дышит, чувствуя, что сам изнемогает от желания, сказал мягко:—? Доверься мне.И она доверилась.И кровь?— червленная кровь на белых, снежных простынях.Когда они лежали, обнявшись, изнемогнув, затихнув, он прижимал ее к себе, и слушая ее дыхание, сказал:—?Мы обвенчаемся утром. Как только придем в большой город.Она погладила его по щеке и возразила:—?Я за год не видела, что бы ты заходил в церковь. Как же?—?Ничего,?— и он крепче сжал ее в объятиях,?— Я выдержу. Мы поженимся завтра.Она только кивнула ему и склонила голову на плечо, и от ее веры, от ее невыносимой любви, Люку стало страшно.Он лежал, глядя в бревенчатый потолок хижины, и темные мысли, как стая голодных волков, метались внутри его головы. Как прорва железных пчел, роились вокруг ложа, которое он разделил со своей сестрой.?Разве не ты, брат, должен быть другом и хранителем твоей сестры? Но ты обесчестил ее. Ты совратил ее. Ты опозорил ее. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Посмеешь ли ты вообще сказать хоть слово в свою защиту??Она прильнула к нему, а он, обнимая ее тёплое тело, думал о том, что негде не найти ему тех слез, какими он мог бы оплакать свои страшные дела.Раздался тихий стук в окно. Чуткий Люк вынырнул из сна?— без сожалений, и из объятий Леи?— с тоской. Он торопливо оделся, оглянулся сумрачно на спящую Лею, и вышел в сени. Там стоял сундук, и Люк одним движением откинул крышку, привычно нащупал меч, вытащил его. Железо больше не жгло его ладонь. Сделал несколько шагов и решительно открыл дверь.—?Мой принц! Мы пригнали могучего восьминогого коня?— вам и принцессе. Владыка не может преодолеть заклятье старика, но посылает вам своей привет и наказ. Сажайте княжну в седло перед собой и возглавьте нашу скачку. Все готовы?— оркестр саранчи настроил литавры. Кентавры натерли трубы беличьим жиром. Фавны взяли черное вино и готовы играть на флейте. Вы хорошо придумали, мой принц. Теперь, в связи со смертью двоих людей, и остальные в ночь Дикой Охоты окажутся на улице. У нас будет славная добыча.Он покачал головой, не размыкая губ.—?Владыка посылает вам этот черной плащ, сотканный из ночной тьмы, а княжне?— серебряный, из лунного света. В качестве поздравления с тем, что она ваша. И, значит, наконец-то?— наша.Люк снова покачал головой.—?Ваш отец предвидел, что вы можете ответить так. Что же, всадники тьмы уже здесь, потому что вы открыли для нас ворота, мой принц. Мы можем проскакать смертельной кавалькадой по землям смертных и без вас. Вам не изменить ничего, принц. Сегодня вы сожгли все мосты назад, к тому, чтобы остаться человеком. Этой ночью, когда вы взошли на ложе с собственной сестрой.Лея проснулась, когда ещё было темно. Тело ломило, и теплота постели была теплотой мягких одеял, а не жаром человеческого тела. Она села, огляделась, но его не было с ней.—?Люк?Никто не ответил ей.Тогда она собрала свою одежду?— к горлу подкатывала тошнота стыда, но к ее удивлению, она не проснулась какой-то новой, всезнающей или порочной: все та же Лея.Она торопливо оделась, немного помучившись с корсетом?— шнуровка располагалась сзади, как у всех корсетов благородных леди, которых одевали горничные. Она сказала себе жестко: ?привыкай?. Пока она одевалась, она все прислушивалась, нет ли шагов. Но его не было. Она хотела позвать его снова, но проглотила это желание, потому что его имя звучало бы слишком просительно и слишком беспомощно в тишине этого уединённого дома.Она, застегнув пальто, вышла из дома.Площадка перед домом была расчищена от снега. На ней Лею ждали семь прекрасных женщин. Голову каждой венчала серебряная корона, в руках они держали веретена, которыми пряли зимнюю стужу, свивая ее в метель. Голоса у них были, как фарфоровые колокольчики, и когда они говорили, казалось что маленькая церковь играет панихиду по королю горностаев.—?Княжна!—?Мы ждали вас, княжна!—?Мы принесли вам платье из осколков льда и корону из жемчужин к сегодняшнему празднику!—?Сегодня ночь дикой охоты, госпожа!—?Принц открыл ворота Чёрной Кавалькаде, и добыча будет славной, княжна!Лея потерянно смотрела на них, потом спросила:—?Где Люк?—?Принц возглавил погоню!—?Ваш брат доблестный воин!Лея захлебнулась морозным воздухом.—?Мой брат…—?Не бойтесь, он скоро вернётся к вам!—?Ваш брат шлёт свои поцелуи.—?Будет славный праздник!—?Какого не было уже пять сотен лет!Лея молча смотрела на них?— сквозь нежные лица, сквозь шелковый дым их платьев, проступали дикие лики давно умерших женщин, но Лею волновало не это.Она поднесла ладони к лицу, как будто хотела заслониться от света, или заслонить свет?— от себя.Но что-то пыльное, грязно серое хлопьями опускалось ей на ладони, и это был не снег. Лея чуть повела пальцами, и хлопья рассыпались. Это был пепел. Пепел падал с неба. Пепел серебрил Лее голову, словно прожитые годы.Лея не поняла сразу, что ночные ведьмы замолчали, пристально глядя на неё.—?Откуда этот пепел?И старшая из ведьм?— голос ее звучал теперь как могильный колокол?— сказала ей:—?То пепел от Темного огня. Ничто не может погасить его, кроме пламени благодатного огня, который сходит в пасхальную ночь в древнем городе в Иудее. Но Иудея далеко, а до Пасхи еще долго. Всадники кавалькады взяли факелы и подожгли мир. То пепел усадьбы, то пепел пяти окрестных деревень. То пепел деревьев и домов, птиц и диких зверей, домашнего скота и человеческого рода. То пепел твоих отца и матери.Она брела назад, к деревне, к поместью, а он вышел из черного леса ей навстречу.Он посмотрел на нее, отвел глаза, но потом снова взглянул, а она все скользила взглядом по его правой руке, которая больше не заканчивалась кистью.—?Моя Лея.Беспомощная, отрубленная кисть и червонная кровь на холодном январском снегу.—?Люк…—?Огонь не проходит бесследно.—?Они сказали, что отец с матерью мертвы. Это правда?И Люк ответил:—?Правда.—?Они сказали, что ты мой брат. Это правда?И Люк ответил:—?Правда.И кто-то горячечно и властно, завыванием ветра, зашептал ей уши:—?Смотри, Лея, к чему привело твое милосердие. Твоя слепая вера в него. Твое малодушие. Посмотри на тех, кому пришлось платить цену за тебя и твою ошибку.Она чувствовала запах дыма, но словно чья-то рука отдернула занавесу тумана. Лея увидела розовое марево догоравшего пожара?— там, где прежде был усадьба. Там, где прежде была деревня. Людские фигуры бродили среди черных остовов, но их было мало, очень мало. Даже снег, опаленный адский пламенем, раскаленный добела, обуглился и оплавился. Пепел взлетал вверх, прямо к Луне, словно души умерших.Лея упала на колени.Люк сел рядом с ней, протянул к ней левую руку, но не коснулся.Какая-то ее часть хотела его оттолкнуть, но она не могла пошевелиться, ее словно сковало льдом. Какой-то глухой голос, привыкший повелевать, сказал ей:—?Позови меня, дочь моя. Приди ко мне вместе с твоим братом. Вы будете бессмертны и свободны. Прекрасны и вечно юны. Вы будете вместе. Ничто?— ни сословия, ни деньги, ни наше родство?— не сможет разлучить вас. Никакие горести больше не коснуться вас.И Лея подняла на Люка свои темные, почти черные глаза, из которых бежали слезы.И тогда он, чтобы смахнуть слезы, коснулся ее своей живой, горячей, левой рукой.И Лея видит: он бежит?— быстрее, чем человек, быстрее, чем гончий пес. Он бежит по снегу, подобный метели, и снег не продавливается под его ногами. Левой рукой он придерживает меч в ножнах, заброшенный на плечо, правая рука выставлена вперед: алеет и пульсирует, словно собирая всю силу в себя. Люк подбегает к тому месту, где греются, хохочут и пляшут возле пламени зимние фейри.Он вырывает меч из ножен прямо на бегу, но битвы нет: напуганные его соколиным взором, нестерпимым сиянием праведного гнева, яростью и железом его меча, слуги Неблагого двора бегут от него.Он подбегает к огню, падает на колени, отшвыривает меч и выставляет вперёд правую руку: погружает ее в огонь. И пламя, как живое, вгрызается зубами в его плоть.Он кричит, как человек, у которого вырывают душу.Волны пламени находят и находят на его ладонь, но пропадают, словно поглощённые ею.И когда гаснет последний всполох пламени, Люк с Силой погружает обрубок в снег.И кровь?— червленая кровь на белом, хрустальном снегу.Лея спросила:—?Больно?Разве ему может быть больно теперь? Разве вообще хоть что-то может причинить ему боль?—?Больно? Я семь лет жил во тьме среди чудовищ. Я забыл твое лицо и имя.Он поднялся, и, протянув ей руку, помог встать. И все продолжил говорить:—?Все хорошо. Я собрал всю тьму в кулак моей руки. Я предал ее огню. Я отдал ее огню, чтобы он остановился. Я не успел, но огонь все-таки остановился. Мы свободны от тьмы, любимая.—?Дай мне твою руку.И Лея берет его левую руку, подносит к губам, целует почтительно и нежно.Он мягко высвобождает пальцы, привлекает ее себе. Она стоит, обнимая его за талию, уткнувшись лицом в его грудь, и говорит:—?Ты мне брат. Ах, за что нам это?Он отвечает ясно и твёрдо:—?Да. Брат. Я никогда больше не коснусь тебя как женщины. И всегда буду беречь тебя и любить.Потом он вдруг корчится, рычит, сгибается пополам от боли?— обрубок его руки приходит в движение. Сквозь нечистые тряпки, сквозь черноту обугленной крови, прорывая свежую рану, вырастает чешуйчатая, когтистая драконья лапа. Люк смотрит на неё с ужасом, пытается стряхнуть ее, и потом только понимает, что это его новая рука. Она так же послушна ему, как и прежняя, данная ему при рождении. Ее пальцы также ловки и также чувствуют боль. Чудовищной, гротескной, нелепой кажется ему новая рука. Рука, в которой снова дремлет Тьма, от которой ему никогда не избавиться.Он отталкивает Лею?— чтобы не коснуться ее.Он согласился. Он сказал Тьме ?да?.Но Лея шагает к нему и бестрепетно берет эту страшную, чужеродную ладонь в свои маленькие руки.Они бесконечно долго смотрят друг на друга, а потом Лея говорит:—?Отец. Владыка Вейдер. Княже. Я призываю тебя.