День Империи (Император, Дарт Вейдер, dark?Лея, Люк, nc-13) часть 2. (1/1)

ДЕНЬЛея сидела в своих покоях. Какое-то время она просто пыталась уложить внутри себя все чувства, которые испытывала, скрыть их в Силе, утихомирить, но они, подобно ядовитому газу, заполняли все внутри нее и все пространство вокруг.Тогда она коснулась своего датапада, чтобы найти корабль. Но ведомая каким-то инстинктом, с поджимающимся желудком, уже понимая, что найдет, прошлась по списку казней, приговоров и допросов за прошедший год.Ее затошнило в первые же минуты, она выдержала информацию лишь о нескольких судебных процессах, потом отложила датапад и некоторое время глубоко дышала, внимательно следя за тем, как поднимается и опадает ее грудь.Она знала все это, знала всю жизнь, но всегда брезгливо отводила взгляд. Ей не хотелось пачкать свой разум картинами боли, свои уши - истошными криками людей, которые, как виновны они бы ни были, не могли совершить ничего, что сравнилось бы с их наказанием.И Лея, как во сне, в тумане, в видении - разума или Силы - увидела вдруг некогда золотые, прилипшие в голове кудри, глаза, заплывшие синяками от побоев... и окровавленные руки, на которых не хватало пальцев.Она зарычала, отбросила датапад, и почти бегом направилась вниз.К нему. Повстанец поднял глаза, сначала улыбнулся, узнав, но увидев напряженное лицо, встревожился. Лея вошла в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Она пролетела всю комнату, упала ему в руки, как увядший лист, как зрелый плод, как невиданный горный цветок.— Что такое, Лея? — нежно сказал он.— Они не отпустят тебя. Я видела приказы. Я видела людей… то, что от них оставалось… после того, как они сопротивлялись. Глупый, глупый, ты же пойдешь до конца, ты будешь так же… Нет. Пожалуйста. Пожалуйста. Родной. Бежим со мной.— Лея. Не бойся так за меня. Тебе нужно бежать, но со мной все будет хорошо.— Они искалечат тебя и оставят жить… Страшно искалечат. Император безумен. Отец никому не дает милосердия быстрой смерти. С тех пор, как его учитель и друг отрубил ему руки и ноги и оставил гореть… Он никогда никого не щадит. Он хочет, чтобы все проходили тоже самое, что и он. Страдали также, как и он.— Ты дрожишь. Тебя?..— Нет. Нет, не со мной. Он меня не трогал. Говорил, на мать похожа. Я похожа на мою мать. Мне повезло. Однажды я пыталась бежать, когда мне было шестнадцать, и когда меня поймали… Но не он, не он сам — он боялся, что меня убьет ненароком, поручил другим…Она цеплялась за его руки, как будто хотела прорасти через него, как будто вода великого потопа залила весь мир, а он был последней скалой, которую еще не поглотил ревущий черный поток.И Лея, сама не понимая как, прижалась к нему всем телом, и шептала ему свои горячечные слова прямо в губы.Она обвила его руками, гладила мягкие волосы, шею, ложбинку между ключицами, и потом начала покрывать лицо солеными поцелуями. Он мягко попытался ее отстранить, но она пригибалась все ближе, все нежнее, все иступленее, так, что он замер, ошеломленный ее напором.— Пожалуйста. Рано или поздно все равно… Я хочу, чтобы это был ты. Чтобы я могла потом закрывать глаза и всегда думать, что это ты. Чтобы я могла помнить, что это не только позор и боль. Что иногда это бывает любовью.Повстанец застыл.— Вдруг повезет и будет ребенок, и даже если ты… То у меня останется что-то…— Лея, пожалуйста. Прекрати. Я не могу. Я люблю тебя, но не так!Ужас, абсолютный ужас на его лице. Холодные руки, которые мягко, но отчаянно отстраняют ее. Отвращение - к самой мысли о такой связи.Лея почувствовала это всей тяжестью обрушившегося свода, шарахнулась от него — в угол комнаты, закрывая лицо и голову руками, как от побоев:— Так ты гнушаешься меня. Я недостаточно хороша! Я для тебя навеки грязная, потому что я дочь своего отца.— Нет, Лея, дело совсем не в этом!— Как он жесток, твой Свет. Как ты жесток и свят. Зачем ты это сделал? Зачем привлек и оттолкнул? Зачем ты разбудил мою душу — чтобы погубить ее? За что? Я жила в этой Тьме не мирно, но спокойно. Ты показал мне Свет и вынес приговор, что я недостойна.— Лея, ты моя…— Молчи! Ненавижу. Ненавижу тебя. Ты свят, чист и жесток. Ты хуже всех них. Они честны. Я боялась пыток, боли. Дура, какая же я была дура!— Лея, я твой...— Молчи, — свирепо закричала она. Сила вокруг нее свивалась змеиными кольцами, как полоз, как круги огня, застила ей взор, полыхала в ладонях, которые Лея сжимала и разжимала. Повстанец вдруг захрипел и протянул руки к своей шее, как будто кто-то или что-то душило его.Лея в ужасе выдохнула, и он опал. Лея смотрела на него, надеясь и страшась увидеть гнев, ярость, ненависть к ней, но он смотрел на нее с сожалением и нежностью.И этой холодной, отстраненной любовью.Бесплодной любовью, которая не могла утолить ее жажды.Лея отвела взгляд и стремительно вышла из комнаты.— Дочь.— Отец.Лея склонила перед ним голову. Чтобы выразить почтение, чтобы скрыть огонь, который пылал в глубине ее глаз, ставших почти чёрными. Огонь, который жестокостью, лестью и дарами, хотел и не смог разжечь в ней Император.— Я почувствовал волнение Силы. Ты преуспела в своем начинании?— Мы с ним поняли друг друга, — сказала Лея и не лгала.— Хорошо. Император будет доволен.И рука об руку они вошли в пиршественный зал.Он был украшен золотым и алым, но все богатство не могло скрыть минимализма и холода стен звездного разрушителя. Как будто нежная, пышная некогда плоть облезла с трупа, и в прорехах виднелись выбеленные кости скелета. В этом была какое-то несоответствие, насмешка, которую Лея раньше не замечала. Как будто Император на самом деле хотел править и властвовать, вершить судьбы, ломать жизни - но лишь зная людей, видя их муки, изобретая для каждого личный ад. Но судьбы миллионов были ему неинтересны - до тех пор, пока они не приносили ему любопытных и болезненных историй.И Лея поняла, что она - лишь часть сказки, которая ему интересна. Истории про страдание и падение ее отца, про гибель джедаев (мастер-привратник сам открыл Вейдеру ворота Храма, и именно предательство, а не мощь врагов, сокрушило Орден), про его искалеченное тело и не проходящую боль. Про смерть ее настоящей матери от рук любящего, но безумного мужа. Про то, как ее саму, Лею, растили в любви, а потом вырвали из рук умоляющей Брехи (умирать будет - не сможет забыть), чтобы швырнуть сюда, в этот холод, с еще живой душой, с гневом и страхом. Может быть, даже молодой повстанец - замысел Императора. Может быть, он предугадал любовь, что вспыхнет в Лее (он отверг ее, этот юноша с синими глазами), любовь к врагу, любовь к обреченному, что будет разрывать острыми гранями стекла и железа нежную кожу ее груди. Чтобы она горела и страдала, чтобы Палпатин смотрел на нее и плакал лицемерными слезами, как плачут над книгами, а не над живыми людьми.Возможно, она - самая долгая его сказка, самая любимая его кукла.— Подойди ко мне, девочка. У тебя через два дня день рождения, ты станешь по-настоящему взрослой. Позволь мне поздравить тебя подарком.В зале погасли все огни, и, хотя они дрейфовали в холодной пустоте космоса, в зале не стало темно. Из окон струился кипельно-белый свет. Завороженная, Лея шагнула ближе - и увидела небольшую сверкающую сферу, висящую над разрушителем - белую, но с черными разводами, как пыльный снег, как пепел пожарища. И Лея поняла, что свет этой сферы такой же, как цвет ее кожи: как у лунной лилии, выращенной в сердце болот. (Не такая, хоть тоже белая, кожа молодого повстанца - она похожа на золотой песок, на выдубленную ветрами ткань).— Смотри-ка. Это маленькая, но очень мощная станция. Она будет светить нам ночами и убивать города по одному твоему слову, по одному мановению твоей маленькой ручки. В честь твоего совершеннолетия я велел зарядить ее на полную мощность. Она готова стереть из вечности любой объект, который ты только захочешь, я продиктовал свой личный код. Просто скажи название и слово "Желаю", - один из слуг на бархатной подушке поднес ей маленькую белую брошку-рацию, сплошь всю жемчужную, - Пора тебе пролить первую кровь. Слишком долго ты пряталась в тени плаща своего отца.Все в зале разразились аплодисментами. Потрясённый ропот прошёл по людям: Император был щедр на дары. Лея приколола брошь к своей груди.— Теперь у этого разрушителя будет своя Луна. Она будет светить ночами своим холодным, пустым, завистливым светом девственницы. Она не знает, что такое мужские объятия. Она ничего не знает о любви. Ну-ка, иди ко мне, поцелуй своего Императора.И Лея послушно подошла к его трону, не чувствуя ни отвращения, ни жалости, ничего.Бестрепетно поцеловала Императора в щеку.Глупый похотливый старик. Это он ничего не понимал в любви, душах, он даже не знал, что делать с этой властью, которую под себя подгребал, как жадный, близорукий дракон. Она больше его не боялась.Лея теперь знала все о любви. Она знала, что такое объятья. Она знала, что такое пролитая кровь, что такое разбитое сердце. Молодой сорвал ее кожу, и больше ничего не достигало ее чувств.Кроме него.Она вернулась к своему месту возле отца, возле кресла Палпатина.Как она боялась их! Какими непостижимы они были для нее — всегда и даже сегодня утром. Но все закончилось объятиями молодого пленника - в них сгорели и страх, и ее ледяная чистота. Ей казалось, что его руки до сих пор держат ее плечи.Ему не выбраться из железной хватки отца.Но она не оставит его.Со своими мыслями она пропустила тот момент, как основная часть приглашенных разошлась, осталось только десяток самых близких человек.Внезапно Палпатин сказал:— Как хороша она сегодня, твоя дочь. Она похожа на Луну в окружении грозовых туч… Дитя мое, я чувствую, что ты хочешь что-то попросить у меня.И Лея бесстрашно встретила его безумный взгляд:— Да, мой Император.— Она такая милая, твоя дочь, когда говорит ?Да? этим своим звенящим голосом… В этот радостный день, проси, чего только пожелаешь, дитя мое, утешение моих глаз.— Я хочу, чтобы ты отдал мне одного из своих пленников.Металлические вздохи с той стороны, где стоял Вейдер, замерли на мгновение.— У меня их много, — довольно пропыхтел Император — Которого ты хочешь, душа моя?— Того, которого вы просили допросить. Того, что сияет несокрушимым Светом. На которого больно смотреть. Того, у которого глаза — как озера Набу. Того, у которого руки — как белые деревья. Отдай мне его, Император.— Ах, этот, — нахмурился Палпатин, — Этого, душенька, я тебе отдать не могу.— Отдай, — сказала Лея, вкладывая в свое слово обещание ласки. Вейдер рядом с ней чуть двинулся, — Я станцую для тебя. И ты не пожалеешь.Император окинул ее взглядом.— Зачем он тебе, душечка? Она такая живая, стремительная, твоя дочь, как волна, что набегает на песок и также стремительно сбегает. И правда, зачем?— Он не присоединится к нам. Он светится так, что смотреть больно. Он слишком красив, чтобы умереть. Я поцеловала его прямо в губы, Император, — Вейдер переступил с ноги на ногу — И они обжигали, как пустыня.- Она умеет убеждать, твоя дочь. Она похожа на лилию, правда же, прелесть? Белая, но благоухает и манит. Она стоит на этой грани детства и взрослости… Хм… Приведи-ка пленника, лорд Вейдер. Вейдер вошел, чеканя шаг, в камеру.Люк встал ему навстречу и сказал:— Здравствуй, отец.— Здравствуй, сын.И Лея шагнула вперед, в круг имперцев. В холодном свете новой луны их человеческие лица казались звериными масками, бледными, синими, мертвыми.Дикие лики окружали ее, сжимали плотно кольцо, но страха не было, и ненависти - тоже.И Лея скинула накидку, под которой было черное платье, открытое, кружевное, беззащитное и одновременно опасное. Она казалась черной ночной бабочкой, залетевшей случайно в ангар с истребителями. Сияла хрупкой, однодневной, смертоносной красотой.И Лея сделала шаг, другой, третий, и воздела руки к этой поддельной, убивающей Луне.Вейдер и пленник вышли из лифта, и, ослепленные ее красотой, ослепленные духом общей крови и Силы, застыли у дверей, как стражи Вечности.И пока она танцевала, время замерло. И рожи поплыли и стали меняться, как если бы краски размывали водой - чудовища и боги, которых только мог выдумать самый вдохновенный, самый высокий человеческий дух (самое страшное смятение разума) - был здесь. Единороги и химеры, ситхи древности и вымершие расы. Какие-то рожи начали превращаться в живые человеческие лица.А Лея все танцевала.За маской Вейдера заблестели его некогда синие глаза. Император положил голову на руку, и вспомнил вдруг маленький город на Набу, в котором он родился.И все смущены были, и все смятены были.А Лея никого не видела.Кроме него.И она подбежала к повстанцу, не глядя на отца, схватила его скованные ладони, и лед его запястий был также холоден, как и кандалы.