Глава 5 (1/1)

— Лучик, как там родители? — я уже второй час сижу с сестренкой в кафе, и не могу на нее насмотреться. Кажется, словно я не видел ее много лет, а не какие-то недели. Глупо. Очень глупо, что из-за того, что я — гей, меня лишили близкого и родного существа. И теперь можно видеть ее лишь изредка и тайком, не помогая теперь делать уроки, не слушая ее рассказы про учителей и одноклассников, не видя каждый день ее улыбающегося лица. Ребенок. Понимает ли она, что происходит у нас в семье? Осознает ли, кем теперь меня считают наши родители?

— Холосо, — краткость — сестра таланта. Это все, что Катя может сказать то ли потому, что занята мороженным, то ли потому, что действительно все хорошо. И я вздыхаю. Слишком печально и громко, чтобы она могла не заметить.— Ялик, — она откладывает сладости в сторону и смотрит на меня своими голубыми, будто июньское безоблачное небо, глазами. — Я по тебе скучаю…Клим подъехал очень вовремя. И если бы он не вошел в кафе, то я, возможно, не смог бы сдержать слез. А так, мне отчаянно не хотелось показывать свою слабость этому человеку. Его впечатление отнюдь не является важным. Просто я не хочу раскрываться перед ним, потому что знаю, что не оценит.— Яр, давай уже быстрее собирай мелкую, — и Катя стреляет в него возмущенным взглядом. Обычного человека этот детский недовольный взгляд поставил бы на колени, но Клим только фыркает и бросает:— Не сверли меня глазами, мелкая.Я невольно задаюсь вопросом, кто же из них одержит победу в этом негласном противостоянии. Лучик смотрит на него с явным недовольством и небывалой снисходительностью, словно это Клим сейчас является ребенком. И он сдается.

— Ладно, я вас в машине подожду….***— Спасибо тебе, Клим, — еще раз произношу я, когда Катя довольная, и пообещавшая хранить нашу встречу в секрете, скрывается в подъезде некогда и моего дома.— Не за что, — сухо бросает он, и мы едем домой, больше не проронив ни слова. Я не могу понять этого человека. Хотя очень пытаюсь. Он угрюм и распущен. Серьезен и мудр в житейском плане, но абсолютно легкомысленен в отношениях. Он закрыт ото всех. Но, вместе с тем, будто ничего не пытается скрыть и честен. Я никогда его не пойму. И возможно, мне этого и не надо…. Вечером становится прохладно и накрапывает мелкий дождь, Клим опять сидит в своем кабинете за работой, а мне остается только смотреть в окно на мрачнеющий вечерний город. В который раз возникает мысль, что я здесь лишний. И мысль эта не погибает геройски в моей голове, а ехидно посмеиваясь, начинает разъедать мой мозг и разрастаться со скоростью света. В кабинете Клима горит свет, и я уже знаю, что так будет часов до трех ночи. Странно, но я никогда не читал его книг. Это удивление застает меня, когда я уже вхожу к нему, прикрывая за собой дверь. Он сидит за письменным столом и сосредоточенно барабанит по клавиатуре, закуривая очередную сигарету, хотя в пепельнице уже нет места.— Клим, прости, что беспокою…— Ты удивительно вежлив в последнее время, — он отрывает взгляд от монитора, и смотрит мне в глаза. Пристально. Как умеет. Сканируя насквозь.— Хм, значит, я мог нагло ворваться к тебе в рабочую зону и отвлечь?— Чего ты хотел, Яр?— Думаю, я съеду от тебя…Клим на секунду застыл. На одно промелькнувшее мгновение, но потом опять расслабился и продолжил печатать. Его глаза все так же продолжили следить за появляющимися на мониторе строками. А я почувствовал неловкость.— Тебе разве есть куда пойти? — хмыкнув, спросил он.

— Я не пропаду…Я уже взрослый мальчик.— И ты не умеешь отвечать на поставленные вопросы, — добавил он, не отвлекаясь от компьютера.— Есть. Я решил вернуться домой, — спокойно отвечаю я, поражаясь этому решению внутренне.И тут Клим бросает всю работу и, уставившись на меня, произносит:— Я рад за тебя.И это все, что он может сказать? Хотя, собственно, укол разочарования от того, что меня так просто отпускают, совершенно сейчас неуместен. Поэтому мне не стоит расстраиваться. Но я расстроен.

— Спасибо тебе за все, Клим. Я очень тебе признателен.— Я научу тебя варить кофе, малыш, — будничным тоном произносит он, и мне в который раз не удается уловить оттенок его настроения, его эмоции, и остается только возмутиться и удивиться его безразличию и словам про кофе, выходя из кабинета.

***Я уже двадцать минут гипнотизировал такую знакомую входную дверь с поблекшей обивкой. Никак не решался постучать, потому что совершенно не знал, какой будет реакция. Но перспектива простоять весь день в прохладной обстановке подъезда не прельщала, и сдавшись, я все-таки постучал, ибо отец так и не удосужился отремонтировать звонок.Мама не сказав ни слова, и даже не улыбнувшись, просто посторонилась, пропуская меня внутрь. Иногда человек просто не может не чувствовать, что ему не рады. Так вот, я просто утонул в этом чувстве с головой. Ни тени облегчения, ни тени радости.

— Отец на работе, — сухо проинформировала мама, пройдя на кухню.— Я знаю. Я вернулся, мам, — неуверенно бормочу я, и сердце, в который раз разбивается на миллионы осколков, услышав одну простую фразу:— Ну и что?— Ты не рада?— А у меня есть причина для радости? — желчь в голосе. Разочарование во взгляде. Впервые в жизни я жалею, что чертовски внешне на нее похож.

— Мам, зачем ты так? — я уже знаю, какой ?конструктивный? диалог у нас с ней получится. Ее глаза холодны. Может быть, сейчас эта хрупкая женщина даже жалеет, что родила меня на свет. — Давай поговорим.— Не о чем.

— Мам, я ведь твой сын….. — ком в горле давит все сильнее, нарастая и мешая дышать. Мужчины не плачут. Но, иногда очень хочется.— Я понимаю, что разочаровал вас…— Какты мог таким стать?— Каким таким? — я не могу сдержать ответного упрека в голосе. Почему так сложно принять меня?— Больным извращенцем….— МАМА!— Что ты от меня хочешь? — в ее голосе горечь. — Я не могу тебя таким принять! Не могу!— Тебя кто просил возвращаться? — я вздрагиваю, когда слышу за спиной родной, но ставший чужим голос. Отец пришел с работы.— Отец! Вот только ты не начинай….— Зачем ты пришел? Я же сказал, чтобы больше ноги твоей в этом доме не было!Я непроизвольно вздрогнул. Наверное, так чувствует себя добыча, загнанная в угол и окруженная с двух сторон хищниками. Чувствует отчаяние и безысходность. И четкий, неконтролируемый страх.— Мам, зачем ты пустила меня, если не хотела видеть??— Забери свои оставшиеся вещи. И убирайся.

— Мама…. —у меня больше нет эмоций и чувств к этим людям. Все умерло. И даже мой голос — это просто набор звуков. Я опустошен. И раздавлен. И непроходимо туп, потому что пришел, понадеявшись на чудо. Мне должно было уже быть известно, что чудес не бывает. Но, кажется, на минуту я об этом забыл. — Я жалею, что родителей не выбирают!— Щенок, как ты смеешь…. — отец начинает распаляться и надвигается на меня, словно айсберг, угрожающе сжимая кулаки. Но я тоже имею право насвое слово и продолжаю:— Я никогда не думал, что буду жалеть о том, что у меня такие родители…— Мерзкий сопляк, мы всю жизнь тебе посвятили!— И теперь отказываетесь от меня, потому что я гей! Да это вы омерзительны! — и в считанные доли секунды скула начинает гореть огнем. И еще, со вторым ударом, мне, кажется, разбили нос. А с третьим еще и губу. Мать что-то вопит. Но я не слышу, потому что в ушах звон. В голове туман. На глазах слезы. Я просто иду в комнату и хватаю все свои попавшиеся на глаза вещи, чтобы больше никогда сюда не вернуться. И в этот момент я не думаю о Лучике. Просто знаю, что больше никогда не смогу простить родителей за то, что так поступили со мной. Возможно, они тоже никогда не простят меня за то, что я не оправдал их надежд, но это уже другая история, в которой я не буду принимать участия…*** — Удачно съездил. — Клим не спрашивает, а констатирует факт, пропуская меня внутрь своей квартиры. Без лишних слов. Без лишних эмоций. — Проходи, я сейчас аптечку принесу. Ты такими темпами ее скоро всю на себя изведешь… Я прохожу в гостиную и сажусь на диван. Зачем я вообще отсюда уходил? Зачем позволил себе понадеяться, что родители — это самые близкие в жизни люди, которые поймут всегда и простят всё?Я оглядел гостиную сонным взглядом и вдруг понял, что мне хорошо здесь. Хорошо и спокойно. А главное, здесь я свободен. От предрассудков. От чужого влияния. И от негативных эмоций. Есть я и этот непонятный мужчина, практически незнакомый. Но удивительно располагающий к себе. Ни любовник. Ни даже друг.

— Это был самый идиотский и бессмысленный поступок из всех, которые ты когда-либо совершал, — Клим прошел в комнату и достал из аптечки вату, йод, перекись водорода и мазь.— Не спорю, — я вздохнул и просто прикрыл глаза.— Я не думал, что все будет так плохо.— Я тоже когда-то не думал, как ты.— И? — я даже глаза резко открыл, удивившись такой внезапной откровенности.— И уж точно не обошелся разбитым носом.

Я смотрел на Клима во все глаза. Он сидел слишком близко. Слишком настолько, что я мог чувствовать теплоту его дыхания. Беззастенчиво разглядывать его губы. Чувствовать его руки. Меня не прошибало током, и не загоралась лампочка над головой. Я не кричал ?Эврика!? и мне на голову не падало яблоко. Я просто понял, что хочу Клима. Хочу попробовать с ним почувствовать, что такое страсть. И я знаю, что и он этого хочет.— Обними меня,—просто выдыхаю я, утыкаясь лбом в его плечо.— Я не буду тебя жалеть. И успокаивать тоже не собираюсь, — его голос серьезен. Немного груб.— А если я скажу, что хочу тебя?— Я не собираюсь делать то, о чем ты пожалеешь потом. Ты обижен, зол, несчастен, отчаян. У меня на тебя не встанет, — он говорит так специально, чтобы я отстал. Но на самом деле так не думает. Это я знаю наверняка, поэтому, просто шепчу ему в ответ:— Я сам решу, о чем жалеть….Я никогда не чувствовал в сексе такого напора и вместе с тем, четкой осознанности того, что это просто секс. Без любви. Без чувственности. Просто физическое удовлетворение потребности друг друга.Он ни разу не поцеловал меня в губы, давая понять, чего мы друг от друга хотим, хоть и скользил губами по моему разгоряченному телу. Он подминал меня под себя со всей похотью и страстью, на которую был способен человек, получивший то, что так долго не давалось ему в руки. Я чувствовал, какон растягивает меня, удивительно бережно для данной ситуации, подготавливает, и его серебряные глаза просто не могут скрыть довольно возбужденного блеска. Он вошел одним резким толчком, позволяя мне задохнуться, вскрикнуть от пронзительной боли и выгнуться дугой. Ощущение дискомфорта никуда не проходило, но было трудно не постанывать от удовольствия, когда он двигался внутри меня, отчего тело заходилось волнами дрожи и тянулось ближе к нему, двигалось в такт его движениям. Он наращивал темп, а я думал, что задохнусь от его умелого языка, скользящего по моей коже и его горячего дыхания.И когда несколько минут спустя, захлебнувшись волной оргазма, мы обессилено повалились на кровать, я услышал его усталое: ?А ты неплох, малыш…Совсем неплох?. И почувствовал легкую дымку разочарования в глубине души от этих черствых слов.Но повернувшись и увидев его умиротворенное сном лицо, его вздымающуюся грудь и едва заметную дрожь ресниц, я решил, что жалеть ни о чем не намерен….