Денеб аль-ассад. Часть I. Пауза. Константинов Град. Март 1454 года (1/1)

?Согласно народному поверью, Денеб аль-ассад* считается предвестницей несчастья…? Весной следующего года, едва зазвенела капель и полностью открылись дороги, султан Мехмед Фатих и его свита снова двинулись к Граду Константина. Выезд был огромен: не успевшие еще просохнуть весенние лужи по обеим сторонам дороги отражали довольно молодые, но уверенные лица многочисленных сановников и сопровождавшие их повозки и брички с писцами, гаремами, евнухами, сундуками, шатрами и домашней челядью. Замыкали колонну пешие слуги низкого ранга и необходимые при подобном путешествии конные телохранители и мастеровые.Ехали шумно, громко смеясь и передавая друг другу недавно доставленную гонцом радостную весть о подавлении восстания на границах Карамана. [1]—?Отец был очень опечален, что не имел возможности лично навести порядок в собственной провинции и сложить победу к ногам своего Повелителя,?— Гюльшах, которая месяц назад прибыла в Эдирне и теперь отправилась в дорогу вместе со всеми, с тревогой взглянула на нагнавшего ее повозку Мехмеда.—?Ты же знаешь, мой милый друг, что мне пришлось оставить его в Граде Константина наблюдать за ходом работ по ремонту стен и строительству крепости, [2]?— Мехмед сделал знак, приказывая возничему остановиться.Вслед за султаном поспешили остановить повозки остальные. Неожиданному привалу обрадовались: пока Мехмед и Гюльшах вполголоса обсуждали новости о скором возвращении посланной в Караман армии Заганоса-паши, конники спешивались, а под застывшее пластами небо из кибиток и бричек выбирались слуги и уставшие от дорожного бездействия ребятишки, кроме разве что тех, что путешествовали в повозке самой валиде.Шехзаде Мустафа, двенадцатилетняя сербская полонянка Чичек [3] и дочь покойного Кючук-бея?— маленькая Зулейха, совсем не скучали. Их глазенки восторженно следили за изгибами и причудами связанной за концы веревочки, мелькавшей в ловких пальчиках хорошенькой, уже по-женски пленительной рыжеволосой сербиянки.—?Теперь это будет лошадка,?— приговаривала девочка, растягивая веревочку в неровную фигуру. —?Видите хвост, шехзаде Мустафа?—?Промеж собой мы зовем ее ?Денеб аль-асад?,?— сказала Гюльшах, кивнув взглянувшим на нее детям.—?Почему вы зовете Чичек предвестницей несчастья? —?Мехмед спокойно улыбнулся обратившей на него внимание девочке.—?Не её. Не Чичек. —?Гюльшах помедлила. —?Мы зовем так нашу маленькую Зулейху.?Предвестница несчастья?, оставленная под надзором валиде загодя отправившимся в Град Константина Великим Визирем, не доверившем ребенка нелюбимой супруге, ничего не видела и не слышала. Ее голубые, очень красивые, выразительные, точно хрустальные глаза блестели призрачным светом, когда малышка отвечала на вопрос Мустафы, заметила ли она в веревочке очертания лошадки.—?Вам нужно снова жениться, мой Повелитель. В будущем, когда Мустафа взойдет на престол, ему потребуется поддержка. И лучше, если это будет поддержка его родственника. Брата. —?Подумав, Гюльшах все же взяла Мехмеда за руку.После той непредвиденной и странной болезни, сильно навредившей здоровью молоденькой валиде, телесные отношения между супругами навсегда прекратились. Но оставалась еще прибывшая в Эдирне Гюльбахар…—?Пусть кратковременно, но вы вернули ей свое расположение. И теперь она снова ждет ребенка,?— прекрасная девочка Сфинкс нахмурилась,?— который, повзрослев, поддержит притязания ее Баязида.—?Мой драгоценный друг,?— Мехмед осторожно сжал покоившиеся в его руке озябшие женские пальчики. —?Ты всегда была для меня оплотом стабильности. Но позволь узнать, куда подевалась ваша прежняя дружба и взаимопонимание? Еще там, в Эдирне, я приметил, что между тобой и Гюльбахар что-то происходит.—?Так всегда происходит между матерями, когда дело касается подрастающих сыновей.Тяжко вздохнув (словно вдруг вспомнив что-то горькое и выматывающее душу), Гюльшах перешла к новому браку, тактично воздержавшись от дальнейших объяснений по поводу Гюльбахар.—?Я сама воспитаю Чичек в скромности и добродетели. И научу ее всему, что нужно знать и уметь вашей будущей подруге.—?А вы что скажете, Чичек-хатун? —?Мехмед обратился к отложившей веревочку и прислушавшейся к разговору девочке. —?Хотите когда-нибудь стать нашей супругой?—?Да, Повелитель,?— та зарделась, будто маков цвет, но кивнула со всей кокетливостью своего пола: улыбнувшись и чуть склонив к плечу очаровательную рыжеволосую головку. Вызвав этим забавным, чрезвычайно гармоничным и очень подходившем ей жестом явное удовольствие валиде Гюльшах-хатун.Конечно, умом Гюльшах понимала, что сейчас ее супруг просто соглашается с разумностью приведенных доводов и не испытывает, да и вряд ли когда-то станет испытывать к кокетливой Чичек нечто большее, чем спокойная симпатия. Но была готова научить третью супругу султана прежде всего терпимости, дружеской поддержке и невмешательству в сокрытую от глаз гарема мужскую жизнь.—?А я женюсь на Зулейхе, когда вырасту,?— тихо поведал Мустафа, которого Мехмед подхватил на руки.—?Нельзя, мой лев.—?Почему?—?Потому что она станет супругой нашего визиря… —?При всей своей силе Мехмед не смог удержать сына, вдруг рванувшего от него с криком: ?Но я люблю ее, отец!?Мустафа убегал и задыхался. От несправедливости взрослых, которые, оказывается, давно все решили. От расстроенной его поведением матери. От встревоженного отца… От обещания, данного обворожительной голубоглазой девочке, сегодня утром вложившей в его руку похожую на звездочку ладошку…—?Шехзаде Мустафа!Обняв за плечи, его остановили, погладили по волосам и без лишних слов подняли на руки. А потом он узнал вернувшегося с армией своего друга Раду-бея и, выдохнув: ?Раду, послушай!..?, спрятал заплаканное лицо у него на груди.***Посланные на усмирение бунтующих войска вернулись, и вернулись с победой. И с ними вместе вернулся тот, кто рвался проявить себя, и кого Мехмед, задержанный в бывшей столице грудой обрушившихся дел и прибывшими от иноземных государей посланниками, вынужден был на сей раз терпеливо выслушать, понять и… отпустить.—?Здравствуй,?— шепнул Мехмед, помогая переговорившему с Раду и успокоившемуся теперь Мустафе забраться в повозку, громко добавив:?— Ему всего пять. У него это пройдет.—?Здравствуй. —?Синие глаза заблестели; Раду улыбнулся, заметив тихо и с уверенной сдержанностью:?— У меня не прошло.—?Я рад. И рад тебя видеть, мое сердце.—?Я тоже, мой Султан,?— сняв перчатку, Раду мимолетно коснулся его ладони, не обращая внимания на стоявшего чуть поодаль наблюдателя.Козандж Доане добровольно привел своих вооруженных конных лучников в походный стан манисских отрядов Заганоса-паши.—?Это мой долг как властителя?— откликнуться на призыв нашего султана,?— сказал он, спрыгивая с коня и склоняясь перед вышедшим к нему командующим. —?Ведь пожалованные мне земли самые ближние к Караману. [4] Следом за Заганосом-пашой из шатра показался юноша в полном боевом облачении: высокий, статный, широкоплечий, со слегка позолоченной загаром кожей и собранными в узел волосами, которого бывший предводитель янычар совершенно не ожидал увидеть здесь, в действующей армии. Любимчик султана Раду. Или, как теперь его уважительно называли, Раду-бей.Впрочем, как Козандж Доане выяснил много позднее, уважение мальчишке оказывали вовсе не за близость к султану, смазливое личико, трогательную родинку над верхней губой или красивые глаза…?…То была легкая и молниеносная победа, доставившая Повелителю нашему Фатиху сердечную радость, а войску?— веселье?,?— запишут потом придворные хронисты. Но тогда, десять дней назад, прорубавшемуся сквозь пьяных от крови и почти озверевших бунтовщиков Козанджу Доане она не казалась ни легкой, ни молниеносной. Веселья тоже не ожидалось: вокруг, на вытоптанном поле, под прозрачной лазурью небес, яростно кипело сражение, стонали от ранений и гибли люди, да метались перепуганные кони.—?Осторожнее! —?крикнул предводитель янычар, прикрывая белокурого фаворита, на которого наседали сразу двое. —?Побереги мордашку, красавчик. Она тебе еще пригодится.Повернувшись, тот безмолвно вытер кровь с рассеченной вражеской саблей скулы и не обиделся ни на ?мордашку?, ни на ?красавчика?, ни на ?пригодится?. ?Умен. Очень умен?,?— понял бравый командир, наблюдая за окружавшими их противниками.—?Спина к спине? —?спросил его Раду, вскидывая саблю.—?Спина к спине.Никогда не доверявший свою жизнь подобным ему безусым мальчишками, Козандж Доане лишь усмехнулся. Но уже через несколько мгновений вновь закипевшего боя он был ошеломлен. Еще никто и никогда не прикрывал ему спину со столь полной отдачей, как это делал слишком молоденький, но решительный в сражении юноша.—?У вас талант к бою. Но зачем вам эта война, Раду-бей? —?поинтересовался он в недолгие минуты наступившей паузы.—?Не хочу остаться в памяти людей только ?красавчиком?,?— с нежданной серьезностью ответил Раду, прежде чем броситься на очередного наступавшего на них врага.?Ты многое понимаешь о жизни и о себе, мальчик. Но тебе, такому цветущему и пылкому, любимому и любящему, еще очень рано помышлять о людской памяти?,?— с удивительной для него теплотой и беспричинной грустью думал Козандж Доане, отступая в сторону, пока эти двое, султан и его возлюбленный, смотревшие друг на друга так, словно остались в мире одни, не заметили невольного свидетеля.—?В мое отсутствие ты опять мало и плохо спал, Солнце мира?—?По счастью, это видишь только ты.—?Государь не должен выказывать слабости перед другими?—?Нет, не должен. Но сейчас, когда ты, мой хороший, наконец-то рядом со мной, обещаю тебе спать крепко-крепко. —?Пропустив волнительно-лукавое: ?Сомневаюсь?, Мехмед от всей души улыбнулся возлюбленному и вместе с ним занял место в авангарде двинувшегося вперед каравана.***Спустя несколько часов, которые они с Раду и присоединившимся к ним Заганосом-пашой провели в общих разговорах, новая столица Османской империи распахнула им одни из своих ворот.Великий Город на Босфоре возрождался. Даже в звездности ночи, за спинами встречающей их свиты эмира Карамана и Махмуда-паши, Мехмед сумел разглядеть стройные силуэты недавно возведенных минаретов, очертания строящейся крепости, мечетей и других общественных зданий, среди которых своими громадными размерами и купольной крышей особо выделялся базар Белестен. [5]—?Завтра мы все здесь осмотрим, Повелитель. Хотя работы во многом еще не окончены,?— объяснял Великий Визирь Махмуд-паша, после соответствующего ночной встрече официального приветствия провожая своего повелителя в отведенные для него покои. —?Зато теперь стараниями нашего доблестного эмира вам, вашей семье и двору больше не придется ютиться в походных шатрах.Мехмед снова улыбнулся.Ни он, ни Раду так и не узнали, благодаря чьим стараниям отведенные им покои оказались двумя смежными, застеленными коврами комнатами с общей купальней. Осмотревшись и отослав Махмуда-пашу отдыхать, а принесшего их вещи Хуршида?— распорядиться о поздней трапезе, Мехмед захлопнул дверь, повернулся и одним быстрым движением привлек Раду к себе.—?Что ты говорил о сомнениях, мое сердце? —?спросил он, когда оборвался их первый после разлуки поцелуй.—?Что сильно соскучился и хотел бы любить тебя всю ночь до утра,?— шепнул Раду, сжимая его укрытые кафтаном плечи.Озаренная светильниками комната наполнилась звуками новых поцелуев?— вторым, третьим…?десятым,?— постепенно превращающих радость от воссоединения в поспешное чувственное безумие. Тела запылали; кафтан Мехмеда и дорожный плащ Раду упали на пол… Оглушенные близостью, шумом в ушах, грохотом сердец, окончательно сорванным дыханием и совместным несдержанным стоном, любовники на мгновение застыли, слегка разомкнули объятие и непроизвольно обернулись…—?Яков Нотарас?..—?Пощадите, Повелитель! —?непонятно откуда взявшийся в их покоях Яков рухнул к ногам Мехмеда и закрыл лицо ладонями.—?Что ты здесь делаешь, Яков? —?раздосадованно начал Мехмед. Но Раду остановил его, удержав за руку.—?Он не ожидал увидеть то, что увидел, мой Султан. Пожалуй, не следует смущать его еще больше.—?Ты прав. —?Мехмед вздохнул. —?Будь добр, подожди меня в купальне.Согласно кивнув, Раду изящным движением подхватил свой плащ и скрылся за дверями банного чертога.—?Не бойся, Яков,?— сказал Мехмед, обращаясь к коленопреклоненному юноше. —?Просто ответь, зачем пришел сюда и почему не постучал.—?Я стучал, Повелитель,?— Яков еще ниже склонил голову. —?Но никто не отозвался.Повинуясь просьбе опустившегося на диван Мехмеда, он в конце концов отнял от лица ладони и поднялся на ноги.Пока он рассказывал, что его нынешний покровитель эмир велел доложить, что валиде Гюльшах-хатун и шехзаде Мустафа со всем комфортом устроились в покоях гарема, Мехмед со своего места разглядывал его скромный нынешний облик, в котором неожиданно резко возобладали фамильные черты Нотарасов. Скулы заострились, исчезли невинные ямочки на щечках… Верхняя губа приподнялась и брезгливо оттопырилась, а взгляд, который Яков со смиренным усердием прятал под волосами и забывшими о краске ресницами, своей бескомпромиссностью стал похож на остро заточенный кинжал.—?Выходит, теперь ты служишь моему тестю?—?Да, Повелитель. Я помогал Его милости благородному эмиру с подготовкой покоев для вас и вашей свиты.—?Хорошо, Яков. —?Мехмед тоже поднялся, спеша прервать неловкую и тягостную для всех встречу. —?Ты можешь быть свободен.Едва юный Нотарас со всем смирением и вежливыми поклонами удалился, Мехмед разжег чуть было не потухший светильник в изголовье кровати. Взглянув на огонек, затрепыхавшийся под его ладонями, точно чья-то яркая, пылкая, но готовая прерваться жизнь, Мехмед снял одежды и ступил во влажный воздух купальни.—?Мальчик ушел? —?Раду повернул к нему голову.—?Ушел, мое сердце. Мы одни. —?Опустившись в прозрачную воду вделанного прямо в пол бассейна, Мехмед склонился к его лицу и самыми кончиками пальцев дотронулся до недавно появившегося шрама.—?Он навсегда останется со мной,?— задумчиво шепнул Раду, поднимая глаза,?— … как напоминание о нашей с тобой очередной разлуке. И снова по моей вине.—?Разве не как напоминание об уважении, которого ты искал и которое наконец обрел?—?Уважение других. —?Раду покачал головой. —?Я думал, что это важно. Но сегодня, едва вернувшись к тебе, понял, что мне нужно лишь твое уважение, Солнце мира.—?Оно всегда будет с тобой, Раду. Как и моя любовь. Что бы ни случилось. —?Взяв его руку, Мехмед поцеловал стародавние отметины на запястье, потом коснулся губами скулы и, заглянув в широко распахнутые синие глаза, спустился вниз к плечам и груди.Раду откликнулся прикосновениями и тихими ласковыми стонами. В полной мере отдаваясь его желанию, Мехмед лег сверху и обнял раскрывшиеся под его ладонями бедра. Но плескавшаяся вокруг них вода смыла поспешность предыдущего порыва и облегчила соитие: обоюдное движение навстречу получилось безболезненным, свободным, плавным и очень нежным. Теперь застонали оба…?Я буду любить тебя вечно?,?— думал Мехмед, содрогаясь и все сильнее и сильнее обнимая стройное молодое тело.?Только ты мне важен?,?— кажется, это прошептал ему Раду перед тем, как последние сближения бедер растворились в неторопливом ритме подаренного друг другу удовольствия…Сейчас и навсегда.***После, выбравшись из воды, они вдвоем вернулись в затемненные покои.Там, на маленьком столике у дивана, их ожидал накрытый преданным Хуршидом припозднившийся ужин на шелковой скатерти: мясная похлебка, козий сыр, овощи, хлеб. А в расписной вазе, в самом центре стола, умирали первые розы.—?Тягостно смотреть, как они погибают. —?Изящная, покрытая нежным загаром рука, удерживающая серебряный кубок, дрогнула и опустилась.—?Они слишком совершенны, мой хороший. Потому не могут вечно жить среди людей,?— погладив его пальцы, Мехмед поднялся с твердым намерением выкинуть увядшие цветы за окно.Отчего-то позабытая способность к озарению выбрала именно этот момент, чтобы напомнить ему о себе, явив образ искрящейся счастьем зимней Манисы. Выдохнув: ?О Аллах!?, Мехмед закрыл глаза, прижал руку к сердцу…И позволил какой-то неведомой силе снова утянуть себя ТУДА.***Пояснения к главе*Денеб аль-ассад (Денебола)?— после Регула вторая по яркости звезда в созвездии Льва. Согласно народному поверью, появление в небе Денеб аль-ассад считается предвестием несчастья[1] Восстание на границе Карамана случилось весной 1454 года. Историки до сих пор спорят, кто направлял восставших, требования которых так и остались не понятыми. Восстание было подавлено силами манисских отрядов Заганоса-паши и пришедших на помощь властителей соседних земель[2] Имеется в виду крепость Едикуле или ?Семибашенный замок?, полностью отстроенный к концу 1454 года[3] Сербская полонянка Чичек (Цветок)?— до сих пор не известно, кем была третья жена Мехмеда Фатиха. По одной версии она происходила из древнего сербского княжеского рода. По другой была обычной рабыней, купленной и подаренной валиде Гюльшах-хатун.[4] ?Ведь пожалованные мне земли самые ближние к Караману…??— Османская империя была феодальным образованием. Потому все землевладельцы-феодалы были обязаны прийти на помощь регулярным войскам, если возникала подобная необходимость[5] Базар Белестен?— здание с несколькими куполами, сейчас является сердцем знаменитого Крытого рынка