Лезвие (1/1)
Песчинки въедаются в кровоточащее мясо подобно чудесным неподкованным блошкам. Плоть слаба – но возвращать пластик, резину, железо и проволоку нет желания. Только кожа так тонко чувствует, только плоть так точно понимает.
Они падают под сень деревьев с широкими синими листьями и дают волю голосам. Хрипы, стоны боли, рвущиеся сквозь гортань крики. Они всё ещё не боги, чтобы терпеть.Пройдя по стеклянному морю, жаждущему крови, они заново познали боль.В какой-то момент Чёрного накрывает тьма – у всякого живущего под светилами есть свой предел – и Белая, превозмогая собственные терзания, идёт искать воду. Это её стремление.
Чёрный спасает, а она – дарит. Успокоение, ад на земле или красную клетку с мурашками – неважно. Перед её подарками все равны. Но смотреть, как Чёрный балансирует на пороге смерти, выше её бесконечных сил.Как ей не хватает старых добрых атрибутов – серпа, косы, хотя бы атама. С ними легче, хотя вес убийства всегда слишком тяжёл.
Мутный жёлто-зелёный родник медленно выползает из земляной жилы. В нём плавают чёрные листья – Белая зарабатывает множество порезов, прежде чем наполняет латную чешуйку со своего одеяния.
А ведь были миры, в которых Чёрный и Белая стояли по разные стороны баррикад. Неслись вперёд, на колесницах, запряжённых жаркими мышцами, вели за собой армии самых немыслимых существ. Щит для Чёрного ковали Доблесть и Слава, на острие меча сверкала звезда Справедливого суда. Такая же блестела и на ритуальном серпе у Белой. И они бились друг с другом. Чем яростнее наступал Чёрный, тем сильнее отбивалась Белая. Он не мог её победить. Но тогда он этого не знал.Не знал он этого и в тот миг, когда его предали собственные крылья – потянулись к земле, отяжелели, как золотые статуи царя в перчатках, прижали своего хозяина к пыльной груди мира. Белая читала по его полным решимости глазам древние баллады, сказания об ушедших ради выпивки мертвецах и молитвы, проповедующие смирение.
В них не было самого главного – в них говорившие человеческими голосами звери не учили, что смерть и жизнь- рыбки, живущие в одном пруду.
И они сражались снова. И ещё. И через сотни поколений. И через тысячи лет. И под обломками старого мира – и на фундаменте нового.
Им понадобилось множество чужих и своих жизней, чтобы понять, что они могут спасать, дарить и говорить вместе, не нарушая при этом никаких законов. Ни древних, ни ещё не написанных, ни вытесанных в камне, ни выбитых палочками в глине, ни записанных рядами единиц и нулей.
Вода помогла. Не могла не помочь, ведь они все ещё принадлежали обоим мирам. Какой бы вода ни была – пусть даже ядовитой для жителей другой стороны – она всегда сгодиться для промывания ран.Чёрный, как и прежде, терял кусочки себя и обретал что-то новое. Однажды отрезанный провод возвращался стальными рёбрами, потерянная рука – птичьей лапой. Крылья всегда появлялись первыми. Наверное, в знак того, что Чёрный усвоил преподанные ему уроки.
Белая же, потеряв, не получала в ответ ничего. Потому что умела только дарить. И за каждый дар она обретала что-то скрытое. Первым всегда появлялось лезвие. Главное – вовремя углядеть его блеск.Он открывает глаз – медленно, как луна встаёт над горизонтом – и шепчет:- Смотри.Пальцами он указывает на твёрдые листья, свисающие с дерева. Они похожи на блюдца – только без узоров, без поднятых краёв и без золотой каёмочки. На синем таком листе лежит её новое лезвие – тонкое, широкое, серебристое. Нож удобно ложится в ножны между латных чешуек. Вот и первый дар.- С чего бы, интересно?- Ты подарила мне облегчение, - улыбается Чёрный и приподнимается, помогая себе крыльями. Белая всегда была куда выносливее, чем он.Они молчат – потому что тишина священна. Если не давать миру передохнуть от голосов, он попросту сойдёт с ума.Лист-блюдце падает на землю, и в воздухе разливается низкий гул.- Куда теперь?- Только вперёд.
Впереди – лес. Он шуршит бронзой, плачет хрусталём и дышит, как кузнечный горн. Когда-то массивам, покрывающим три четверти мира, приносили самые драгоценные вещи: золото, воду, жён и детей. У Чёрного и Белой нет ничего, кроме крыльев, ножа и их самих. Но море уже позади, кровавая дорожка из следов уже принята, и лес ждёт.