8. 1861 год (1/1)

Зима в этом году была непривычно теплой. Но зато в марте задули такие злые, колючие ветры, каких и старожилы не могли припомнить. А однажды произошло нечто совсем невообразимое?— выпал снег. Он и раньше изредка выпадал, но так, что и порадоваться ему было нельзя?— скупо посеянная белая крупа быстро смешивалась с грязью и таяла.А нынешний мартовский снег укрыл ветви деревьев, припорошил поля, накрыл мертвой белой простыней кладбище Морнингсайд, бережно укутал дорогие могилы. Город погрузился в меланхоличную зимнюю задумчивость.Джебедайя тихо подходит к одному из надгробий, останавливается, и словно бы нехотя тянется к нему рукой:—?Здравствуй, Кэтрин…Сердясь на себя за то, что забыл взять с собой щетку, он рукой счищает с памятника снег. Затем кладет на могилу свежие, заботливо выращенные Сарой Джонс цветы, и, постояв еще немного, уходит. Было время, он часами просиживал у ее могилы, и, крепко обняв памятник, рыдал, как маленький ребенок. Но все это ушло. Сейчас в душе осталась только горечь и досада.Однажды, это было месяц спустя после смерти Кэтрин, они встретились на кладбище с МакКинли. Кельвин был нетрезв. Кажется, он хотел сказать ему что-то и даже попытался подойти. Но Джебедайя так мрачно посмотрел на него, что тот шарахнулся в сторону.Он садится в седло и едет в больницу. Серый, мрачный, туманный день гармонизирует с подавленным состоянием души. Он едет угрюмо, все больше и больше погружаясь в невеселые мысли. Кажется, его мрачная тень напугала нескольких школьников, и те с визгом бросаются врассыпную.Сейчас ему стало полегче. А вот раньше было совсем тяжко?— о чем бы он ни думал, его мысли упорно возвращались к маленькому могильному холмику, под которым покоилась Кэтрин. И как-то этак вот привязалась к нему странная, больная мысль, что-де в могиле лежит вовсе не она, а кто-то другой. Он хотел даже идти и раскапывать могилу, он былуверен, что все равно узнает ее, в каком бы состоянии она ни была… Но потом приходило осознание того, что он может увидеть в гробу. Он пугался и старался думать о другом. Вскоре маниакальная мысль оставила его в покое.В больнице наплыв больных. В основном поступают пациенты с травмами, и их настолько много, что они начинают теснить ?старых? больных, страдающих катаром желудка, заболеваниями почек, печени и легких.Рожениц, к счастью, немного, и юркая Сара Джонс помогает, как может. Второй врач, Лоуренс Паркер, буквально ночует в больнице. Доктор мрачно шутит, что забыл, как выглядят его жена и дети.Также в больнице появилось новое лицо… Свежее, чистое и юное. Воспоминания об этом нежном девичьем лице заставляют уголки его губ ползти вверх. Это лицо Иренки Чапек.Выросшая у него на глазах, Иренка постепенно превращается из угловатого, нескладного подростка в молодую девушку. Он не видел, как изменялась Кэтрин, и трансформация Иренки, вполне естественная, но все равно покрытая некоей тайной, воспринимается им с живым интересом.Он не ошибся тогда, когда предположил, что красавицей Иренка не будет. У нее простое, открытое лицо, а фигура?— скорее худощавая, нежели стройная. Но за глаза, которыми обладает эта девочка, все красавицы мира продали бы душу дьяволу.Давно, когда Иренка была еще маленькой, он спросил ее, кем она хочет стать.—?Врачом,?— серьезно ответила она. И, помолчав, тихо добавила,?— как вы…А он на это также серьезно ответил, что очень надеется на то, что к тому моменту, когда Иренка вырастет, общество шагнет вперед, и у нее будет возможность получить хорошее образование.Он думал, что Иренка сказала это просто так. Оказалось?— нет. Однажды она пришла к нему в больницу и сказала, что хочет помогать. Чапеки не были против?— их доход нельзя было назвать высоким. К тому же, Кристина наблюдала за тем, как растет дочь, с явным разочарованием. Здраво и трезво оценив шансы Иренки на замужество, она в итоге дала свое согласие на то, чтобы та поступила на работу в больницу.Небольшой штат больницы с удовольствием принял девушку. Особенно полюбилась она Саре Джонс, которая относилась к ней как к родной дочери. С приходом Иренки в больнице стало уютнее, и Джебедайя не раз ловил себя на мысли, что ему нравится ее тихое, почти незаметное присутствие.***—?Вы слышали, доктор? Кометы посыпались в Южной Каролине,?— говорит за обедом Сара Джонс.—?Насчет комет не слышал. Слышал только про метеоритный дождь, как в тридцать третьем. А что?—?Говорят, не к добру…—?Миссис Джонс,?— морщится Джебедайя,?— это же чушь.—?Да вот говорят…—?Люди много, что говорят. Говорят и то, например, что если женщина сунет себе внутрь дольку лимона, а потом трижды обойдет церковь по часовой стрелке, а потом окатится водой из речки и постоит на одной ноге, то нипочем не забеременеет… Вы еще сюда мальчишек и бычков приплетите?— раз народилось их в этом году много, значит, точно к войне. Ну миссис Джонс!—?Да я знаю, доктор, знаю… —?Видя, что он всерьез сердится, примирительно говорит акушерка,?— просто так говорят.—?Ну и пусть говорят. Зачем вам-то всю эту чушь повторять?Сара Джонс умолкает. Она знает, что доктор раздражен не только из-за глупого (возможно) суеверия. Недавно у него неожиданно умер уверенно поправляющийся больной. Из-за этого он уже вторую неделю подряд занимается любимым делом?— самоедством.—?А как вам кажется, коллега, будет война? —?Спрашивает Паркер.—?Судя по тому, что сейчас происходит в стране?— будет наверняка. Но отнюдь не из-за того, что где-то там прошел метеоритный дождь. —?Фыркает Джебедайя. —?И не из-за Линкольна, не из-за его слов и поступков. Война будет, потому что нас к этому подвели. Это просто ход истории.—?Это ужасно,?— вздрагивает Иренка,?— война?— это страшная трагедия. Надеюсь, Господь не допустит.—?Бог здесь не при чем, мисс Чапек,?— мягко возражает он,?— испокон веков люди воевали с людьми. Такова наша природа. Вы не заметили, что вся история человечества?— это по сути история войн?—?Но это же неправильно… Это ужасно. Ведь за всей этой сухой статистикой стоят живые люди… Каждая смерть?— это трагедия.—?Вы, безусловно, правы,?— видя, как она горячится, улыбается он,?— и вам, конечно, кажется, что, будь власть в ваших руках, вы никогда не допустили бы войны?—?Никогда! Я сделала бы все, чтобы мой народ не воевал между собой, и не шел бы войной на другие народы.Щеки Иренки покрылись румянцем. Она волнуется, ее грудь тяжело вздымается, глаза возбужденно горят. Он любуется этой девочкой, любуется ее искренним юношеским максимализмом, ее возмущением относительно несправедливости этого мира.Смерть?— это трагедия… Какая чистая, звонкая мысль!Он не станет говорить ей о том, что жизнь?— иной раз не меньшая трагедия, а смерть зачастую выступает в качестве настоящей избавительницы от невыносимой боли. Не станет он и размышлять о том, что будет с ней через несколько лет, когда она вдосталь навидится этих смертей. Наивность отступит, уступив место циничности. Желание помогать сдаст свой пост желанию хорошо выполнить свою работу…Одна эта мысль причиняет ему боль.Он не хочет, чтобы она стала такой.Он не хочет даже думать о том, что она может стать такой…***Новости в Морнингсайде распространяются молниеносно, обсуждаются долго. Новость об обстреле форта Самтер произвела настоящий переполох, а потом город затих.Сразу как-то стало понятно, что перейден очередной Рубикон, наступила очередная точка невозврата. Тишина в городе была тревожной, зловещей, мрачной.В страну пришла гражданская война.?Дорогой доктор Морнингсайд, ваши тезисы относительно магнитного поля весьма интересны, но спорны. Было бы неплохо, если бы мы с вами снова встретились на конференции в Цюрихе осенью этого года, и все обсудили…? Наверное, это из-за начала военных действий письмо Ангстрема запоздало на несколько месяцев. Джебедайя с волнением перечитывает эти строки, написанные ровным, четким почерком. Андерс Ангстрем был одним из немногих, кто воспринимал его работы по механике и физике всерьез. Большинство ученых мужей считали его помешанным, и не обращали на него никакого внимания.Ангстрем заинтересовался им после того, как он опубликовал небольшую работу о распаде протона.* Бостонские ученые обошли ее вниманием, но лондонские физики, ?в память о прошлых заслугах?, критиковали ее достаточно сдержанно.А потом он получил взволнованное письмо от Ангстрема, в котором содержалось приглашение на цюрихскую конференцию. В Цюрихе не было ничего путного, но зато Джебедайя воочию увидел человека, которым давно восхищался. Краткая встреча с Ангстремом дала ему намного больше, чем все конференции вместе взятые.Потом завязалась переписка. Письма Ангстрема были очень краткими и лаконичными. Поначалу они носили чисто деловой характер. И только пару лет назад в них стали проскальзывать теплые дружеские нотки.Джебедайя берет чистый лист бумаги, окунает в чернильницу перо и начинает писать ответ. Он так увлекается, что не слышит стука в дверь, и реагирует только на голос служанки:—?Доктор, к вам пришли, сэр.Он кивает, заканчивает мысль, и спешно спускается.В гостиной стоит Кельвин МакКинли.—?Здравствуйте, доктор,?— тихо говорит Кельвин, протягивая ему руку.—?Добрый день,?— Джебедайя холодно жмет руку МакКинли, и делает приглашающий жест.За те несколько месяцев, которые они не виделись, Кельвин сильно изменился. Он похудел, отрастил усы. Некогда пышная шевелюра почти вся была седая. Мужественное лицо, все еще хранящее следы античной красоты, казалось обрюзгшим. МакКинли выглядел почти стариком, и даже идеально сидевшая на нем военная форма уже не производила никакого эффекта.Они сидят друг напротив друга, и молчат. Не нужно ничего говорить, все и так ясно. Джебедайя понимает, что МакКинли поступает правильно, но точно знает, что ни за что не скажет ему этого. Слишком уж ненавистен ему этот человек, отнявший у него Кэтрин.—?Куда вас отправляют? —?Наконец, спрашивает он.—?В Лауден.—?А. Когда?—?Завтра. —?МакКинли встает,?— я зашел попрощаться.Это слово замирает в воздухе и с глухим стуком падает на пол. В глазах Кельвина пустота, в его душе?— разрытая могила.—?Прощайте,?— душевно говорит Джебедайя, и крепко жмет ему руку.Он зашел попрощаться…***Главной темой июня, конечно же, была война. Горожане живо обсуждали сражение при Фэирфакс-Кортхаус, и то и дело раздавались разочарованные возгласы: вот их бы туда! Вот они бы наваляли этим конфедератам! Немного радовала морнингсайдцев гибель одного из офицеров Армии Конфедерации, но в целом сражение казалось им слишком вялым, неубедительным.Когда по стране прокатилось воззвание президента, в добровольцы стали записываться многие. Патриотический угар не обошел стороной и Нильса Хагена.Он сидит напротив Джебедайи, затянутый в новую красивую форму, и буквально светится от счастья.—?Я всегда считал тебя разумным человеком,?— строго говорит Джебедайя,?— что же ты творишь?!—?Я иду исполнять свой долг, дружище,?— подмигивает ему Нильс,?— я американец, и этим все сказано.—?А они?— они не американцы? —?Джебедайя понижает голос и в упор смотрит на друга. Немногие могут выдержать этот взгляд. Нильс может.—?Ты о конфедератах? Нет, они?— не американцы. —?Взгляд друга суровеет,?— они сами объявили себя КША, они чертовы сепаратисты, так какого же черта я буду считать их своими соотечественниками?!—?Еще совсем недавно ты именно так и считал.Нильс поднимается и начинает взволнованно мерить гостиную огромными шагами. С возрастом Нильс стал грузным, а его лицо?— добродушным. Военная форма сидит на нем немного карикатурно. Нильс?— фермер, его дело?— земля, а не война. Но сейчас он этого не понимает.—?Я люблю тебя, Джеб,?— переводя дыхание, говорит он,?— но ты не патриот. Ты?— чертов пацифист. Прощай.И он направляется к двери.На сердце невыносимо щемит, на глаза неожиданно наворачиваются жгучие слезы.—?Подожди,?— говорит Джебедайя, догоняя Нильса у порога.Тот оборачивается и вопросительно смотрит на него.—?Я люблю тебя, Нильс, но ты?— чертов идиот,?— говорит он, не пытаясь сдержать слезы, которые текут у него по щекам,?— и ты совершаешь страшную ошибку.—?Джеб… —?губы Нильса начинают дрожать.Джебедайя молча обнимает его и долго не выпускает из объятий.