7. 1852 год (1/1)

Он держит в руке маленькую, худую детскую ручку, и, подсчитывая пульс, старается не терять присутствия духа. Пульс у девочки очень слабый, он едва прослушивается. Только что закончился приступ малярии. Очередной, но едва ли последний… Впрочем, скорее всего, слово ?последний? в случае маленькой Иренки может иметь тот самый, роковой, фатальный смысл.Сейчас Иренка крепко спит. Джебедайя с тревогой всматривается в худое, измученное личико девочки, ища страшные признаки. Ангел смерти еще пока не пометил его. В ближайшие несколько дней ребенок может как скоропостижно скончаться, так и быстро пойти на поправку.Он встает, но глаза девочки вдруг открываются, и она смотрит на него долгим, странным взглядом. Большие черные глаза Иренки при тусклом освещении кажутся бездонными.—?Доктор… я умру? —?Тихо спрашивает она. Ее голос звучит не по-детски спокойно.Он снова садится рядом, ласково касается ее лба:—?Нет. Ты будешь жить долго-долго… Пройдет немного времени, ты станешь красивой девушкой, полюбишь хорошего человека и выйдешь за него замуж.Ее лицо немного оживляется, она смущенно улыбается. Но потом ее взгляд снова становится задумчивым, и она вздыхает:—?Знаете, а там хорошо…—?Где?— ?там?? —?Мягко спрашивает он.—?Там, где я только что была. Очень красивое место, похожее на то, где я родилась…—?Ты хотела бы там остаться?—?Да… Только маму жалко.Он не знает, что ответить. Да и что можно сказать семилетнему ребенку, который только что побывал на пороге жизни и смерти? Помолчав немного, он начинает рассказывать ей одну из тех напевных старинных сказок, которые когда-то рассказывала ему мать.Мама знала много немецких сказок. Многие из них были очень страшными, некоторые?— печальными и мудрыми. В памяти неожиданно всплывает история про двух сестер, одну из которых унесли духи, а вторая отправилась ее спасать. Наверное, она вспомнилась ему потому, что мама рассказывала ее, когда он тоже сильно болел. В этой сказке был счастливый финал.Глаза Иренки закрываются снова, она засыпает. Но он, взволнованный воспоминаниями, все равно рассказывает сказку до конца?— просто потому, что ему так хочется.За дверью стоят Иржи и Кристина Чапек?— родители Иренки. Малярия уже забрала их старшую дочь, и поэтому оба находятся в почти параноидальном состоянии. Чапеки приехали из Чехии всего год назад. Оба все еще плохо говорят по-английски, в большей степени понимая его на интуитивном уровне. А вот Иренка была очень способной, может быть, даже одаренной девочкой. По-английски она говорила почти свободно.—?Она в порядке,?— стараясь подбирать самые простые слова, говорит Джебедайя, и тут же забывается,?— я бы не исключал возможность рецидива, потому что состояние крайне нестабильное. Нужно, чтобы возле нее постоянно кто-нибудь был. В случае ухудшения незамедлительно зовите меня.Кристина Чапек, совсем еще молодая женщина, красивая какой-то особой, славянской красотой, уловив смысл его речи, энергично кивает и страстно благодарит его. Проводив его до двери, она пытается сунуть ему в руку деньги, но он вдруг вспоминает личико девочки, впервые за все время заснувшей спокойным сном, и, повинуясь внезапном порыву, возвращает ей купюру.Уже отъезжая, он внезапно чувствует на себе взгляд, поворачивается, и видит застывшую у окна Кристину Чапек.***—?Скажи, Джеб, есть Бог? —?Спрашивает Нильс. Голос друга звучит глухо, сам он выглядит постаревшим на десять лет. Малярия унесла жизнь троих из его пятерых сыновей. Двое младших сейчас находились в тяжелом, но стабильном состоянии.Джебедайю волнует тот же вопрос. С детства воспитанный в протестантской вере, в юности он стал относиться к мысли о существовании Бога скептически. Сейчас же он пришел к весьма противоречивой мысли: если и есть в мире некое Высшее Существо, или некий сверхмощный Разум, то едва ли он вмешивается в мирские дела.—?Я думаю, есть,?— осторожно говорит он,?— только он не такой, каким его представляет церковь.—?И какой же? —?Горько усмехается Нильс,?— добрый и милостивый, да? Которому все равно, платишь ли ты десятину и участвуешь ли в богослужении? Который любит и принимает тебя любого, каким бы грешником ты ни был?—?Нет, я думаю, он другой,?— Джебедайя задумчиво барабанит пальцами по столу,?— знаешь, мне кажется, что мы?— я говорю и о мире в целом, и о нас в частности?— являемся его проектом, экспериментом. И отношение у него к нам соответствующее. Он наблюдает нас?— с любопытством, или с презрением. А не прекращает этот свой эксперимент только потому, что, как и многие ученые, также задает себе вопросы ?А вдруг??, или ?А что, если??—?Понимаю. То есть, обращаться к нему с вопросом ?За что?? бесполезно. Ответ будет ?Просто так, ничего личного?. Спасибо за честность.—?Я не истина в последней инстанции,?— Джебедайя хмурится, этот странный разговор начинает его нервировать,?— и я бы не хотел, чтобы после разговора со мной ты стал атеистом-богоборцем.—?Твои страхи беспочвенны,?— невесело усмехается Нильс,?— вера, спасибо тетке, сидит во мне крепко. И даже сейчас, несмотря на то, что я готов взорваться от ощущения страшной несправедливости, несмотря на то, что в данный момент я чувствую в себе склонность к богоборчеству, в глубине души все равно надеюсь на то, что он милостив и не даст мне испытаний больше, чем я смогу вынести.Их разговор прерывает служанка, которая сообщает, что к доктору пришли, и очень его ждут.—?Был рад поговорить с тобой, дружище,?— говорит Нильс, беря шляпу,?— заходи к нам. Не только к детям… Мэри-Энн жалуется, что ты о нас совсем забыл.Сам не зная того, Нильс давит на болевую точку?— несмотря на то, что уже прошло немало лет, в памяти Джебедайи все еще свежи воспоминания о счастливых вечерах, которые они проводили вчетвером.***—?Здравствуйте, доктор,?— как и всегда при встрече с ним, Кельвин МакКинли отводит взгляд и смущенно переминается с ноги на ногу.Малярия не обошла стороной и их семью. Всего только месяц назад скоропостижно скончалась их трехлетняя дочка.—?Добрый вечер,?— суховато отвечает Джебедайя,?— чем могу?—?Прошу прощения, что беспокою вас так поздно,?— еще больше смущается МакКинли, и Джебедайя, радуясь тому, что тот явно находится не в своей тарелке, продолжает смотреть на него холодным, пристальным взглядом. —?Меня прислала… она… Кэтрин.Ее имя прозвучало точно удар хлыста. Джебедайя незаметно вздрагивает, подбирается, в его глазах загорается нехороший огонек.—?В чем дело? —?Строго, почти гневно спрашивает он.Кельвин смотрит на него немного удивленно:—?Она не очень хорошо себя чувствует. Она говорит, что не хочет, чтобы ее осматривал другой врач… Она зовет вас.От МакКинли пахнет виски. За пять лет он почему-то утратил способность смотреть прямо, и, что особенно радует Джебедайю, явно находится не в лучшей форме. Его фигура все еще была атлетической, но намечающийся животик портил некогда стройный стан. Волосы стремительно редели, лицо, все еще сохраняющее дерзкую привлекательность, постепенно утрачивало свежесть.Джебедайя догадывается, что все слухи о том, что он пьет, играет и потихоньку проматывает состояние Кэтрин, далеко не беспочвенны.?Кого ты полюбила, Кэтрин???— думает он, пустив свою лошадь легкой рысью,?— ?Ожидала ли ты, что за красивым фасадом прячется глупость, порочность и пустозвонство??Когда Кэтрин вышла замуж за МакКинли, он ушел в работу, затем, наконец, добился того, чтобы в штат прислали второго врача, а потом уехал в Бостон, где слушал лекции по математике, физике и теоретической механике, гулял по городу и предавался философским размышлениям. Одно время он было заинтересовался опытом Уильяма Гамильтона, но достойных источников для изучения не нашел.В Бостоне он пробыл два года. Учился, работал, ставил небольшие опыты по физике, даже написал и опубликовал одну из работ по оптике. Работа получила хорошие отзывы, но свой неожиданный успех в научных кругах он воспринял как-то вяло. И вообще, жизнь воспринималась им уже без того жадного интереса, который был в юности. К выпивке он испытывал отвращение, женщин старался избегать?— даже в самой добродетельной из них ему мерещилась чудовищная химера, отвратительная еще и тем, что смеет прикрывать свое уродливое нутро маской порядочности.Как-то осенью ноги занесли его на старое городское кладбище, на котором давно уже никого не хоронили. Он долго мялся у ворот, не решаясь войти?— некстати вспоминались их мальчишеские приключения с Уотсоном, когда они работали на зловещего доктора Квинта. Пробудился и страх перед кладбищем и мертвецами. Испуганно косясь на белеющие во мраке густой ночи кресты, он уже повернулся было, чтобы уходить, но вдруг разозлился на себя, выругался, и решительно вошел на территорию мертвых.Как-то сразу стало легче. Ему показалось, что с души свалился огромный камень, подобный тому, что катил на гору древнегреческий Сизиф.На кладбище было спокойно. Мертвецы спали непробудным сном, и разбудить их мог только гулкий зов трубы архангела.Присев на одну из могил, он стал думать о несправедливости того, что человек, по сути, является скоропортящимся продуктом. Каждый человек, самый добродетельный, самый талантливый, однажды все равно станет прахом, его чувства, мысли и деяния станут прахом?— все в конце времен станет прахом. Так в чем тогда смысл? Зачем жить, зачем любить, зачем что-то делать, если истина?— это могила не только для конкретного человека, но и для человечества в целом?Ответ пришел так внезапно, что он вздрогнул. ?Истина??— подумалось ему?— ?не в могиле, а на самом дне этой могилы?. Ему вдруг стало страшно. Он резко подхватился, плотнее закутался в плащ и почти убежал с кладбища, унося с собой уверенность в том, что однажды он все равно узнает тайну жизни и смерти, тайну, пока сокрытую от него могильной землей.В Морнингсайд он возвращался нехотя?— боялся, что на него тут же навалятся страшные теперь мысли и воспоминания. К счастью для него, незадолго до его возвращения МакКинли уехали в путешествие.Он принялся за работу, и со временем совсем успокоился, душевная боль стихла. Спустя еще год, когда МакКинли вернулись, он даже любезно раскланивался с ними при встрече.Но когда Кэтрин пришла пора рожать, он малодушно убежал домой, сдав ее на руки Саре Джонс и своему коллеге, доктору Паркеру.—?Хорошенькая девочка родилась,?— кудахтала позже акушерка,?— здоровенькая, красивенькая… Вся в маму. Хорошо бы, чтобы она во всем в маму пошла,?— и тут она со значением посмотрела на Джебедайю. Перед глазами у него вдруг появилась белая пелена, а в груди сильно защемило.—?Не дай Бог,?— грубовато бросил он и ушел, оставив миссис Джонс недоуменно хлопать глазами.В тот день он впервые в жизни напился. А потом целый месяц корил себя за это.…- Мы приехали, доктор,?— мягкий голос МакКинли заставляет его очнуться от воспоминаний. Джебедайя легко соскакивает на землю, бросает поводья лошади слуге и, ощущая, как его все сильнее охватывает тревога, не дожидаясь МакКинли, взбегает на крыльцо.—?Сюда, доктор,?— вошедший следом Кельвин ведет его за собой. Джебедайе кажется, что они идут слишком медленно, и он изо всех сил сдерживается, чтобы не подтолкнуть МакКинли в спину.В комнату Кэтрин он входит хмурый, нахохлившийся. Сердце отчаянно колотится, он злится на себя и сурово поджимает губы. Кэтрин не поднимается к нему навстречу. Она мечется на кровати и тихо бредит. Джебедайя буквально подлетает к ее постели, ему достаточно нескольких секунд, чтобы поставить диагноз.Бледный, трясущийся от гнева, он поворачивается к МакКинли:—??Не очень хорошо себя чувствует??! Да она умирает, пьяная ты свинья! Это же малярия, черт бы тебя побрал!***Борьба с малярией длится до самого конца года. В конце концов свирепая болезнь, собрав урожай, оставляет Морнингсайд в покое. По сообщению врачей из близлежащих городов, она покидает их штат и перемещается немного западнее.Иренка совсем поправилась, а дела с английским у Иржи и Кристины пошли куда лучше. Джебедайя часто бывает у них. Ему нравится посещать своих новых друзей, его привлекает уютная домашняя обстановка дома. Нравятся ему и сами эти простые, добрые, душевные люди. Плюс ко всему, есть в них какое-то странное обаяние и загадка, присущая всей славянской нации.Глядя на Иренку, которую успел полюбить всем сердцем, он невольно досадует: красавицей она не будет. К сожалению, девочка пошла в отца?— в худощавого, безликого Иржи. Со временем исчезнет детская миловидность, и черты ее лица станут мелкими, мышиными. Недорого ценятся такие лица в таком городе, как Морнингсайд…От красавицы матери девочке достались только густые светлые волосы и чудесные черные глаза. Иногда они кажутся Джебедайе бархатными. Сначала от природы застенчивая Иренка немного дичилась его, но со временем он убедился в том, что она привязана к нему также горячо, как и он к ней.—?Скажите, доктор, а что вы думаете о романе Гарриет Бичер-Стоу? —?Спрашивает Кристина.—?К сожалению, у меня нет времени читать беллетристику,?— улыбается Джебедайя.На прекрасное лицо миссис Чапек набегает легкая тень:—?Неужели… Неужели все так, как она пишет? Неужели все настолько ужасно?.. Ведь рабство?— это ужасно!—?Я с вами отчасти согласен,?— говорит Джебедайя,?— с одной оговоркой. Скажем, вы приехали куда-нибудь… Ну, например, в джунгли Амазонии. И столкнулись там с самыми уродливыми проявлениями человеческого естества. Более того, вы точно знаете, что одно из местных племен занимается каннибализмом. Это, несомненно, ужасно?— с нашей точки зрения. Сами каннибалы думают иначе.—?Вы сравниваете наших соотечественников с… каннибалами? —?Ужасается миссис Чапек.—?Нет. Вы меня неправильно поняли. Я имею в виду, что для Юга рабовладение также естественно, как и для каннибалов Амазонии?— поедание себе подобных. Это ужасно, это отвратительно. Но такова жизнь. Не все в ней так, как нам хочется, а добра и зла в чистом виде не существует. Взять, к примеру, вивисекцию. По сути, это ужасно. Но для науки это крайне необходимо. Вы, несомненно, осудите врача за то, что он заживо режет животное. Но вы должны также знать и то, что после этого этот же врач научится правильно лечить вашего ребенка, и однажды спасет его от смерти.—?А вы когда-нибудь занимались вивисекцией? —?Помолчав, спрашивает миссис Чапек.—?Приходилось.—?Боже мой…—?Вероятно, я сейчас выгляжу монстром в ваших глазах,?— усмехнувшись, Джебедайя допивает чай, ставит чашку на стол и смотрит на часы,?— прежде, чем я уйду, предлагаю вам посмотреть на это дело с другой стороны. В чем ходят современные модницы? У них на шляпках птичьи перья, у них на плечах шкурки редких животных. Что нынче украшает современные дома? Чучела, оленьи рога… Каменный век, да и только! Для чего все это?.. Животных, к великому сожалению, всегда убивали. Только одни это делают для пользы людей, другие?— для их комфорта и развлечения.Выходя, он сталкивается с Иржи Чапеком, вежливо раскланивается с ним, и садится в седло. Отъезжая, он замечает задумчивый взгляд мистера Чапека, которым тот провожает его. Иржи единственный в этой небольшой семье, кто несколько сторонится его. Он всегда безукоризненно вежлив, но, безусловно, испытывает облегчение, когда его семейство прощается с доктором.Джебедайя знает, что происходит с мистером Чапеком, и не может сдержать улыбки. Иржи ревнует к нему семью. В большей степени, конечно, Кристину.Он пускает лошадь рысью, и погружается в раздумья. Кристина Чапек?— красивая, умная и порядочная женщина. Он был бы рад, если бы у него была такая жена… Но он ни разу еще не подумал о ней с вожделением. Не только потому, что она была чужой женой. Были еще причины.Так почему же?Может быть, это потому, что он просто устал от измучившей его любви к Кэтрин? А может быть, это из-за того, что страсть к ней испортила его характер… который стал еще хуже после того, как он осознал, что любил ее всегда, любит и будет любить, несмотря ни на что.***В доме у Кэтрин также говорят о романе Бичер-Стоу. Но сторонников этой смелой аболиционистки здесь немного.—?Она не просто клевещет на общество, она смеет нападать на наши ценности! —?Под одобрительное молчание пришедших в гости местных фермеров, разглагольствует МакКинли.—?Ну, допустим, не на наши, а на ценности Юга?— кротко возражает пастор.—?Да все равно,?— отмахивается Кельвин,?— это недопустимо. Вы слышали, что происходит на Юге? Некоторые виги уже готовы поднимать на вилы тех, кто ратует за рабовладение. Эта бульварная книжонка уже разделила наше общество, а что будет дальше?—?Америка?— свободная страна. Каждый имеет право высказывать свое мнение,?— в тон пастору, пряча улыбку, говорит Джебедайя.—?Вот именно. И я тоже имею право высказать свое мнение, не так ли? —?Фыркнув, Кельвин насмешливо приподнимает красивую бровь.—?Разумеется,?— душевно отвечает Джебедайя,?— просто чей-то голос звучит на всю Америку, а чей-то?— на всю гостиную.МакКинли понимает, что Джебедайя смеется над ним. Он густо краснеет, его желваки начинают ходить ходуном?— он яростно думает, как ему следует ответить. Джебедайе даже становится жаль его. Раз за разом, приходя проведать Кэтрин, он оказывается втянут в какую-нибудь глупую дискуссию вроде этой. И, раз за разом уничтожая МакКинли, он испытывает невероятное удовольствие.—?Пожалуйста, перестаньте,?— протестует Кэтрин,?— я понимаю, если бы мы жили на Юге… Но нас, слава Богу, это не касается.—?Тогда мы можем поговорить об уничтожении нашими далекими предками коренного населения Америки,?— серьезно говорит Джебедайя,?— и обсудить тему правильности подобных действий. Ведь все, что происходило тогда, как и то, что происходило совсем недавно, в Мексике, нельзя назвать жестокостью ради жестокости. Это всего-навсего борьба за выживание.Кельвин хмурится и испепеляет его взглядом. Кажется, их встреча грозит обернуться серьезной ссорой. Вовремя поняв это, Кэтрин просит:—?Я хочу на свежий воздух. Джеб, пожалуйста, помоги мне.Успокоив мужа взглядом, она опирается на руку Джебедайи и вместе с ним выходит на улицу.—?Пройдемся? —?Просительно предлагает она.—?Только недалеко. Тебе не следует перенапрягаться.Малярия оставила на внешности Кэтрин заметный отпечаток. Ее волосы утратили прежний блеск и силу, лицо постарело, под глазами пролегли тени. Она сильно похудела, и ее болезненная хрупкость каждый раз заставляет его сердце мучительно сжиматься.Он наблюдает ее уже несколько месяцев. Она уверенно идет на поправку, но он знает, что ни в чем нельзя быть уверенным наверняка. Его тревожат частые головные боли Кэтрин, беспокоится он и потому, что она в последнее время стала жаловаться на ночные судороги.Устав, Кэтрин просит его присесть на скамейку. Он садится рядом, и, не глядя на нее, спрашивает совсем не то, что хотел спросить:—?Ты счастлива?Она долго молчит, затем отвечает:—?Да, я счастлива. Кельвин прекрасный муж.Она тоже явно говорит не то, что хочет сказать. Они снова надолго замолкают. О чем еще говорить? Все то, что он хотел сказать ей, он сказал стенам в своем доме, животным, которых подвергал вивисекции, деревьям в парке, могильным надгробиям на кладбище.Мы любили друг друга, Кэтрин.Знаю.Я люблю тебя…Знаю…Что же ты наделала?..Летнее небо хмурится. Кажется, будет дождь. Если зарядит, то на всю неделю… Она вдруг ежится, жмется к нему и говорит:—?Холодно… Проводи меня, пожалуйста.Они никогда не поговорят о том, что лежит у них на сердце. Зачем? Все уже решено.Так зачем ворошить прошлое?***?Ваша работа по механике произвела фурор в научных кругах. Вы себе не представляете, что творилось на кафедре! Одни считают вас сумасшедшим, другие?— шарлатаном, а я полагаю, что вы опережаете наше время… Как только сможете, пожалуйста, приезжайте в Нью-Йорк, я хочу познакомить вас с одним интересным человеком…??— Джебедайя со смешанными чувствами перечитывает выдержки из этого письма, написанного одним восторженным нью-йоркским филантропом и меценатом, который считает себя человеком, искренне увлеченным наукой.Джебедайе все равно, что говорят о нем сотрудники кафедры, дилетанты, которые считают, что что-то понимают в физике и механике. Гораздо важнее ему знать мнение крупных ученых. Таких, как Ангстрем, например. Как-то, будучи в Бостоне, он в присутствии этого самого мецената заикнулся о том, что хотел бы познакомиться с этим гениальным астрофизиком. А тот намекнул, что, вероятно, сможет этому посодействовать…Раскат грома заставляет его подпрыгнуть на месте. Он чертыхается, затем по привычке, машинально, осеняет себя крестным знамением. В детстве он боялся грозы. Когда гремел гром, он прибегал к матери, которая ласково успокаивала его.—?Мама, что это гремит? —?Сидя на коленях у нее, спрашивал он.—?Гроза…Он не понимал значения этого слова, ему казалось, что она говорит о каких-то глазах. И он со страхом всматривался в грозное небо.На улице хлещет дождь. Ему нравится звук танцующих на подоконнике капель, он действует на него успокаивающе. Он берет в руки следующее письмо, но, услышав за дверью шум, откладывает его.—?Что случилось? —?Спрашивает он у вошедшей служанки.—?Там к вам пришли, доктор… Я говорила, что вы заняты, но она и слушать не пожелала.—?Она?За спиной служанки неожиданно появляется Кэтрин. Промокшая насквозь, она пронзительно смотрит на него и тихо зовет:—?Джеб…Он бросается к ней и заключает ее в объятья.—?Кэтрин… Ты что? Зачем ты пришла в такой дождь? Ты же вся вымокла… —?Нежно шепчет он, утопая в ее глазах.Она крепко прижимается к нему и не отвечает. Вдруг ее начинает колотить сильная дрожь, она запрокидывает голову и бьется в судорогах. Он испуганно смотрит на нее, затем подхватывает ее на руки и несет в спальню.Опустив Кэтрин на кровать, он принимается ее обследовать, и вскоре с ужасом убеждается, что случилось худшее. Малярия дала осложнение. Вне всяких сомнений, это гиперпирексия.После нескольких часов борьбы с приступом, он убеждается, что дыхание Кэтрин стабилизировалось, а сама она уснула. Он спускается в кабинет, пишет короткое послание МакКинли и просит служанку:—?Пожалуйста, передайте это кому-нибудь из слуг, и попросите как можно скорее оповестить мистера МакКинли. Миссис МакКинли очень больна.—?Хорошо, доктор.—?Потом поднимайтесь в спальню и не отходите от нее. Я сам его встречу.—?Хорошо, сэр.Он опускается в кресло и закрывает лицо руками. Осложнение затронуло головной мозг. Если Кэтрин выживет сейчас, то в течение трех-пяти лет она будет постепенно угасать. Возможно, ее парализует. В худшем случае, если приступ оказался очень сильным, она впадет в кому, а потом, через несколько дней, умрет.Почему?.. Ну почему он вовремя не заметил грозные признаки? Почему, когда она жаловалась на головные боли, он прописывал ей анальгетики? Почему считал, что судороги?— это остаточное явление, которое скоро должно пройти? Почему он не учел ее изначальный диагноз, неврастению?Почему, почему, почему?..В Бостоне и Нью-Йорке многие считают его гением… А он умудрился прошляпить, прозевать гиперпирексию!..За окном снова гремит гром, и одновременно раздается стук в дверь. Он резко поднимается с кресла и идет открывать.На пороге стоит вымокший МакКинли. Джебедайя пропускает его в дом и закрывает за ним дверь. Кельвин нетрезв, от него снова пахнет виски. Он просит пустить его к ней, но Джебедайя холодно говорит:—?Ей нужен покой.—?Я должен забрать ее домой, черт возьми! —?Рычит он.—?Вы не можете этого сделать,?— тон Джебедайи становится ледяным.Их взгляды скрещиваются, точно клинки. Глаза МакКинли ревнуют, угрожают, и обвиняют. Джебедайя смотрит на него с нескрываемым презрением. Одновременно он чувствует, что на душе у него стало легче?— перед ним находится тот, кого можно обвинить во всем.Если бы не он, Кэтрин была бы с ним.Если бы он не пил, Кэтрин была бы счастлива.Если бы не он…Если бы…МакКинли вдруг успокаивается. Его глаза опасно сужаются:—?Если вы не пустите меня к ней, я за себя не ручаюсь…—?Давайте,?— усмехается Джебедайя,?— давайте устроим драку прямо здесь. Самое время. Давайте убьем ее вместе.МакКинли сдается. Не глядя на Джебедайю, он идет к двери и выходит на улицу.Джебедайя думает, что он уходит совсем, закрывает за ним дверь и спешно поднимается к Кэтрин. Но через полчаса взволнованная служанка сообщает ему, что ?мистер МакКинли ходит вокруг дома?.Джебедайя спускается, открывает окно и кричит:—?МакКинли! Не будьте идиотом, зайдите в дом!Он не реагирует.Он всю ночь ходит вокруг дома под дождем.