6.1847 год (1/1)

Раскаленное небо кажется пропитанным запахом пороха войны. Нет-нет, да и придет в голову, что это, верно, какой-нибудь мексиканец, умирающий от гнойной раны где-то там, на фронте, наложил проклятие и на страну, и в частности на Морнингсайд?— и без того сонный, из-за изнуряющей жары город кажется вымершим. Все попрятались по домам.Несмотря на повышенную влажность, затрудняющую дыхание, туманящую уставший мозг, сковывающую движения, Джебедайя ускоряет шаг. В больнице много работы, а он, не считая Сары Джонс, пожилой акушерки, да еще нескольких санитаров, трудится в одиночку. Несколько месяцев назад он отправил запрос на добавление в штат второго врача, но ответа до сих пор не получил. Скорее всего, и не получит. Властям штата не до этого, они заняты важнейшей проблемой?— обсуждением правильности действий президента Полка.Сейчас еще только семь утра. Нужно успеть дойти до больницы до того, как жара станет совсем невыносимой. Он поехал бы верхом, но измученная вчерашним днем лошадь так посмотрела на него, что ему вдруг стало жаль ее. Что и говорить, вчера им обоим пришлось несладко…Честно говоря, трудным был весь этот год. Ему пришлось бороться не только с инфекциями, чирьями, рожистыми воспалениями, переломами и заболеваниями желудка, но и с дичайшим невежеством. Вкупе с не менее дикими суевериями, оно обескураживало, подавляло, заставляло порой опускать руки.Ему, учившемуся в Лондоне, часто бывавшему на конференциях в Бостоне, тяжело было смириться с тотальной медицинской безграмотностью своих земляков. И только потом он понял, что невежество присуще не только простым ?реднекам?, но и тем, кого принято считать ?сливками общества?.Сначала он всей душой рвался в Лондон. Точнее, он, скорее, рвался из Морнингсайда?— он прекрасно понимал, что, стоит ему оказаться в мрачном, пропитанном сыростью Лондоне, как ему тут же захочется уехать из него. Причиной было то, что Морнингсайд давил на него. Глушь давила на него. Иногда его душу окутывало мрачное, страшное облако, и он почти ненавидел и этот город, и его нелепых, застрявших умом где-то в пятнадцатом столетии, жителей. Он мечтал о славе, он чувствовал, что ему суждено сделать что-то большое, великое, обессмертить свое имя…А потом он приходил в больницу, зашивал рваные раны, вырезал грыжи, вправлял вывихи, удалял гнилые зубы. И угрюмое облако постепенно рассеивалось, в мозгах прояснялось. Он работал, он занимался любимым делом. И это было важнее всего.Кэтрин считалась его невестой. То есть, она и была его невестой… Свадьбу пришлось откладывать дважды?— сначала причиной было длительное лечение Кэтрин от передавшегося ей по наследству нервного расстройства, а потом сам Джебедайя решил, что сперва ему следует ?встать на ноги?, и только потом жениться.У Нильса с его Мэри-Энн было уже четверо. И порой, глядя на этих веселых, румяных мальчишек, которые, по словам Нильса, все, как один, обещали пойти по стопам отца и заняться фермерством, он ощущал странную тоску.Нильс подшучивал над ним, говоря, что, вероятно, ему не следует жениться на Кэтрин, что он-де уже женат на своей работе. А Мэри-Энн, также, в шутку, добавляла, что Кэтрин, вероятно, скоро подвернется куда более выгодная партия. Они смеялись, потом, наедине, он долго и нежно целовал Кэтрин, а она клялась ему в вечной любви.Но темное облачко нет-нет, да и окутывало его душу. И к той страсти и нежности, которую он испытывал к безумно любимой им девушке, примешивалась какая-то непонятная тревога.***Его звали Кельвин МакКинли. Он был выходцем из Морнингсайда, но еще в детстве переехал с родителями в Техас, который тогда считался независимой республикой, но неофициально принадлежал Мексике. Позже, когда ?мятежный регион? отошел к США, молодой МакКинли, ставший к тому времени сержантом, присягнул Америке.В сорок шестом, когда начались боевые действия, Кельвин, горячо поддерживающий решение президента, с огромным удовольствием и решимостью отправился на фронт. Смелый, порой до безрассудства отчаянный и горячий, он быстро оказался в самой ?горячей точке?. Его отличили, дали звание капитана… А потом ему в плечо попал осколок снаряда. Сначала его отправили в лучшую больницу штата, но оказалось, что большинство врачей ушли на фронт (война набирала невероятную популярность, и многие сторонники демократической партии уходили добровольцами). Толковых специалистов не осталось, лечили его кое-как, и рана, бывшая, в общем, неопасной, начала гноиться.Почуяв неладное, МакКинли начал бушевать, и, в конце концов, стребовал, чтобы его отправили ?в другую чертову больницу?. Так он и оказался в Морнингсайде.Первое, что он спросил у Джебедайи, когда тот пришел на осмотр, было:—?Доктор, это не антонов огонь?Голос молодого капитана звучал спокойно, и взгляд Джебедайи невольно задержался на лице нового пациента. Его поразила не столько пронзительная красота МакКинли, сколько ощущение скрытой силы, присутствовавшей в этом человеке. Он был измучен и слаб, он страдал от невыносимой боли. Но взгляд его был прямым и ясным.МакКинли был прирожденным военным. Родись он пару тысячелетий назад, он непременно стал бы каким-нибудь античным героем.Джебедайе молодой человек не понравился. Он и сам не знал, почему проникся к нему неприязнью, которая с каждым днем становилась все глубже и глубже. Возможно, одной из причин было то, что Кельвин, будучи ненамного старше его, побывал на войне, а он?— нет. А может быть, здесь было что-то другое?— бывает ведь, когда между двумя мужчинами с первого взгляда начинается соперничество. И повода, вроде бы, нет, но другой почему-то воспринимается не иначе, как противник.Джебедайя быстро осмотрел рану и отрывисто ответил:—?Нет.И принялся его лечить. Он лечил его добросовестно, со всей отдачей. Когда состояние МакКинли внезапно ухудшилось, он не спал несколько ночей, исполняя обязанности сиделки. Он сражался за него так, как сам Кельвин сражался на поле боя за честь своей страны. Он знал, что обязан спасти капитану руку?— это было делом чести. Его врачебной чести.Он справился.Это был антонов огонь.Но он справился.***Он быстро разматывает бинт на руке капитана, критично осматривает рану, и, прекрасно осознавая, что проделал отличную работу, хмурится:—?Неплохо заживает… Неплохо.Во взгляде МакКинли светится благодарность:—?Спасибо, доктор. Теперь я ваш должник.Сдержанность капитана, который тоже почувствовал соперника в своем лечащем враче, достоинство, с которым он себя ведет, почему-то раздражают Джебедайю.—?Вы ничего мне не должны,?— сухо говорит он, и с вызовом добавляет,?— я тоже выполнял свой долг.Секунду Кельвин молча смотрит ему в глаза, а потом говорит:—?И все-таки. Вы спасли мне руку. Я ведь мог остаться без нее. Ведь это был он, антонов огонь?Отвечая на его прямой взгляд, Джебедайя говорит уже спокойнее:—?Да.—?Я так и знал. Мне еще там врач, метис, сказал, что руку мне отнимать придется. А они… ну, индейцы, в таких делах обычно не ошибаются. Вы гений. Вы меня не любите, и я не знаю, почему… Но вы гений.Искренность капитана невольно заставляет Джебедайю улыбнуться:—?Вы переоцениваете мои способности, капитан. Я обычный врач. И вы ошибаетесь, я не испытываю к вам неприязни. Если вам что-то показалось оскорбительным в моем поведении, то прошу прощения. Дело в том, что я просто… не считаю ваше дело правым.Глаза капитана расширяются, он смотрит на Джебедайю так, словно тот неожиданно пустился в пляс по палате.—?То есть как?.. —?Голос МакКинли звучит глухо и немного хрипло.—?Война?— дело отвратительное и бессмысленное.—?Вы?— пацифист?—?Я реалист и прагматик. И человека, циничнее меня, еще поискать надо. Но мне, черт подери, стыдно за мою страну, которая развязала войну, когда дело с Техасом можно было бы решить миром. —?Джебедайя горячится, и начинает ходить по палате.—?Да какой мог быть мир, когда они попытались нас надуть?! —?Капитан тоже горячится, и подхватывается с кровати.—?Не говорите ерунды. ?Надуть?… Все шло к урегулированию конфликта, но партия президента настояла на начале военных действий! И самое отвратительное то, что в глазах всего мира мы выглядим агрессорами и захватчиками… Вы только посмотрите, что происходит с американцами! Они считают себя патриотами, они бредят войной, они говорят о каком-то ?предназначении? Америки, забывая об одном: подлинное величие не может быть достигнуто благодаря авантюре, которая по сути является чудовищной глупостью! Да, мы приобретем территории. Но потеряем мы гораздо, гораздо больше. Не сейчас, а позже.Кельвин вдруг успокаивается. Он тихо смотрит на Джебедайю, а потом издает глухой смешок:—?Ладно, доктор. Предлагаю закончить. Хоть вы и рассуждаете, как чертов виг, да и ведете себя, как старина Линкольн в Конгрессе, вы мне все равно нравитесь. Время нас рассудит.…Когда капитану приходит пора выписываться, он крепко, благодарно жмет Джебедайе руку, и говорит:—?Всего хорошего, доктор. И еще раз?— спасибо! Жаль, что мы с вами, похоже, не станем друзьями… Но, если что, имейте в виду, что я (что бы вы ни говорили) у вас в неоплатном долгу.***?Дорогой Джеб, тебя в последнее время не поймаешь ни дома, ни в больнице. Так что пользуюсь тем, что ты каждый вечер педантично разбираешь почту, и шлю тебе письменное приглашение на крестины Джошуа. В это воскресенье. Твой Нильс Хаген. P.S. Обязательно приходите вместе… Только попробуй прийти без Кэт?— не порог не пущу!?.Джебедайя складывает письмо, и тепло улыбается. Этот самый Джошуа, на крестины которого зовет его Нильс, заставил его поволноваться. Да и Мэри-Энн тоже.Роды были очень сложными, и, честно говоря, заметавшись между синим, задыхающимся ребенком, и истекающей кровью Мэри Энн, он растерялся. Если бы не умелые действия Сары Джонс, которая, быстро оценив ситуацию, взяла на себя новорожденного, он потерял бы обоих.Утром он едет к Кэтрин. Не стесняясь никого, она, точно девчонка, выскакивает к нему навстречу. Легко подхватив ее в седло, он пускает лошадь тихим шагом, и везет ее в их место?— к старому ?индейскому? камню, залогу их любви.По дороге он слово в слово передает Кэтрин сообщение Нильса, и та, с радостью согласившись, в следующую секунду вдруг прислоняется головой к его груди, и затихает.—?Что с тобой? —?Спрашивает он.—?Знаешь, Джеб… Наверное, мне не стоит туда идти…—?Почему?—?Не знаю. Не стоит, и все.Он хмурится и, стараясь заглушить раздражение, которое невольно вызывают у него неожиданные перепады ее настроения, пытается шутить. Но Кэтрин не реагирует. Она упорно продолжает убеждать его в том, что ей не следует идти с ним к Нильсу.—?Да ты скажешь, в чем дело, или нет? —?Он произносит резче, чем хотелось, и она, испуганно замолчав, утыкается ему в грудь.Ему тут же становится стыдно, и он, слегка прижав ее к себе, шепчет извинения. Кэтрин поднимает на него полные слез глаза и говорит:—?Все в порядке, Джеб. Если ты настаиваешь, я пойду.—?Я не настаиваю.—?Если ты хочешь, я пойду…—?Хочу,?— улыбается он,?— но все-таки больше я хочу попробовать пирог Мэри-Энн, а если я приду без тебя, Нильс не пустит меня на порог. Не пустит, ты же его знаешь!..***В доме у Нильса собрался, кажется, весь Морнингсайд. Нильса в городе очень уважали, а их семью считали примером для подражания.Оставив Кэтрин с женщинами, Джебедайя отходит к кучке мужчин, которые, конечно же, обсуждают полную капитуляцию Мексики и победу Америки.—?Рад вас видеть, доктор,?— звучит странно знакомый голос. Джебедайя оборачивается и встречается взглядом с пронзительными синими глазами Кельвина МакКинли.Даже если бы на капитане и не была надета военная форма, он все равно выглядел бы куда ярче всех приглашенных. Самым привлекательным в нем было то, что он, кажется, даже не осознавал своей привлекательности. Его обаяние обезоруживало.Обменявшись с ним крепким рукопожатием, Джебедайя вдруг понял, что больше почему-то не испытывает к нему той жгучей неприязни. Чему быть, того все равно не миновать.И позже вечером, заметив, какие взгляды Кельвин бросает на Кэтрин, он осознает, что настал момент истины, пробил роковой час. Неожиданно он понимает, что знает, каким будет дальнейший сценарий: сначала МакКинли и Кэтрин будут старательно избегать друг друга, потом они случайно где-нибудь встретятся, и встреча эта будет жгучей и мучительной для обоих. Потом, терзаясь чувством вины, оба вновь отстранятся друг от друга… Но от судьбы не уйдешь.Короткие встречи.Страстное признание.?Я в долгу перед ним…??Я в долгу перед ним…?От судьбы не уйдешь…