Орархад Аннер, луна на убыль (1/1)

Эстравен быстро ушел, закрыв за собой дверь, а я остался в темноте большой холодной комнаты, едва освещаемой (и нисколько не согреваемой) пламенем камина. Усталость наваливалась со страшной силой, и хотелось закрыть глаза и провалиться в сон, как в глубокий колодец, перестать наконец бороться с гравитацией и с собой. Но слова Эстравена, его прощальный взгляд украдкой не давали мне покоя. Весь следующий день после нашего вечернего разговора, когда он пришел ко мне в комнату в Очаге Куркураст, я упорно пытался избавиться от странной тревоги. То уговаривал себя, что все идет, как и должно идти, и на лучшее мы в положении двух изгнанников не можем и рассчитывать. То возмущался, почему Эстравен опять решает все за меня, и порывался поговорить об этом с ним. Но он постоянно оказывался занят, постоянно был в обществе наших радушных хозяев, отплачивая им за кров и гостеприимство рассказами о наших скитаниях по северу Оргорейна и по льдам. Оторвать его, вызвать на разговор казалось чем-то феноменально глупым и неловким. Впервые за долгие месяцы нашего путешествия я наконец задался вопросом, который до сих пор и не приходил мне в голову: о том, что будет с нами, когда наконец прилетит оставшаяся команда и будет установлен контакт. Чем я займусь в этом мире, чем сможет заняться Эстравен? Раньше я отгонял любые мысли об этом моменте как чересчур самонадеянные и оптимистичные и говорил себе, что главное – дожить до него. А там хоть трава не расти.Но услышать такие же слова из уст Эстравена было необычайно странно. И я не мог избавиться от ощущения неправильности того, что он говорил. Все, что я успел узнать о нем, все, о чем я только догадывался, противоречило этому. Эстравен был человеком, который всегда просчитывает на несколько ходов вперед, никогда не живет одним днем. И именно поэтому, когда будущее наконец наступает - каким бы необычайным и страшным оно ни было, он всегда оказывается готов к его приходу. Но в тот вечер меня поразила в нем странная покорность, даже безразличие к собственной судьбе. Он стоял в полутемной комнате, голый по пояс и босиком, и внимательно смотрел на меня:- Попроси, чтобы твой корабль приземлился немедленно. Когда это произойдет, я решу, как мне быть дальше.Я не нашелся, что сказать. Меня задела и слегка удивила та нежность, что была во взгляде Эстравена, мечтательная задумчивость, так противоречащая рассудочным словам. Его голос звучал глухо, но необычайно мягко, почти как у женщины. В тот момент меня еще изумило, почему он не подошел ближе ко мне, а так и остался стоять почти на пороге, в темноте. И только когда он обернулся, чтобы уйти, на прощание бросив на меня этот загадочный, темный, полный нежности взгляд, я догадался, что с ним не так. У него опять был кеммер. Последний наш месяц на леднике, видимо, истощил не только меня, но и его. Во всяком случае, я не помню, чтобы Эстравен в прошлый раз как-то особо избегал меня или особо смущался своего состояния. Мы оба были одинаково измучены, вымотаны свыше всех физических пределов. Возможно, истощение сказалось и на его физиологии. Не знаю, возможно ли это у гетенианцев, но по аналогии с земными женщинами, осмелюсь предположить, что на определенном уровне физического истощения кеммер не наступает, как прекращаются у женщин месячные. Разумеется, это теория, основанная исключительно на догадках, и, может, серьезные исследователи засмеют меня за само предположение.Но сейчас, когда мы наконец отоспались, отогрелись и отъелись в гостеприимном Очаге Куркураст, природа Эстравена брала свое.Жестоко и просто невежливо с моей стороны было искать его общества на следующий день. И все же я практически преследовал его, то и дело будто случайно ?натыкаясь? на него в разных частях Очага, выискивая его взглядом в общей комнате. Не знаю, что тогда двигало мной в большей степени: желание точно выяснить, что он задумал, обсудить наши дальнейшие планы и заставить его прислушаться к своему мнению или… Мне меньше всего хотелось признавать в тот момент, что другим моим мотивом было нечто вроде сексуального желания; желание физически быть рядом с ним. Я оправдывался перед собой, как мог, объясняя это тем, что предыдущие четыре месяца мы были с Эстравеном вместе буквально каждую минуту и теперь во мне говорила сила привычки. Что угодно, только не низменное желание воспользоваться временной слабостью – а я невольно считал это именно слабостью – моего друга.Устав весь день красться за его тенью по холодным мрачным коридорам, как вор, я забился в свою комнату на верхнем этаже Очага и крепко задумался. В какой степени и его поведение – это постоянное прятанье, ускользание от меня – было продиктовано кеммером, а в какой – холодным расчетом, нежеланием раскрывать мне свои планы? Молчание Эстравена и его привычка недоговаривать снова и снова сводили меня с ума. Однако его недоговоренности и мое невнимание к непроизнесенным словам уже причинили нам обоим много зла, которого, будь я поумнее, можно было бы избежать. У меня не было ни малейшего желания оставлять вопрос открытым и на этот раз.Решившись, я резко вскочил с кресла у камина, где до этого сидел в задумчивости, и пошел к Эстравену. Он что-то опять писал в своем дневнике и, казалось, ничуть не удивился моему приходу. Только посмотрел на меня вопросительно и весело, и у меня сразу вылетели из головы все вопросы и обвинения, которые я собирался ему предъявить. Неуклюже потоптавшись на пороге, я подошел к камину, при свете которого Эстравен писал. Казалось, мой внезапный приход нимало не смутил его. Некоторое время посмотрев на меня, Эстравен чуть подвинулся, освобождая мне место на широкой обитой тканью скамье со спинкой, и продолжил как ни в чем не бывало строчить бисерным почерком. Я сел, неловко стараясь не задеть его при этом – и, разумеется, как назло оказался к нему слишком близко. Мы касались друг друга бедрами, и я мог почувствовать исходящее от него тепло: он был куда горячее, чем жар камина, который на расстоянии в метр уже почти не ощущался. Эстравену отодвигаться было некуда, а я не мог себя заставить: теперь это выглядело бы слишком неловко. - Ну как, ты готов в путь? – Эстравен закончил писать и теперь смотрел на меня. Он не улыбался, но на лице его блуждало лукавое и одновременно мечтательное выражение. Я так засмотрелся, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать смысл вопроса. - А ты, Терем? – осторожно спросил я, коснувшись его руки, лежащей на колене. Эстравен чуть вздрогнул, но руку не убрал, только отвернулся, глядя на пламя камина.- Нищему собраться – только подпоясаться, - с ехидцей сообщил он, но в его тоне явственно слышалась боль. Я понял, что не зря пришел к нему сегодня, что это нельзя оставить так, что бы там с ним ни происходило. Я придвинулся ближе и крепко обнял его за плечи, прижимая к себе. И с удивлением выдохнул от облегчения, наконец осознав, чего мне так не хватало все это время на планете Зима: простого человеческого контакта, таких вот прикосновений, более интимных, чем пожатие рук при встрече. Эстравен поддался, но потом внезапно застыл в кольце моих рук; я почувствовал, как по его телу прошла дрожь.Когда он заговорил, его голос прозвучал необычайно мягко и странно [i]высоко[/i], хотя его было едва слышно.- Что же ты делаешь, Дженри? – спросил он.Мне стало очень не по себе. Я наконец осознал, что я сделал: вломился без спросу к человеку в кеммере с намерением получить от него ответы на незаданные вопросы, прижимаю его к себе и наверняка вызвал у него гормональную бурю. Так и не задав никаких вопросов, а теперь задавать их не было смысла: даже разговор со мной может быть для него пыткой. Но ведь я не хотел этого, больше всего на свете я боялся как раз причинить Эстравену боль – или позволить ему сделать это самому. - Я люблю тебя, - сказал я так, будто это что-то объясняло.Он медленно обернулся ко мне: темное, почерневшее от солнца лицо с запавшими глазами, на скулах и лбу – шрамы от мороза, как ожоги. Губы, превратившиеся в сплошную растрескавшуюся коросту. Но в глазах застыло то же выражение мечтательности и растерянности, что преследовало меня последние дни. Много позже Эстравен признался мне, что те месяцы воздержания на леднике были для него мучительны не столько физически, сколько морально. Для гетенианцев любовь или, если угодно, сильная взаимная симпатия является важным условием для полового акта, но она же – и достаточным. Его безусловно влекло ко мне физически: для него я был как бы постоянно в кеммере, что, видимо, подстегивало выработку его гормонов, когда в кеммер входил он сам. Но с чисто физиологической частью было бы куда легче справиться, если бы он не испытывал при этом ко мне нежности и тепла, которые также вполне можно было назвать любовью. И не ощущал такой же ответной теплоты с моей стороны. Ясно видя проявление моих дружеских чувств и все же вынуждая себя и меня отстраняться друг от друга на период кеммера, он невольно чувствовал себя отвергнутым и обманутым. Разумеется, тогда, холодным вечером в Очаге Куркураст, я не знал ничего этого. Потому и не понял Эстравена, когда он, глядя на меня беспокойными глазами, медленно, нерешительно кивнул, будто подтверждая мои слова. Не понял даже тогда, когда он подался вперед и прижался губами к моим губам, осторожно, едва ощутимо целуя. Он явно ждал от меня ответа, но готов был продолжать и без него – возможно, думая о моей неуверенности и вечной боязни сделать что-нибудь не так. Эстравен прижал меня к спинке скамьи и начал, не переставая целовать, легко водить пальцами по моим рукам, от запястий до плеч. В одно мгновение я почувствовал, что сердце бьется у меня где-то в горле. Не знаю, чего я хотел, чего я ждал, когда шел сегодня к Эстравену – только не этих нежных, очень осторожных ласк. И все же я просто не мог оттолкнуть его. Это было бы еще большим предательством, чем мое недоверие к нему. Я начал робко отвечать на поцелуи и тут же почувствовал, как Эстравен едва слышно выдыхает, мгновенно расслабляется. Он тоже боялся того, что делает. Обняв его за талию и чуть прижимая к себе, я почувствовал под пальцами выступающий позвоночник; Эстравен так отощал, что легко можно было прощупать каждое ребро. Внезапно он отстранился и пристально посмотрел мне в глаза. От него буквально исходило беспокойство, неуверенность; ему явно недостаточно было моих несмелых ответов, чтобы чувствовать, что он не делает со мной ничего дурного. Я и сам не был уверен в том, чего я хочу, но одно знал совершенно точно: мне хотелось, чтобы моему другу было хорошо сейчас, так хорошо, как я только смогу сделать. Я сжал его плечи и, наклонившись, принялся лизать и целовать его горло. Эстравен издавал короткие, рваные вздохи, крепко вцепившись в мои предплечья пальцами, пока наконец не разжал их и с тихим стоном не упал мне на грудь. Я взял его на руки – он был легким, как пушинка – и перенес на постель. Его тело было сплошной эрогенной зоной. Он выгибался подо мной, отчаянно ища прикосновения моих губ, рук, члена, покрывая поцелуями каждый миллиметр моей кожи, до которого мог дотянуться. А меня захлестывала сводящая с ума нежность, и я любил его так осторожно, словно боялся случайно сломать.Я и вправду боялся. Боюсь и сейчас. На следующее утро я, как всегда, проснулся раньше Эстравена. Тихо уйти к себе, пока он спит, означало бы признать, что прошлая ночь была ошибкой, – а это наверняка причинило бы Эстравену боль, которой он нисколько не заслуживал. Так что я не без тревоги принялся дожидаться его пробуждения.Меня терзало беспокойство, что я своими руками разрушил самое дорогое, что было у нас двоих: нашу дружбу. Я был твердо уверен, что соединяющий нас, как два края пропасти, хрупкий мостик держится именно на том, что есть у нас различного, а не общего. И, откровенно говоря, в ту минуту мне просто гораздо больше нужен был друг, чем любовница. Я боялся того, что вынужден буду теперь вести себя с Эстравеном как с женщиной и боялся, что он будет вести себя именно так: ждать решений и действий только от меня. Привычка делить людей на два пола и относиться к ним соответственно в который раз сыграла со мной злую шутку. Эстравен, едва проснувшись и глядя на меня еще мутным взглядом, быстро развеял мои сомнения.- Хватит разлеживаться, - решительно прокаркал он и, видя отразившееся на моем лице недоумение, ухмыльнулся. – Нам пора выдвигаться к Сассинотху, время не ждет. Не стоило тебе позволять мне так долго спать. – С этими словами он сделал попытку встать, впрочем, довольно неуклюжую, учитывая, что сам еще явно не проснулся до конца. Я успел заметить, что он полностью вернулся в состояние сомера: все половые признаки, столь явственно говорившие вчера о его женской природе, исчезли. - Терем? - робко и удивленно позвал я его. Он обернулся, внимательно глянув на меня своими темными хитрыми глазами. Потом внезапно наклонился и нежно поцеловал меня в плечо.- Хочешь сказать, мы с твоим постоянным кеммером здесь теперь навсегда застряли? – спросил он. Я искренне изумился и не сразу понял, что он шутит. Когда до меня наконец дошло, я с облегчением расхохотался – и он рассмеялся вслед за мной. Мы очень быстро собрались и уже через час отправились на снегоуплотнителе дальше, по направлению к Сассинотху, тесно прижавшись друг к другу в маленькой кабинке. Туда, где меня ждал вожделенный передатчик, знаменующих конец моих гетенских мучений. Туда, где Эстравена ждало предательство и смертельная угроза. Медленно, но неуклонно мы приближались к границе.