Глава VI: Прощание. (1/1)

Над морем, как и прежде, царила тишина. Сегодня, перед уходом с земли родной, должны были отдать последнюю дань своим мёртвым альвы: оттого и собрались они у самой кромки молчаливого моря. Из жриц храма в живых осталась лишь Алаэсиль, и в помощницы к себе взяла она Вейю. Да, пыталась она уговорить девушку отдохнуть хоть немного и дома остаться, но неудачу потерпела. Уверила её Вейалтрил, что в порядке она, и что, напротив, лучше будет ей помочь с ритуалом прощания. Знал Эйрелон свою сестру, и потому согласился отпустить её: и впрямь, лучше ей будет даже на миг не иметь возможности задуматься о том, что с ней сделали те люди. Пусть уж лучше с головой она уйдёт в иные мысли… Уже давно догорел в деревне погребальный костёр, и сейчас медленно шла по берегу Алаэсиль, неся в руках кувшин, доверху пеплом наполненный. Вейа, сидя на камне у самой воды, сжимала в руках лиру: сегодня должна была девушка для ушедших петь… Вот, развернувшись, вошла Алаэсиль в море – и легко, точно посуху, пошла по волнам. Волосы её и одежды, одинаково белые, развевались на ветру, отчего женщина была более похожа на духа, вышедшего из пены морской. Ещё несколько лёгких шагов – и Вейа, поняв, что её черёд настал, медленно начала играть. Неуверенные, робкие звуки поплыли над морем, и все стоявшие на берегу альвы замерли в молчании. Эти звуки, казалось, вплетались в шум моря, сливаясь с ним в единое целое, соединяясь в какой-то странной, невыразимо печальной гармонии. Пара мгновений – и девушка, подняв голову, запела: На крыльях ветра, душа, лети;В печальный прощанья час,Дети морей, небес и земли,Вспомните, братья, нас.

Её голос – звонкий, дрожащий, точно натянутая струна, разливался над морскими волнами. Алаэсиль, закрыв глаза, прижала к себе кувшин с пеплом одной рукой – другой же, точно сеятель в поле, принялась рассыпать прах, развеивая его над водой. Волны, покорно стелясь под ногами женщины, принимали пепел в свои недра. А Вейа продолжала петь:До нас дотроньтесь своей рукой,И слёзы не дайте лить,Вас примет в объятия вечный покой,А нам нужно дальше жить. Жить дальше… Какие, однако, верные слова. В месяцы оживления природы мёртвые деревья, кусты и травы вновь расцветают, и, подобно им, нужно находить в себе силы заново родиться. Так и им всем нужно найти в себе силы – и, проводив погибших, жить собственными жизнями, в которых теперь уже не будет тех, кто был прежде дорог. Шелест волн о песок, лёгкий плеск, вызванный шагами Алаэсиль…Не будем мы плакать, не будем молить,Вернуть вас назад, друзья.Но будем мы помнить, и будем любить,Любовь эту в сердце храня. Карон, не мигая, смотрел вдаль, на маленькие облачка серого пепла, что опадали прямо в волны, летели по ветру… Вираэль, зажмурившись, чтобы слёз не лить, отвернулся, и Эйрелон, хоть и самому ему было тяжко на душе, похлопал брата по плечу. Тот фыркнул недовольно, точно ёж: не любил Вираэль, когда его утешали. Где-то там, в море, наверное, проснутся духи. Приняв в объятия свои последний пепел, они наконец-то раскроют врата в мир загробный для потерянно парящих над морем душ…Пусть духи морей, приняв души к себе,Направят ваши пути,И птицею белой, навстречу судьбе,Лети же, душа, лети…Алаэсиль замерла: опустел кувшин с пеплом, что она в руках держала. Но, этим не удовлетворяясь, наклонилась она, в воду погружая и руки свои, и кувшин, чтобы смыть с ладоней и с кувшина остатки пепла. Не зря она делает это: всё же не следует отпечаток смерти на себе нести…И пепел остался ещё в руках,Но вас уже с нами нет,И тает жемчужной слезой на щеках,Последний ушедших след… Последние звуки лиры – и песня оборвалась на пронзительной, долгой ноте. Чуть сгорбившись, склонила голову Вейа – и вслед за ней склонились все её сородичи. В воздухе разлилась холодная, ощутимая кожей тишина. Даже море и ветер, казалось, в почтении примолкли. Не простым было молчание это: навеки прощались альвы с теми, кто прежде был им дорог, чтобы потом, храня их имена в сердцах, никогда более не произносить вслух. Знал Эйрелон, что отныне не имеет он права повторять вслух имя матери покойной: не стоит мёртвых своим зовом обратно к земле тянуть… Наконец, Алаэсиль вышла из воды и тихо сказала:- Нам пора отправляться в путь. Не можем мы более задерживаться здесь. Непривычно было слышать такой голос у этой сильной женщины, но понимал Эйрелон, что и она скорбит вместе с прочими: как-никак, многие из погибших друзьями ей были, а Унвелла так вовсе едва ли не сестрой… Скоро, совсем скоро выдвинулся прочь от деревни молчаливый караван. Не держали в их племени домашнюю скотину, живя одними лишь дарами моря – и потому сейчас все пожитки приходилось альвам нести на своих спинах. Эйрелон, согнувшись под тяжестью своей сумы, брёл рядом с братом и сестрой. Вираэль, отдуваясь, тащился чуть поодаль.- Куда мы идём? – неожиданно спросил Эйрела младший брат, - Не в смысле ?на поиски наших сородичей?, а в прямом. Долго ли нам идти? Нам не хватит пищи надолго, да и сомневаюсь, что мы будем идти очень уж быстро.- Рэнон говорил, что в десяти днях пути к югу есть гора у самого моря, где когда-то обитало племя, из которого родом его мать. Думаю, мы направляемся к ним.- Десять дней пути… - эхом повторил Вираэль, - Не так и далеко, как кажется мне. Да только уверен ли ты, что нас там примут?- Надеюсь. Напряжённая тишина мрачного, тёмного леса. Даже пения птиц почти не слышно. Не привык Эйрелон видеть на лицах соплеменников такое тревожное ожидание.- Но ведь это было так давно, - тихо и как-то потеряно проговорил Вираэль, вновь вызывая у Эйрела острое желание погладить его по голове, как ребёнка. Да ведь он и был, по сути, ребёнком. Выглядели они с Вейей старше своих лет, и никто бы и не подумал, что эти двое лишь на какую-то жалкую (особенно для альвов) пару лет старше Каланис…- Я имею в виду, вряд ли там ещё остался кто-то, кто вспомнит мать Рэнона. Да даже если и вспомнят – вряд ли у них найдётся для нас место.- Велика земля, и всем нам в равной мере она принадлежит, - заверила Алаэсиль, шедшая рядом с Вейалтрил, - Думаю, место нам найдётся. Приятно было Эйрелону слышать слова утешения от этой женщины. Но почему-то тревожно было на душе его. В молчании уходили альвы с родной земли, зная, что вряд ли когда-нибудь суждено им будет вернуться назад.