Тень прошлого (Имаизуми, Наруко, Онода и Манами, несколько лет спустя после выпуска из школы) (1/1)

Имаизуми отсчитывает минуты, секунды. Тонкая стрелка на часах ползет как никогда медленно, беспощадно оттягивая момент встречи, а по спине то и дело пробегает дрожь, словно от холода, хотя на улице по-летнему жарко, а в меноре, как всегда, комфортная температура с легким вмешательством магического кондиционера.Эта идея поступила от Наруко. Не насчет кондиционера, конечно.Встретиться, провести время вместе, вот это, — они ведь были лучшими друзьями и все такое. Имаизуми здорово удивился, когда получил записку. Наруко назначил им встречу в ?Дырявом котле?, сказал, что позвал и Оноду с Манами тоже. Сказал, будет весело, приходи. Имаизуми сомневался, и вообще, ему не нравилась вся эта затея. Дурное предчувствие было сильно и по ночам не давало заснуть. Но отказаться от встречи он тоже не мог. Не мог упустить свой шанс — Наруко он видит слишком редко, не говоря уже об Оноде. Не говоря о том, чтобы встретиться с ними обоими в неформальной обстановке, потому что Имаизуми не может вспомнить, сколько прошло времени с того последнего раза, когда они были втроем или вчетвером. С самого окончания школы?Звучит так, что сердце замирает.Дверь беззвучно открывается, впуская в огромную спальню девушку в длинном шелковом платье. Красивую и изящную, как вейла. Любящую и добрую, как самая лучшая в мире жена.— Куда-то собираешься? — спрашивает Милена мелодичным голосом и открывает дверку шкафа.— На встречу. Со школьными товарищами. Я говорил об этом, — тихо отвечает Имаизуми, застыв перед высоким зеркалом.Он проводит ладонью по волосам, пытаясь пригладить, но несколько прядей все так же упрямо выбиваются из прически. На него из зеркала смотрит человек, который по всем законам здравого смысла должен быть благодарен своей судьбе, но Имаизуми чувствует себя так, словно за свои двадцать четыре успел прожить сотню утомительных жизней. Настолько бессмысленных. Настолько нежеланных.— Точно. Я и забыла. Это надолго? — между делом говорит Милена, вытаскивая из шкафа очередное платье и прижимая к себе.Она, почти как маленькая девочка, красуется перед зеркалом на внутренней стороне дверки шкафа и, похоже, решает, в чем пойти завтра на ужин с его родителями. Имаизуми отворачивается и снова смотрит на свое отражение.Он думает, что еще немного — и точно захлебнется, а потом только одна дорога. На самое дно.— Нет. Я почти уверен, что нет. К вечеру я вернусь.— Зеленое или голубое? — с улыбкой спрашивают у него, демонстрируя два платья: одно с кружевом, другое отделанное серебристыми нитками.Имаизуми бросает на них короткий взгляд, едва не сказав: ?Мне все равно?, а потом говорит: ?Красное? и поправляет запонки на идеально выглаженной рубашке.Волшебники, занимающие настолько высокое положение в обществе, как он, вообще-то не ошиваются по таким захолустным пабам, как ?Дырявый котел?.Из соседней комнаты доносится приглушенный детский плач, и Милена, оставив платья, торопливо идет к дверям.— Малыш сегодня беспокойнее, чем обычно. Я буду ждать тебя к ужину, Шунске, — говорит она, прежде чем уйти, но Имаизуми не отвечает.Не находит в себе сил ответить. Он несколько раз предлагал нанять постоянную няню — они могут позволить себе самую лучшую, — но каждый раз встречал решительный отказ.Имаизуми не понимает. Не хочет даже пытаться. Он привык, что голова забита другими вещами. Работой, общением с влиятельными людьми, финансами. Он привык делать все, чтобы не думать о семье, потому что эти мысли выворачивают наизнанку. Эти мысли заставляют чувствовать отвращение к себе. Да и к своему происхождению тоже.Имаизуми захлопывает за собой дверь и идет вниз, убегая от детского плача и успокаивающего голоса своей жены. Это продолжается всего пару месяцев, и это будет продолжаться еще не один год.В длинных светлых коридорах можно заблудиться, но Имаизуми идет не думая. Идет, словно ведомый чем-то незримым. Там, в конце пути его ждет огненно-красное, и это вовсе не пламя в камине, через который он попадает в ?Дырявый котел?.Естественно, он приходит рано.?Дырявый котел? с годами не меняется — Имаизуми все так же ведет от него носом, но занимает дальний столик, берет себе выпить и даже не прикасается к стакану. От ожидания его бьет мелкая дрожь. Он хочет, чтобы время пошло быстрее, и хочет, чтобы оно остановилось, подарив ему возможность не встретиться с этим взглядом.Со взглядом, от которого обрывается дыхание, а сердце начинает ускорять свой ритм.Наруко не улыбается, когда подходит к его столу. Он выглядит скорее слишком серьезным для того, кто когда-то был настоящим сорванцом и любителем весело проводить время, уходя в полный отрыв. Взъерошенный и небрежный Наруко похож на задолбавшегося студента из какого-нибудь магловского университета. Его футболка помята, а на джинсах темное пятно от кофе или, возможно, чего-то другого. Но когда его губы растягиваются в знакомой ехидной улыбке, Имаизуми прошибает мощным потоком воспоминаний. Самых дорогих в жизни.В один миг он снова оказывается первокурсником, который впервые едет в Хогвартс. В один миг маленький, одиннадцатилетний Наруко оказывается с ним в одном купе, где они впервые спорят. Имаизуми думает, что это невозможно — помнить что-то настолько далекое так ярко, но образы накрывают его один за другим, и кружится голова.— Наруко? — говорит он, словно нуждается в подтверждении, что все это реальность, что все это было.— Давно не виделись, Шустряк, — отвечает Наруко, выделяя особой интонацией прозвище, и Имаизуми чувствует настоящее облегчение, словно секунду назад он был на волоске от смерти, а теперь его оттащили с обрыва.— Я удивлен, что ты позвал и меня тоже. — Имаизуми не сводит с Наруко глаз, когда тот опускается на соседний стул, съезжая по спинке и небрежно засовывая руки в карманы.— Разве это не естественно? — пожимает плечами Наруко. — Школьные товарищи иногда должны устраивать встречи. Мы учились вместе семь лет вообще-то.Семь. Эта цифра стала для Имаизуми проклятием.Семь.Он бы отдал что угодно, чтобы прожить эти года еще раз.Имаизуми отворачивается, потому что это слишком больно. Наруко тоже молчит, а потом заказывает себе Огден. Целую бутылку.— Слушай, я знаю, что ты обижаешься на меня, но… — Имаизуми говорит и не знает, как закончить.Наруко машет ладонью, не отрываясь от стакана, пока не допивает до конца.— Это не важно. Мы все делаем то, что хотим, ведь так?Имаизуми не может согласиться, но и отрицать не находится сил. Он снова молчит, чувствуя себя очень жалко, но вскоре приходит Онода, словно окутанный ореолом света, с радостной улыбкой, блестящими заслезившимися глазами и сбивает все мысли.— Привет. Я так счастлив вас видеть, — говорит он, и Имаизуми кажется, что Онода единственный из них, кто нисколько не меняется. Он носит свои круглые очки, одевается не лучше Наруко и любит Манами, кажется, уже целую вечность.Онода — олицетворение постоянства и стабильности.Оноде можно только завидовать.Наруко поднимается, чтобы обнять его с громким приветствием, но жест выходит далеко не таким пылким, как было раньше. Скорее сделанным из привычки. Просто потому, что так надо.Онода садится напротив них и переводит жадный взгляд от одного к другому.— Спасибо, что позвал встретиться, Шокичи. Это замечательная встреча, я так скучал по этой возможности видеть вас двоих вместе.— Ты пришел один? — спрашивает Наруко, оборачиваясь и выглядывая кого-то в полупустом зале.— Да, я только с тренировки, — все так же улыбаясь, кивает Онода. — Манами обещал прийти, но когда он появлялся вовремя? Когда я уходил из дома, он, кажется, был очень занят.— Что он делает? — решает спросить Имаизуми, потому что ему действительно интересно, чем занимается парень, у которого, можно сказать, сломана вся жизнь. — В смысле вообще.— Ну… — Улыбка Оноды становится слабее, и он опускает взгляд. — Сидит над книжками большую часть времени. Он хочет сделать его… Философский камень.— Бессмертие, да? — произносит Имаизуми, чуть нахмурившись. — Никто уже давно не грезит о философском камне, и… действительно мало кто верит в то, что можно найти или создать еще один.— Я знаю, — кивнув, говорит Онода. — Именно поэтому я надеюсь, что это не уйдет никуда дальше вас.Его голос звучит серьезно. Слишком серьезно, чтобы можно было проигнорировать это. Имаизуми почти чувствует, как Наруко рядом с ним напрягается.Онода хочет еще что-то добавить, но ему приносят заказ — его излюбленное сливочное пиво, и он с улыбкой благодарит официанта.— Это лучше, чем когда он вообще ничего не делал, как было поначалу после выпуска из школы. Мысли о том, что может продлить ему жизнь, помогают ему не падать духом, — говорит Онода, пододвигая к себе кружку.— Все равно камень — слишком большая загадка, и даже если он приблизится к ответу, возможно, он потратит на это слишком много времени, — отвечает Имаизуми, а после запоздало думает, что это, наверное, звучало слишком жестко.Но Онода снова улыбается.— Ты хочешь сказать — больше времени, чем у него есть?.. Все в порядке. Если Манами чего-то хочет, его трудно остановить, и я стараюсь поддержать его, чем могу.— Не сомневаюсь, — вздыхает Имаизуми. — Ты сказал, что был на тренировке? Как квиддич?— О, отлично, — отвечает Онода, сделав пару глотков пива. — В следующем году буду в сборной Англии.Имаизуми сначала удивленно моргает, а потом замечает, как у Наруко отвисла челюсть от полного шока, и не сдерживает смешка.— Какого хрена ты смеешься надо мной? — возмущается Наруко, толкая Имаизуми локтем, но тут же обращается к Оноде: — Ты это серьезно? Как тебе удалось?— Не знаю. Я вообще-то не планировал рваться дальше своей новой команды, но меня пригласили, — пожимает плечами Онода.— У меня только один вопрос, — вмешивается Имаизуми. — Ты играешь, потому что сам этого хочешь, или… все-таки потому, что хочет он?Онода вдруг отводит глаза, словно на ходу пытаясь придумать ответ.— Ну, мне нравится. Без вас, конечно, не так здорово, но в моей команде тоже замечательные ребята. И… если я побеждаю в играх, Манами меня… вознаграждает… Точнее… Ладно, это уже действительно лишнее.— Ну ничего себе! — заявляет Наруко. — Теперь я окончательно потерял надежду, что доживу до того дня, когда он перестанет тобой манипулировать.— Вовсе нет! — обиженно возмущается Онода. — Он мной не манипулирует.— Ага. — Наруко ехидно ухмыляется и берет почти полный стакан виски. — Тогда я министр магии.Онода ошеломленно закрывает рот, и Имаизуми устало вздыхает:— Да ладно тебе, прекрати. Ты преувеличиваешь.— Действительно? — иронично протягивает Наруко, сделав щедрый глоток. — Создатель заклятия Империус обзавидовался бы.— Что, думать о Темной магии — издержки профессии, да? — не сдерживается Имаизуми, и Наруко громко ставит стакан на стол, из-за чего пара капель виски выплескивается.— Моя работа хотя бы не такая занудная и отстойная, как у тебя, к твоему сведению. Лучше, чем сидеть и считать чужие деньги.— Ребят, я, конечно, люблю ваши споры, но сейчас, может, не время для этого? — прерывает их Онода. — Все-таки мы давно не виделись и толком не общались. Лучше расскажите о себе. Мне все-все интересно.Наруко фыркает, отворачиваясь и складывая руки на груди, всем своим видом показывая, что не собирается начинать первым. Имаизуми охватывает легкое чувство страха, потому что рассказать о себе — это значит напомнить Наруко о том, из-за чего тот уже год старательно избегает его.Но Онода действительно ничего не знает, потому что они с Манами редко читают газеты, если вообще к ним прикасаются.— Я женился. В прошлом году, — тем не менее говорит Имаизуми, отвернувшись от Наруко в противоположную сторону.— Правда? — удивленно переспрашивает Онода.— Да. Свадьба была очень скромной. Присутствовали только члены семьи, потому что я не хотел шумихи и празднества. А два месяца назад… — Имаизуми замолкает, не зная, как выдавить из себя правду. Слова будто застревают в горле, а потом вырываются жалким и тихим звуком. — В общем, у нас родился ребенок.Имаизуми бросает на Оноду взгляд. Тот выглядит совсем изумленным и еще несколько секунд приходит в себя, чтобы вернуть себе возможность говорить.— О Боже, Шунске, я тебя поздравляю! Я даже не думал… — Онода лепечет так радостно, словно этот факт тронул его до глубины души. — Это мальчик или…?— Мальчик, — кивает Имаизуми, опуская глаза.И слава Богу, — добавляет он мысленно, понимая, что наверняка выглядит так, будто рассказал не о рождении, а о чьей-то смерти.— Это ведь хорошо, что у тебя появился наследник? — говорит Онода немного тише.— Ага. Мои родители вне себя от счастья. — Имаизуми говорит это почти с презрением в голосе и прикусывает губу, боясь взглянуть в сторону Наруко, который, кажется, даже шевелиться перестал.О чем он думает? Что чувствует? Больно ли ему так же, как больно сейчас Имаизуми?Онода, по-видимому, вынуждает себя улыбаться, а потом снова пьет.Имаизуми молчит и думает о том, что хочет быть таким же. Полукровкой, от которого никто ничего не требует. Которому можно быть, с кем захочешь. Любить, кого захочешь. Делить свою постель…От мыслей отвлекает движение сбоку. Наруко отмирает, достает из кармана сигареты и закуривает.— Неплохая жизнь у него, правда, Сакамичи? — говорит он после глубокой затяжки и выдыхает в воздух серый дым. — Супер-весело. Я живу с братом в последнее время, но он, кажется, нашел себе девчонку, и, наверное, скоро мне придется куда-нибудь съехать. Жестокая правда. Женщины отбирают все самое важное. Даже младших братьев. Но тебе-то это не грозит, да, Сакамичи? Манами решил, что с этого мира достаточно таких, как он?— Шокичи, — почти строго говорит Онода, но Наруко продолжает.— Пару дней назад мы одного психа повязали. Похищал маленьких детей из волшебных семей. Держал в подвале, морил голодом. Один умер, и никто так и не понял, зачем он делал все это. Вот тебе и Темная магия, Шустряк, — с горечью в голосе говорит Наруко, стряхивая пепел в пепельницу. — В мире и без этого полно дерьма.Имаизуми молчит. Онода тоже, но потом он все-таки тихо спрашивает:— Давно ты куришь?Коротко и сдавленно посмеявшись, Наруко добивает сигарету одной затяжкой, а потом тушит ее.— Не переживай о моем здоровье. С моей работой люди иногда не доживают до пенсии.— И… это того стоит, по-твоему? — дрогнувшим голосом произносит Онода.— Еще как. По крайней мере у меня есть возможность сделать этот мир немного лучше, — говорит Наруко и снова отпивает из стакана. — Я хочу сделать этот мир лучше. В отличие от некоторых.— На что ты намекаешь? — изумленно хмурится Онода. — Господи, неужели ты снова за старое? Только не говори, что всерьез считаешь, что лучше бы я не боролся за Манами. Он не делает ничего противозаконного.— Пока не делает, — поправляет Наруко. — Твои собственные слова это подтверждают. Он хочет обмануть смерть, и знаешь, в истории есть немало примеров, когда это заканчивалось той еще херней. Не получится с камнем, что дальше? Крестражи?— Я-я просто ушам своим не верю, — ошарашенно и возмущенно произносит Онода.— Мракоборцы любят о вас говорить. — Наруко откидывается на спинку стула. — Да, о вас обоих. Твоего парня, конечно, оставили в покое, но, знаешь, никто не верит в счастливый финал. Все только и ждут, когда вы натворите что-то.— Но ты ведь не думаешь так же, — почти с упрямством отвечает Онода. — Ты знаешь Манами, и ты…— Я знаю, что если он что-то решит, ты побежишь за ним. Я слишком хорошо это знаю. Лучше кого-либо.— Наруко, заткнись, — не выдерживает уже Имаизуми. — Тебе обязательно все портить, да? Как у тебя вообще язык поворачивается говорить это Сакамичи?— А о чем я должен говорить? — взрывается Наруко и смотрит Имаизуми прямо в глаза, прожигая яростным взглядом. — Может быть, о том, как нам было весело вместе играть в квиддич в школе? Или о том, как мы нарушали правила, рискуя быть исключенными?— Да хотя бы об этом, — резко отвечает Имаизуми. — Отличная идея, не находишь? У нас есть общее прошлое, которое важно для каждого из нас.— Что? — злобно шипит Наруко, резко вскакивая на ноги. Стул с противным шумом отодвигается назад. — Не смей даже говорить мне о важности прошлого, ты, лицемерный кусок дерьма, Имаизуми.Имаизуми открывает рот, но не может ничего сказать, потому что то, что он видит, поражает его, впивается острыми шипами в душу и в сердце, а потом разрывает. У Наруко слезятся глаза. Он небрежно вытирает их запястьем и, бросая короткое ?я в туалет?, убегает.Имаизуми от шока все еще не может двинуться, а потом замечает подавленность Оноды и приходит в себя.— Прости, Сакамичи. Он придурок и он не хотел тебя обидеть, ты же знаешь. — Имаизуми поднимается на ноги и думает пойти следом за Наруко. — Я поговорю с ним. Все будет нормально.Онода едва заметно кивает и сжимает дрожащими пальцами свою кружку. Имаизуми мысленно говорит себе успокаивающее ?хорошо?, а потом направляется в сторону уборной.В небольшом помещении пусто, но дверь в одну из кабинок заперта, а через секунду оттуда слышится звук сливаемой воды. Наруко открывает дверку, выходя с опущенной головой, но тут же вздрагивает, когда замечает Имаизуми.— Чего приперся? Хочешь мне врезать? Чтобы Сакамичи не видел? — ядовито говорит Наруко, морщась, и Имаизуми, вздыхая, расслабляет плечи.— Ты мне не веришь, в этом нет ничего удивительного. — Он не знает, как лучше начать, слова путаются в голове. — Но это правда. Я не врал. Прошлое… Наше прошлое — это все для меня. Я живу этим прошлым. Потому что только там есть ты.Имаизуми поднимает взгляд и видит непонимание на лице Наруко.— Что ты несешь? — спрашивает Наруко, и его голос срывается на едва слышный шепот в конце вопроса.Имаизуми качает головой, а потом делает шаг навстречу. Еще один. Еще. Наруко пятится назад, пока не врезается спиной в препятствие.— У тебя есть полное право ненавидеть меня, — говорит Имаизуми и медленно поднимает руку. Он ставит ладонь на дверцу рядом с головой Наруко, а потом сжимает в кулак. — Да что там? Я сам себя ненавижу, потому что я последний трус, но… Господи, я люблю тебя. Я тебя люблю, понимаешь?Наруко молчит, смотрит куда-то в ворот рубашки Имаизуми, и от этого вдруг становится так страшно. Имаизуми боится, что сейчас его оттолкнут. Пошлют, ударят. Или в обратном порядке. Но Наруко не двигается и только говорит:— Отойди.— Нет, — обреченно вырывается у Имаизуми.— Я сказал, отойди, — повторяет Наруко и делает резкий жест. Всего секунда — а волшебная палочка уже упирается в кадык. Кизил. Сердечная жила дракона. Единственная и неповторимая. Имаизуми сглатывает, но не отступает. Наруко мракоборец. Наруко идеальный боец. Он победит в дуэли раньше, чем Имаизуми успеет произнести свое первое заклинание. Смысла начинать даже нет.— Я пущу Экспеллиармус тебе прямо в глотку, если не отвалишь, — говорит Наруко, но Имаизуми только закрывает глаза и повторяет признание:— Я люблю тебя.Он замирает, задерживает дыхание, и палочка исчезает. Наруко опускает руку, а второй тянет к себе за пиджак, и, когда Имаизуми осмеливается открыть глаза, видит глаза Наруко прямо перед собой. В них не ярость, но что-то совсем другое. Имаизуми вздрагивает, когда губы опаляет чужое дыхание. Он чувствует запах сигарет и виски, а еще он понимает, что они сейчас поцелуются.Но ему нельзя. Он связал себя долгом.Ему. Нельзя. Любить. Его.Имаизуми вырывается словно из сна, когда Наруко, поднявшись на носочках, едва ощутимо касается его губ своими и отстраняется.— Знаешь, я тебя и правда ненавижу. Ты просто жалок, — ухмыляется Наруко, а потом, нырнув под руку Имаизуми, идет в сторону выхода.Имаизуми несколько раз моргает, а потом прикусывает губу. Этот почти-поцелуй едва не свел его с ума. Этот почти-поцелуй как крепкая пощечина, возвращающая в чувство, когда ты уже готов потерять сознание. Имаизуми думает, что ему мало, чертовски мало, и бросается за Наруко, чтобы вернуть его, но тот уже скрывается за дверью.В итоге Имаизуми снова оказывается в зале и теперь замечает прибавление. Он возвращается к их столику и молчит так же, как молчит Наруко рядом.Все потому, что здесь Манами.Потому что Манами целует Оноду, кажется, очень глубоко и крепко придерживая под затылком, не давая никаких путей отступления.Выглядит, будто они оба забылись, но Имаизуми слишком хорошо понимает, что это не так. Манами знает, что на них смотрят. Манами знает все и знает все наперед. От этого пробирает дрожь и становится так не по себе. Он прекращает публичный разврат только спустя еще несколько секунд, бросает взгляд на Имаизуми и Наруко и, улыбаясь, убирает длинную прядь челки за ухо. Он выглядит повзрослевшим, но одна деталь не изменилась. На нем тяжелые браслеты и ошейник. Все такие же ярко-алые, запечатанные кровью Оноды, и они все так же, как и раньше, бросаются в глаза, хотя последние несколько лет в них, кажется, нет нужды, но Манами почему-то все равно их носит.Наруко ставит ладони на столешницу, чуть нагибаясь к ним.— Здесь вам не гей-клуб, парни, — говорит он, и смущенный, с румянцем на щеках Онода пытается отвернуться. Манами держит его левой рукой, обнимая за шею и прижимая к себе.— Рад тебя видеть, Шо, — все так же улыбается Манами, протягивая Наруко свободную ладонь. — Мне кажется, или ты стал еще ниже?Наруко сжимает его руку, сдавливая ее явно сильнее, чем того требует простое приветствие, и широко ухмыляется.— Правда? Ой, прости, я забыл помыть руки после туалета, и, к сожалению, я правша.— Очень мило с твоей стороны сообщить мне об этом, — с наигранной доброжелательностью отвечает Манами, освобождая ладонь.— Очень мило ты придумал с мотивацией для победы в квиддич. И что, как тебе на вкус член Оноды? — спрашивает Наруко, но Манами не спешит уступать.— У тебя очень скудная фантазия, если ты думаешь только об этом. Вообще-то, мы ходим в караоке — Сакамичи нравится петь, но он стесняется этого…— Хватит! Вы оба, прекратите немедленно! — взрывается Онода, краснея еще сильнее.Имаизуми закрывает лицо ладонью, потому что ему так же стыдно за все, что здесь происходит.— Ну что ты? Я же просто шучу. Старая привычка взяла верх. Я очень люблю вас, на самом деле, — говорит Наруко, пытаясь оправдаться, и занимает свое место.— Мы тебя тоже очень любим, — отвечает Манами, снова расплывшись в улыбке. — Даже несмотря на твой скверный язык.— Кто бы говорил, ладно?— Привет, Шунске. Чего ты там застыл?Имаизуми неохотно садится на стул рядом с Наруко.— Привет.Он старается не смотреть Манами в глаза, потому что это почти невыносимо. Манами, кажется, видит всех насквозь, а у Имаизуми слишком много того, что он хотел бы спрятать глубоко внутри себя и навсегда забыть. Он думает о поцелуях с Наруко. Думает, что умрет без них, и если посторонний догадается об этом…Но Манами ничего не говорит. К счастью или нет. Возможно, он не заметил, возможно, проигнорировал. Так или иначе Имаизуми и сам забывает о своем беспокойстве, когда атмосфера настроения в их компании каким-то невероятным образом налаживается. Вот они уже сидят и разговаривают как самые обычные друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Наруко немного напивается, из-за чего его смех становится громче. Онода успокаивается, переставая смущаться из-за того, что Манами ни на секунду не отпускает его, словно он может сбежать. Это странно и даже пугающе.Но больше всего выбивает из колеи тот же Наруко, когда он, словно капризный ребенок, вдруг пересаживается на колени Имаизуми и обнимает за шею. Имаизуми обескураженно моргает первые несколько секунд, потом пытается отодрать от себя Наруко, но тот упрямо не поддается, и приходится сдаться.— Я тебя хочу, — едва слышно говорит Наруко возле уха, и от этого шепота Имаизуми пробирает дрожь.Он краснеет и говорит мысленное спасибо за то, что Манами и Онода сейчас слишком заняты обсуждением квиддича друг с другом, чтобы увидеть, как ему неловко.Проходит еще время, прежде чем Наруко удосуживается встать. Он говорит:— Мы должны почаще выбираться куда-нибудь вместе. Было круто.— Ты уже уходишь? — погрустнев, спрашивает у него Онода.— Хочу предложить Шустряку прогуляться по Косому переулку, раз уж мы здесь, — объясняет Наруко. — Нужно обсудить кое-что по работе. Это нудно и скучно.Имаизуми бросает на него вопросительный взгляд. Работа?Но Онода, кажется, верит безоговорочно. Манами, кажется, все равно. Он быстро прощается, а потом зачем-то, снова целуя Оноду, трансгрессирует вместе с ним, будто для него самая важная необходимость — показывать остальным, что Онода принадлежит ему.Имаизуми снова думает, что не понимает этого, а потом Наруко сбивает все его мысли и тащит куда-то за собой.Естественно, ни в какой Косой переулок они не идут. Естественно, ни о какой работе они говорить не будут. Вместо этого Наруко просит для них комнату, а потом снова тащит Имаизуми за собой, уже наверх.Когда дверь захлопывается и закрывается на замок, Имаизуми снова забывает дышать. Наруко запрыгивает на него, обнимая руками за шею, скрещивая ноги за поясницей, и целует. Без предупреждения, не давая шансов подготовиться. Имаизуми ничего не может сделать. Только обнять в ответ и открыть рот, чем Наруко пользуется в тот же момент, с жадным стоном проталкивая язык внутрь.От этого снова кружится голова, хотя пьян здесь только Наруко. Имаизуми забывает обо всем на свете и просто валит его на застеленную кровать.— Наруко, черт, — со всхлипом произносит Имаизуми так, как мог произносить только в далеком прошлом, и целует Наруко в шею, кусая и оставляя следы, потому что уже не может сдерживаться. Потому что он сдерживался семь лет, пытаясь выкинуть из головы ненужные мысли.Наруко ерзает под ним, говорит что-то неразборчиво, и его руки двигаются в спешке. Задирают пиджак и рубашку, пытаются коснуться спины под одеждой, а через секунду уже дергают за ремень на брюках.Имаизуми становится плевать. На то, что его одежда помнется. На то, что он пропахнет сигаретами и алкоголем. Со всем этим он сможет разобраться позже, но сейчас только Наруко. Только он.Поэтому Имаизуми неловко стаскивает с себя сковывающий движения пиджак. Поэтому позволяет Наруко развязать его галстук. Позволяет накрыть ладонью ширинку.— Шустро, — говорит Наруко с самодовольной улыбкой.Но Имаизуми не знает, как иначе. Наруко заводит его с пол-оборота. Всегда заводил. Во всем.Имаизуми совсем тихо стонет, когда Наруко сжимает через брюки его вставший член. Это приятно и желанно настолько, что можно свихнуться. Медлить совершенно не хочется. Уже не думая, Имаизуми расстегивает брюки, а потом расстегивает джинсы Наруко и впихивает ладонь под ткань нижнего белья. Наруко стонет и выгибается. Повторяет его движение и вцепляется свободной рукой в волосы. Больно. Имаизуми закрывает глаза и шумно дышит Наруко в губы, чувствуя его горячий язык, проводящий по верхней губе, чувствуя его маленькую, но сильную ладонь, скользящую по члену. Он пытается не сбиться с их общего ритма, но вскоре понимает, что лучше всего это получается, когда он не старается контролировать себя, и даже от этого приходит совершенно глупое и неожиданное счастье.Имаизуми кончает первым, придавливая Наруко к кровати, и вскоре ощущает влагу и на своих пальцах. Под конец Наруко стонет громче, кажется пытаясь выговорить имя. Произнести ?Шунске?, и со второго раза у него действительно получается.Пытаясь прийти в себя, Имаизуми замирает, слыша словно через толщу воды, как Наруко произносит очищающее заклинание, и осознание того, что произошло, острой вспышкой бьет в голову.Это не сон.Имаизуми перекатывается на спину, утягивая Наруко за собой, и они целуются целую вечность, но теперь медленно и устало. Целуются так долго, будто за один вечер надеются наверстать упущенное. Но Имаизуми знает, что не хватит и жизни.Наруко прикусывает его губу, а потом, шатаясь, уходит в туалет, возвращается, и все повторяется снова. Успокоиться получается только спустя еще долгих два часа. Тем временем за окном уже поздний вечер — Имаизуми понимает, что на ужин он безбожно опоздал, но даже не хочет думать о том, как будет оправдываться. Не хочет вспоминать, что Наруко рано или поздно все равно придется отпустить.— Что теперь? — тихо спрашивает Имаизуми, боясь собственного вопроса, когда Наруко устало роняет голову на его плечо и жмется лбом к подбородку. — Что будет теперь?— Все будет как прежде? — говорит Наруко, долго затягивая с ответом. — О чем ты вообще? Ты Имаизуми. Ты можешь купить полмира. У тебя есть семья. И крутые родители. Ничего не изменится.Он замолкает, и Имаизуми становится больно от его слов. Так больно.— Знаешь, — продолжает Наруко, вздохнув, и по голосу ясно, что он уже абсолютно трезв. — Я никогда не любил таких, как ты. Богатеньких зазнаек, которые устроились на самой вершине общества. Мне было даже противно находиться рядом с такими людьми, но потом я подумал… Мы не выбираем, кем родиться, так? И на твоем месте никто бы не отказался от того, что у него есть. Уж точно не ради любви, которую никто не поймет.Наруко садится, складывая руки на коленях, и Имаизуми какое-то время смотрит на его спину, обтянутую мятой футболкой.— Я знаю как минимум одного человека, который готов отдать ради любви все, что угодно, — тихо говорит Имаизуми, и Наруко едва заметно дергает плечом.— Это безумие. Порой я думаю, что Сакамичи родился для того, чтобы любить этого гаденыша. Больше ничего.— Ты всегда будешь думать о Манами так? — усмехается Имаизуми. — Это тоже не меняется.— Я не знаю, что о нем думать, — отмахивается Наруко, наклоняясь и обнимая свои колени. — Не знаю. У меня от него мурашки по коже. Чем он взрослее, тем хуже. Он смотрит на тебя, и, кажется, будто видит все, что ты скрываешь. Вообще все. До капли. Это ненормально. Не могу даже представить, как Сакамичи может постоянно находиться с ним рядом. Терпеть его присутствие. Я бы не выдержал.— Это и заставляет тебя быть подозрительным?— Возможно. Но я всегда чувствовал, что с ним что-то не так. Что он другой. Что он способен на то, о чем многие волшебники могут только фантазировать. Этого я и боюсь. Что когда-нибудь он использует свои возможности.— Для чего? — спрашивает Имаизуми. — Думаешь, ему нужны жертвы? Или власть?— Я не знаю, что ему нужно, но знаю, что слизеринцы всегда были амбициозными. Они хитры и расчетливы. Они могут планировать что-то годами, десятками лет. Затаившись в тени, пока никто не замечает. Я бы хотел верить, что он не такой, но я не Сакамичи.— Я тоже. Но я бы хотел быть похожим на него. Даже если это безумие.— Ты — это ты, — говорит Наруко, обернувшись и положив ладонь на грудь Имаизуми. На самое сердце. — И если все, что ты можешь дать мне, — это короткий вечер в старом пабе, я, наверное, согласен потерпеть.Имаизуми вздрагивает от этих слов. Он пытается подняться, но Наруко давит ему на грудь, а потом склоняется для поцелуя.— Я не могу ничего поделать со своими эмоциями, — продолжает Наруко, едва оторвавшись от губ. — Я зол, я ревную. Я должен был уже давно выкинуть тебя из головы, потому что это не кончится ничем хорошим, но я не могу. Я хочу, чтобы ты был моим. Настолько, насколько можно.— Мое сердце принадлежит тебе. И всегда принадлежало.— Ну еще бы. — Наруко вдруг улыбается, хотя выходит грустно. — Я ведь Шокичи Наруко. Я потрясающий, и меня невозможно не любить.— Ладно, — сдается Имаизуми. — Я даже не буду спорить.— Кто тебе позволит? — отвечает Наруко и целует снова, лишая возможности говорить.Они расходятся только к середине ночи, когда Имаизуми признает, что больше не может задерживаться. Ему снова страшно, но Наруко два раза обещает ему снова прислать сову. Обещает, что они встретятся опять, но уже только вдвоем, и Имаизуми не остается ничего, кроме как просто верить.Он возвращается в свой дом, и в большой гостиной на стенах загораются слабым пламенем свечи. Имаизуми делает шаг вперед, но останавливается и прижимает к носу запястье, вдыхая оставшийся запах. Запах Наруко. Самый желанный и самый дорогой в мире.Словно неопровержимое доказательство того, что все это реально. Что все это было и когда-нибудь повторится.Когда-нибудь, думает Имаизуми и закрывает глаза. Наруко ворвется в его серые будни снова. Тенью прошлого, глотком спасительного воздуха и настоящей жизни.Наруко придет снова. И Имаизуми будет ждать.