Глава 21. Смятение (1/1)

Эстефания сидела в кресле с куклой в руках и, пытаясь распутать пальцами рыжие кукольные волосы, размышляла о случившемся. Теперь, когда страсти, бушующие у нее в душе, немного улеглись, женщина наконец смогла трезво взглянуть на ситуацию. Пусть у нее не было родителей в детстве, но ведь сейчас у нее есть мама, бабушка, старшие братья и, как выяснилось, младшие сестры. Сестры, которые в общем-то, не виноваты ни в чем из того, в чем она их вчера обвиняла.Жаль, что она поняла это так поздно, ведь сказанного не воротишь...Эстефания вздрогнула, вспомнив, с какой ненавистью на нее смотрела Паулина, и машинально провела кончиками пальцев по внезапно вспыхнувшей щеке.— Близняшки меня не простят за те слова, что были сказаны в адрес их матери, Лори — горько вздохнула она, обращаясь к своей любимой кукле.— Да и нужна ли им такая старшая сестра, у которой не характер, а яд, разбавленный уксусом? Эстефания протяжно вздохнула и удрученно покачала головой, будто отвечая на собственный вопрос. Неизвестно, сколько еще она бы просидела вот так, однако в коридоре послышались тихие шаги.Чувствуя себя совершенно разбитой после бессонной ночи, Стефани все же нашла в себе силы встать с кресла и взять в руки фото отца, растянув губы в улыбке за секунду до того, как дверь приоткрылась, и в комнату зашла Феделина.— Ты уже не спишь? — изумилась она и, посмотрев на дочь, прикрыла рот ладонью: — Что с тобой, детка?!— Ничего, — пожала плечами Эстефания и протянула матери злосчастное фото.— Но как же... это платье... — пролепетала несчастная экономка, убрав снимок в карман, и, кулем осев на кровать сказала со слезами в голосе:— Скажи мне правду, девочка... что заставило тебя вернуться к этому образу?— Все в порядке, мам, — мягко повторила Стефани, пристроившись рядом и обняв мать за плечи — а это... просто разбирала вечером вещи, нашла этот черный ужас и решила еще раз примерить перед тем, как выбросить.— А очки? — недоверчиво спросила Феде."Можно обмануть кого угодно, даже самого себя, если сильно постараться, но сердце матери не обманешь" — тепло подумала Стефани и понуро опустила голову.Не хотелось юлить и недоговаривать, но и сказать о причинах этого маскарада сил почему-то не было.— Помнишь эту куклу? — спросила Эстефания, взяв игрушку в руки и надеясь тем самым перевести разговор в иное русло.— Ты мне ее подарила, когда мне исполнилось четыре года.— И с тех пор ты с ней не расставалась, — улыбнулась Феделина — даже ела только вместе с... Долорес, кажется?— Да, но я всегда звала ее Лори, — улыбнулась Эстефания.— Точно! — обрадовалась Феде, будто вспомнив имя старой знакомой. — хочешь, я приведу ее в порядок? Или свяжу ей новый наряд? В детстве ты часто меня просила сшить Лори обновку...Эстефания хотела сказать, что она уже не ребенок и наряды для куклы волнуют ее едва ли не в последнюю очередь, но посмотрев в горящие глаза матери, которой явно хотелось вспомнить былые времена, спросила:-- А можешь сделать для нее бальное платье и шляпку? И волосы привести в божеский вид? Я, честно говоря, даже не представляю, как можно исправить ЭТО.Феделина задумчиво посмотрела на игрушку, провела пальцами по ее спутанным волосам, напоминавшим паклю, и сказала с тихой нежностью:— Через пару дней твоя Лори будет как новая. Вот увидишь! Я заберу ее пока что?— Конечно, мам, — Эстефания ласково поцеловала женщину в щеку. — Спасибо.— Детка, если тебя что-то тревожит, помни, что я всегда рядом и готова выслушать, — вдруг сказала Феде и крепко прижала дочку к себе. — Я знаю, мамочка, знаю. Я обязательно тебе обо всем расскажу, но позже... — Пообещала Эстефания, безмерно благодарная матери за то, что та все верно поняла и не стала бередить душу расспросами, а просто обняла.Стефани положила голову на грудь матери и прикрыла глаза, слушая размеренное биение ее сердца.Посидев так несколько минут, женщина чмокнула маму в щеку и направилась на кухню, где наспех выпила чашку чая и съела пару бутербродов, сделанных для нее заботливой поварихой Качитой.— Дождались бы завтрака, сеньора, — неодобрительно покачала головой кухарка — что эти перекусы? Баловство одно, а не еда.Эстефания только улыбалась, слушая это ворчание: сердиться на старую кухарку, давно уже ставшую в их семье кем-то вроде доброй тетушки, было невозможно.— Не будь занудой, Качита, — поморщилась женщина и, сделав еще пару глотков, ласково попросила пышнотелую повариху:— Лучше заверни мне чего-нибудь с собой. У меня столько работы сегодня, что поесть нормально вряд ли получится.Качита пожала плечами и, недовольно пробурчав что-то себе под нос, начала снова нарезать бутерброды. Уже на пороге дома Эстефания столкнулась с Паулиной.— Эстефания, нам надо поговорить,— с ходу начала экс-сеньорита Мартинес вцепившись сестре в локоть и вдруг изумленно округлила глаза:— Почему ты в таком виде?Эстефания едва не застонала: меньше всего ей сейчас хотелось что-либо объяснять и рассказывать. Она уже жалела, что, поддавшись порыву, вернулась к образу мумии, однако переодеваться и краситься не стала, поскольку надеялась, что так сэкономит хоть немного времени и до ухода из дома не столкнется с сестрами.— Ты об этом хотела поговорить? — съязвила старшая сестра, у которой желчность была естественной защитной реакцией.— Нет, но... — А раз нет, то поговорим позже, мне сейчас некогда. — Отрезала женщина и, рванувшись, выбежала из дома, сев в машину.Ехать в 7 утра на фабрику было бессмысленно, тем более, что мысли витали где-то очень далеко от работы."Представляю, что я понапишу в отчетах" — мрачно подумала Стефани и, повернув ключ в замке зажигания, поехала в противоположную от фабрики сторону — туда, где находился пресловутый бар "Фламенко". ***Утро, как назло, выдалось солнечным, и этот яркий свет вкупе с заливистым щебетом птиц неимоверно раздражали. Поняв, что в таком взвинченном состоянии она вряд ли уедет дальше ближайшего дерева или фонарного столба, Эстефания лихо крутанула руль и направилась в расположенную неподалеку церковь, надеясь, что в Доме Божьем она сможет окончательно разобраться в себе.В церкви было безлюдно, если не считать седого священника лет шестидесяти в черной рясе, стоявшего за амвой* и размышлявшего о чем-то своем. Эстефания неслышно вошла в храм и, окунув пальцы левой руки в сосуд со святой водой, благоговейно перекрестилась, после чего, как и положено добропорядочной католичке, преклонила колени перед дарохранительницей**.Почему-то стало совестно оттого, как давно она не посещала это святое место. Словно бы за всеми заботами забыла о своем "втором доме", как Стефани всегда называла церковь.На глаза навернулись слезы. Всхлипнув, женщина подошла к статуе Девы Марии и вновь опустилась на колени, молитвенно сложив руки и с надеждой вглядываясь в совсем юное лицо Святой, на котором была безмерная печаль.— Пресвятая Дева, направь на путь истинный заплутавшую во тьме рабу твою, на тебя уповаю... защиты и милости прошу... — одними губами прошептала Эстефания, уже не пытаясь сдержать слез, хлынувших из глаз сплошным потоком.Когда разговариваешь с Богом, время будто перестает существовать. Есть только ты и тот печальный лик, что смотрит прямо в душу.Эстефания точно не знала, сколько времени она провела вот так, стоя на коленях и безмолвно беседуя с Мадонной, однако когда женщина с трудом поднялась и, всхлипнув в последний раз, вытерла ладонями заплаканное лицо, ей показалось, будто с души сняли тяжелый камень, мешающий дышать. Улыбнувшись уголками губ, Эстефания подошла к священнику и кротко опустила очи долу:— Падрэ, мне нужен ваш совет...— Я слушаю, дочь моя.Мягкий грудной голос священника успокаивал, а в глазах цвета изумруда плескалось такое тепло и понимание, что Эстефания сама не заметила как спокойно и без эмоций рассказала ему все. О Вилли и новообретенных сестрах, о своих страхах, сомнениях и терзаниях. Все, что занимало ее мысли в последнее время.— Понимаете, падрэ, я боюсь... — тихо закончила она, нервно ломая пальцы.— Чего же? — ласково спросил священник, до этого ни разу не перебивший ее и не уточнивший что-либо.— Боюсь, что не смогу полюбить сестер или что они, ставшие уже единым целым, будут считать меня чужой, лишней... — сокрушенно призналась женщина и спрятала лицо в ладонях. Боюсь, что предаю братьев этими тайными встречами с Вилли...— Любовью нельзя оскорбить и любовью нельзя предать, — возразил священник. — слушай свое сердце, дочка. А с сестрами насколько я понял вы и прежде были дружны.— В последнее время мы и впрямь стали очень близки, — осторожно признала Эстефания.— Если ты не можешь сразу принять их как своих сестер, начни с малого и прими как подруг, — улыбнулся падре. — ведь они, судя по твоим словам, дороги тебе. Так зачем рушить дружбу?Лицо Эстефании просветлело. Женщина почтительно поцеловала руку священника и вышла из церкви, блаженно зажмурившись и подставив лицо солнечным лучам. Постояв так некоторое время, посмотрела на часы и, спохватившись, поехала туда, куда направлялась без малого четыре часа назад. ***Обведя взглядом пустующие столики, Вилли вздохнул и сонно потер глаза.Хотя стрелка часов медленно подползала к одиннадцати, и кафе уже пару часов как работало, клиентов все еще не было.Мужчина вздохнул и сделал радио чуть погромче, надеясь, что музыка хоть немного его взбодрит.— Всё еще никого нет? — хорошенькая черноволосая официантка лет двадцати подошла к барной стойке и оперлась на нее рукой, машинально выбивая дробь. — Мда-а...не густО...Девушка немного помолчала, а потом бодро воскликнула, грассируя и сильно путаясь в ударениях: — Ну ничего, зато есть времЯ выпИть чашЕчку кофЭ!Вилли не смог сдержать улыбки. Ему нравилась эта девчушка с жутким французским акцентом, придававшим ей особый шарм, и неубиваемым жизнелюбием. Было в ней что-то удивительно теплое, солнечное, что-то такое, отчего самый закоренелый пессимист, поболтав с ней пару минут, понимал, что жизнь прекрасна. — Тебе как обычно, Жюли? — спросил мужчина, поворачиваясь к ней спиной и включая кофе-машину.— Oui, Guigui*** — девушка зевнула — крепкИй черный кофЭ без сахара и молОка.Вилли, на которого внезапно нахлынули воспоминания, скривился, пользуясь тем, что девушка не видит его лица. В один из тех дней, когда Вилли как обычно пришел к дону Пабло, чтобы позаниматься, в котельную прибежал серый пудель, да так там и остался, получив от сердобольного истопника дона Пабло забавную, как ему казалось, кличку Гиги. Вскоре выяснилось, что Гиги — вовсе не пудель, а пуделиха, которая, к тому же, не блещет умом. Но собака была очень доброй и ласковой, поэтому все окрестные дети да и сам дон Пабло не чаяли в ней души. Несмотря на любовь к животным в целом и к той пуделихе из детства в частности, Вилли совсем не хотелось, чтоб его называли Гиги.— Слушай, — как можно мягче начал мужчина, резко развернувшись и поставив на барную стойку кружку с кофе-американо, — Жюли, я все хочу спросить: долго еще ты меня будешь называть этой собачей кличкой?Кукольное личико Жюли вытянулось от изумления, а большие глаза стали просто огромными.Испугавшись, что ненароком обидел это прелестное создание, Вилли поспешил объясниться. Внимательно выслушав собеседника, девушка рассмеялась, и этот звонкий смех, напоминающий звон колокольчика, был настолько искренним и заразительным, что Вилли тоже не смог устоять и расхохотался.Молодые люди были настолько поглощены внезапно накрывшим их с головой весельем, что не заметили женщину в черном, камнем застывшую на пороге и наблюдавшую за ними сквозь толстые стекла округлых очков. Опомнившись, Стефани, так некстати решившая проведать мужа, попятилась и спешно покинула кафе, оставшись незамеченной. ***Выбежав на улицу, Эстефания отошла подальше от кафе, которые многие называли баром и, приподняв очки, вытерла набежавшие на глаза слезы."Он опять волочится за очередной юбкой! Опять! Опять! Снова все по кругу!" — зло подумала женщина и остервенело сжала кулаки, до боли впившись ногтями в ладони. Понимая, что здесь ей делать больше нечего, тем более, что косые взгляды прохожих начинали уже действовать на нервы, Стефани села в машину, и "ласточка" плавно тронулась с места.Эстефания и сама не понимала, куда она направлялась. Просто ехала и все. Потому что ничто так не успокаивает, как дорога. Нервы звенели, будто гитарные струны, а глаза снова и снова обдавало нестерпимым жаром подступающих слез. В этот момент Стефани впервые в жизни пожалела, что не курит, хотя Паола не раз говорила ей, что курение — отличный способ снять нервное напряжение.Перед глазами сами собой вспыхнули образы из прошлого. Вилли и Паола. Вилли и та пигалица с фабрики Вивиана. Вилли. Вилли. Вилли. И бесконечное множество нимфеток рядом с ним, сменяющих друг друга. Последней была та девчушка из кафе. И она же стала последней каплей.— А ведь я ему снова поверила! — прошептала Стефани, стиснув зубы, и вдруг с ужасом ощутила, как машина резко вильнула вправо.— Проклятье! — воскликнула женщина, осознав, что ей "посчастливилось" проколоть колесо. — да что ж за день-то сегодня такой?! Все "тридцать три удовольствия" разом!Пытаясь обрести контроль над ситуацией, обуреваемая ужасом Эстефания мертвой хваткой вцепилась в руль, в то время, как потерявший управление кабриолет круто развернуло и с визгом вынесло на обочину. Перепуганная женщина с силой вдавила в пол педаль, надеясь, что это хоть как-то поможет.Однако вместо того, чтобы начать тормозить, кабриолет цвета морской волны неожиданно набрал скорость. "Черт!" — промелькнуло в голове у Эстефании за миг до того, как автомобиль врезался в дерево, и темнота распростерла перед женщиной свои радушные объятия.