Глава 19. Тайна прошлого (1/1)

Стараясь не шуметь, Паола, глаза которой еще не привыкли к ночной темноте, на ощупь пошла к освещенным тусклым светом луны кустам розана, и едва не взвизгнула, когда кто-то схватил ее за локоть.— Ты как черт из табакерки... — перепуганно выдохнула она, обернувшись.— Не хотела пугать, — промямлила Стефани, опустив глаза, и тихо проскулила, ни на что особо не надеясь:— Может, вернемся и позовем на помощь, а?— Трусиха, — насмешливо фыркнула Паола.— А ты сумасшедшая, — не осталась в долгу задетая за живое поборница благоразумной осторожности — кто так рискует?!— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — покровительственно улыбнулась Паола и, раздраженно вырвав руку из бульдожьей хватки, которую трудно ожидать от столь хрупкой и миловидной особы, всмотрелась в темноту и раскрыла рот в притворном изумлении:— Пьедат! Какой сюрприз!— А уж для меня- то какой, — буркнула старушка, демонстративно прильнув к плечу садовника Панчито.— Бабушка, мы думали... странно, что ты в саду в столь поздний час и... — бессвязно забормотала стушевавшаяся Эстефания.— А что ж в этом странного, девочки? — Ласково спросила Пьедат и тут же властно добавила:— Я здесь хозяйка! Хочу молчу, а хочу — гогочу!*— С этим никто и не спорит, Пьедат — Паолу перекосило от высокомерного тона старушки. — Просто кое-кто — она выразительно покосилась в сторону притихшей Эстефании — решил, что к нам забрались воры.— Бдительность — это хорошо, — решил вступиться за Эстефанию Панчито — правда же, Пьеде?— Правда, — улыбнулась растерявшая всю воинственность хозяйка дома и с такой нежностью посмотрела на садовника, что слова стали не нужны.— Кажется, мы тут лишние... — дипломатично шепнула Эстефания, обхватив себя руками и энергично растирая озябшие плечи— пошли в дом, я замерзла уже!Паола смерила подругу, одетую в легинсы цвета весенней травы и того же оттенка легкую, открывающую взору смуглые веснушчатые плечи маечку насмешливым взглядом и, фыркнув, поплелась за ней.Подруги уже поднялись на крыльцо дома, когда к особняку подъехал, шурша шинами по гравию, автомобиль, из которого, медленно открыв дверь, вышла счастливая Паулина, прижимающая к себе зайца.— Привет, девчонки, — весело крикнула она, помахав им свободной рукой.— Наша гулена вернулась, — елейно заметила Паола, чмокнув сестру в щеку, когда та поднялась на крыльцо — как провели день?— Отлично! — бодро отрапортовала любительница мягких игрушек.Паола, явно почувствовав неладное за этой нарочитой веселостью, тревожно взглянула на сестру, но допытываться не стала, тем более что в этот момент открылась водительская дверь и из машины вышел бледный как полотно Карлос-Даниэль.— Все в порядке, — быстро сказал он, видя, что вперившая в него беспокойный взгляд Паулина готова сбежать с крыльца, однако все же не смог удержать болезненной гримасы и, остановившись, невольно коснулся левой стороны груди. — Рана ноет иногда... — проговорил мужчина, будто извиняясь и сплюнул:— Чертов подлец!Услышав сие восклицание, относившиеся к Вилли, Эстефания нервно вздрогнула, точно ей дали оплеуху, и с силой вцепилась в ладонь стоявшей рядом Паолы.На ее счастье, Карлос ничего не заметил и, поднявшись на крыльцо, вымученно улыбнулся жене:— Все в порядке, любимая, правда... пойду попрошу Феделину подать ужин, а вы поболтайте пока.Паулина растянула губы в жалком подобии улыбки и кивнула. Она знала, что муж не хочет показывать при ней своей слабости, а потому спорить с ним сейчас не было смысла. Гордец. Как будто она не знала, что он порой ночами вгрызался в подушку, чтобы не будить ее в те редкие моменты, когда старая рана внезапно напоминала о себе.— Я должна ехать! — решительно прошептала Эстефания, когда брат скрылся в доме.— Куда? — вопрос Паолы прозвучал устало и чуть раздраженно.— Разумеется, к Вилли, — нервно воскликнула женщина.— Покарауль эту городскую сумасшедшую, я сбегаю за Дугласом, — в полголоса проговорила Паола, почти не разжимая губ. — одну ее в таком состояниии отпускать точно не стоит.Паулина понимающе кивнула и, приобняв Эстефанию за плечи, повела ее в дом следом за Паолой.— Мне надо ехать... — прохныкала Стефани.— Поедешь, милая, — ласково, точно разговаривала с маленькой девочкой, сказала Паулина, видя, что золовка слишком нервничает — Но для начала нужно переодеться. Ты вся дрожишь.Эстефанию действительно била крупная дрожь, однако ее огромные, полнящиеся страхом черные глаза, неотрывно смотревшие в одну точку, четко давали понять, что озноб здесь совершенно ни при чем.Доведя подругу до их с сестрой спальни, Паулина вынула из шкафа шерстяную кофту цвета спелой клубники и накинула ее на загорелые плечи Стефани.— Послушай меня, — мягко начала утешительница, сев рядом и положив свою ладонь поверх руки Эстефании— в таком взвинченном состоянии ты легко можешь наломать дров, а ваши с ним отношения сейчас хрупче хрустальной вазы.— Да... ты... ты права...но... — путано пробормотала женщина. Голос ее внезапно сорвался, на лице появилась гримаса невыносимой душевной муки, а в следующий худенькие плечи, накрытые кофточкой, мелко задрожали.Паулина вздохнула и прижала заходящуюся в судорожных рыданиях золовку к себе, успокаивающе гладя ее по волосам и спине и приговаривая:— Все, все... не плачь... как ты с распухшими от слез глазами к нему поедешь? — Понимаешь, мне кажется, что я разрываюсь надвое, — судорожно всхлипнула Эстефания, ища поддержки в огромных глазах цвета лесного ореха.— О чем ты? — во взгляде Паулины проскользнуло недоумение.Эстефания отстранилась от нее и с тихим, исполненным отчаяния стоном навзничь рухнула на кровать, закрыв лицо руками.— Вспомни, откуда у брата шрам, — проговорила она, не отнимая ладоней от лица, из-за чего голос прозвучал глухо. — и ты меня поймешь. Паулина поежилась, представив, как чувствует себя Эстефания, понимая, что ее муж чуть не убил ее старшего брата. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что причиной роковой ссоры двух мужчин стала красавица Паола.Когда на суде Карлос узнал, что его жена и свояк были любовниками, он впал в ярость и твердил как заведенный, что убьет Вилли при первой возможности. На Эстефанию в тот момент было страшно смотреть. Бледная, как мел, она металась из угла в угол, понимая, что все было напрасно! Она всеми силами пыталась уберечь свою семью от трагедии и потому молчала о сущности Паолы, стиснув зубы, и лишь изредка пыталась аккуратно подвести брата к мысли о том, что его жена вовсе не святая, всеми силами стараясь при этом не поставить под удар Вилли. Но после суда стало ясно, что сеньора Монтеро уже ничто не спасет от расправы.Когда на следующий день Вилли вернулся с фабрики, бормоча себе под нос что-то о мести, Эстефания даже не стала включать свет: фингал под глазом сеньора Монтеро освещал все вокруг лучше любого светильника."Святой Вилли — не без ехидства подумала она. — только нимб фиолетовый и под глазом. Зато как сияет!"Однако, вникнув в суть невнятных бормотаний, женщина испугалась и попыталась утихомирить супруга. Ей это даже, как тогда казалось, удалось, и на следующий день Вилли ушел на фабрику сияя беспечной улыбкой, а перед выходом наспех чмокнул вышедшую проводить его жену в щеку. Впоследствии Эстефания не раз корила себя за то, что в то утро позволила мужу одурачить себя этим показным благодушием. Когда в полдень раздался звонок телефона, ничего не подозревающая Стефани отложила в сторону вязание и взяла трубку. А уже в следующий момент, разрывая в клочья остатки душевного спокойствия, в уши ворвался визглявый голос престарелой кокетки-секретарши Эстреллы, без обиняков сообщивший новость, из-за которой фабрика Брачо гудела, словно пчелиный рой: Вилли убил Карлоса- Даниэля, выстрелив тому в грудь.К счастью, рядом тогда была рассудительная Патрисия, которая не дала готовой было забиться в истерике Стефани окончательно потерять связь с реальностью, отпоила дрожащую как осиновый лист подругу успокоительным и уложила спать. Тогда все обошлось, и, к вящей радости семейства Брачо, Карлос-Даниэль выжил. После этого случая Эстефания столько раз клялась, что забыла о Вилли, столько раз приказывала себе стереть из памяти образ голубоглазого ангела, что уже и сама сбилась со счету. Да только разве в вопросах любви есть место приказам? Понимая, что совладать с сердцем, сбивавшимся с ритма при одном лишь воспоминании о взгляде васильковых глаз невозможно, женщина решила просто отгородиться от ужасов прошлого."Ничего этого не было! Ничего не было! — твердила она себе — этот выстрел был просто сном. Ночным кошмаром!" Она так часто повторяла эти слова, что почти поверила в них. Однако стоило ей увидеть брата в таком состоянии, как кропотливо выстраиваемая стена самовнушения рухнула, словно карточный домик.Как Эстефания ненавидела сейчас весь этот мир и всех обитателей дома Брачо! Вилли — за тот роковой выстрел, Карлоса — за то, что невольно напомнил ей о случившемся, и себя. Вот кого она ненавидела больше всех — себя! За то, что пошла на поводу у своих чувств, за то, что не сумела забыть, за то что своей любовью она предала брата. Ненависть, обжигающая словно лава, бурлящая, как горный речной поток, застила глаза и любой ценой требовала выхода. Вскочив с кровати, женщина глухо застонала и, схватив с прикроватного столика первое, что попалось под руку, — пепельницу сеньоры Мальдонадо — зло швырнула изящную, украшенную затейливыми узорами округлую вещицу в напольное зеркало.Хрупкое стекло треснуло, осыпавшись на пол на мириадами сверкающих осколков. "Ещё один выстрел. Контрольный".– Невесело подумала Эстефания, которой вдруг показалось, что это окончательно раскололась надвое ее душа. Как ей вдруг захотелось разорвать Вили на такие же мелкие кусочки за то, что чуть не убил ее брата! Понимая, что больше не может обманывать себя, Стефани, из груди которой то и дело вырывались судорожные всхлипы, вновь опустилась на кровать и, уставившись на осколки, обхватила себя руками за плечи.— Это еще одна вариация упражнения "ноги в руки"? — Паулина понимала, что шутки тут не уместны, однако подумала, что эта маленькая шпилька хоть немного разрядит атмосферу.— Ага, — буркнула Стефани, нервно рассмеявшись — "возьми себя в руки" называется. Паулина успокаивающе погладила Эстефанию по волосам и невольно отпрянула, когда женщина вскочила на ноги и, лихорадочно сверкая глазами, кинулась к выходу.— Стой! — воскликнула Паулина, хватая успевшую дойти до двери подругу за локоть— ты с ума сошла?! Попасться хочешь?! — Плевать! — воскликнула взвинченная до предела Эстефания и, сбросив руку Паулины продолжила путь.По привычке выбежав из дома через черный ход, женщина вышла на задний двор и, достав из кармана ключи, подошла к кобриолету цвета морской волны и непослушными пальцами нажала на кнопку брелка, чтобы разблокировать дверь.В ответ на манипуляции "ласточка" коротко посигналила и приветливо моргнула фарами.— Эстефания! — раздавшийся в ночной тиши оклик заставил ее нервно дернуться и затравленно оглянуться.— А, это ты, — женщина выдохнула и изобразила на лице бледное подобие улыбки.Перед ней стоял Дуглас, которого судя по взъерошенным волосам, заспанному виду, черным брюкам без ремня и мятой наспех застегнутой рубашке, Паола бесцеремонно выдернула из царства Морфея. — Давай ключи, — мужчина протянул руку, и Эстефания окончательно утвердилась в том, что ее догадка верна, заметив, что в спешке франт не надел даже свои любимые часы. — Не нужно, я сама... — замялась Стефани, которой вдруг стало неловко.— Эстефания, ключи. — требовательно повторил сеньор Мальдонадо, в голосе которого появились стальные нотки, не предвещавшие ничего хорошего.Все еще немного колеблясь, женщина взглянула в черные, непривычно серьезные глаза сообщника и безопотно вложила ключи в его смуглую ладонь, поняв, что это тот самый случай, когда лучше подчиниться. — Умница, — кивнул Дуглас. — а теперь ты успокоишься и пойдешь домой.— Но... — ошарашенно промямлила Эстефания, однако мужчина прервал ее властным жестом ладони.— В таком состоянии ты никуда не поедешь. — Спокойно сказал он. — ключи получишь утром. Надеюсь, этого времени тебе хватит, чтобы остыть.— Да как ты смеешь?! — зло прошипела женщина, наступая на него и гневно сверкая глазами.— Смею! — запальчиво воскликнул Дуглас и добавил глухо:— Я не хочу, чтобы Брачо еще раз пережили ужас бессонных ночей у чьей-то постели.Эстефания поперхнулась воздухом и застыла, как вкопанная, впервые за все это время подумав о своей маме и малыше Виллито. Что будет с ними, если она не справится с управлением, как когда-то Паола?Эстефания точно знала, что Феделина не переживет, если с ее "деткой" случится еще одно несчастье.— Сасибо, Дуглас... — тихо и искренне сказала растерявшая всю свою воинственность женщина, на которую слова миллионера подействовали как ушат ледяной воды.— Обращайся, — подмигнул тот и, достав сигареты, чиркнул зажигалкой.Поняв, что разговор окончен, Эстефания порысила в дом, потирая замерзшие руки. ***В комнате Феделины царила тишина, нарушаемая лишь мерным сопением внука, которого экономка часто брала спать к себе."Разве может быть на этом свете что-то более ценное, чем маленькое чудо, зовущее тебя бабушкой?"— с нежностью подумала Феде, в очередной раз подходя к белоснежной кроватке и поправляя сбившееся одеялко. Она могла бесконечно долго смотреть на безмятежное детское личико в обрамлении золотистых кудряшек, запоминая каждую черточку и словно бы пытаясь таким образом восполнить все то, что упустила в детстве своей дочери. Хотя Эстефания росла на ее глазах и именно Феделина, бывшая в ту пору няней "неразлучной троицы" читала ей сказки на ночь, женщина все же не могла отделаться от ощущения, что в свое время упустила что-то важное, сокровенное в жизни дочери, от которой лишь пару лет назад услышала заветное слово "мама". Отерев блеснувшие в уголках глаз слезы, Феделина перекрестила внука и, отойдя наконец от кроватки, подошла к небольшому сундуку, стоявшему в углу комнаты и служившему, как любила повторять Феде, "предметом интерьера". Бережно проведя ладонью по полированной крышке из светлого дерева, женщина опустилась на колени и, отперев хранилище тайн почерневшим от времени железным ключом, который всегда носила на шее, ловко пряча под одежду, извлекла оттуда пожелтевший от времени черно-белый снимок.— Спасибо тебе за дочь и внука, Игнасио, — с грустной улыбкой сказала Феделина, глядя в глаза, цепким взглядом взиравшие на нее с фотографии, и даже спустя двадцать с лишним лет помня о том, что они серо-синие, словно осеннее небо.(28 лет назад)...— Феделина, где ты ходишь? — напустилась на подругу рыжеволосая напарница Флор, стоило той вбежать на кухню захолустной столовой.— Бабушке было плохо, — ответила запыхавшаяся девушка, спешно закалывая густые волосы, доходившие до подбородка, в тугой пучок, пока подруга повязывала ей передник. — Зорра,** он...здесь?Вопрос прозвучал едва слышно, однако Флор, к которой из-за авантюрного характера и вьющихся мелким бесом огненно-рыжих волос едва ли не с детства приклеилось это прозвище, все же каким-то чудом поняла и совсем по-лисьи фыркнула:— Полчаса уже сидит и ждет. — она многозначительно кивнула на поднос с полной тарелкой рыбного супа — Иди корми. Феделина счастливо закивала, точно китайский болванчик, и, поцеловав подругу в щеку, умчалась, подхватив поднос.Рыжая бестия секунду о чем-то поразмыслила и, решительно поправив передник, побежала следом за напарницей. Будучи лучшей и по сути единственной подругой скромной и немного замкнутой Феделины, Флоренсия прекрасно знала, что той нравился симпатичный голубоглазый брюнет- рыботорговец, частенько столующийся в их заведении. Флор пыталась уговорить подругу познакомиться с парнем ее грез, тем более что он тоже время от времени бросал на нее заинтересованные взгляды, но скромная девушка лишь опускала глаза и смущенно краснела. "Прости, подруга, но если я не вмешаюсь, вы так и будете до старости в гляделки играть" — подумала Зорра и, когда Феделина подошла с подносом к столику и наклонилась, чтобы поставить тарелку, легонько толкнула ее под руку. Этого хватило, чтобы Феде на миг потеряла равновесие и содержимое тарелки выплеснулось на желтую рубашку молодого посетителя.— Простите, простите, простите, сеньор... — в ужасе затараторила Феделина и, поставив тарелку на стол, схватила лежавшую на подносе салфетку и принялась вытирать пятно на рубашке, понимая, что если голубоглазый красавец поднимет шум, она в два счета вылетит с работы.— Ерунда, — благодушно улыбнулся он, накрывая ее ладонь своей и заставляя тем самым остановиться. — хорошо еще, что суп не горячий...Феделина медленно подняла на юношу взгляд и...утонула в бездонной синеве его глаз, точно в морской пучине.Парень спросил ее имя и представился сам, назвавшись Игнасио и сказав при этом, что если это возможно, ему хотелось бы встретиться с ней завтра в пять вечера и прогуляться. Что было дальше, ошарашенная Феде помнила плохо. Вроде бы, вернувшись на кухню, она сперва напустилась на хитро улыбающуюся Флоренсию, потом благодарно обнимала затейницу и, наконец, захлебываясь счастьем, просила подругу завтра подменить ее.Домой девушка буквально летела, ощущая, как сладко кружится голова и с наслаждением вдыхая весенний воздух, пропитанный счастьем.— Чего это с тобой сегодня? —удивилась Мерседес, когда внучка, тихо что-то напевая, впорхнула в хижину.— Со мной? Ничего... — как можно более спокойно ответила Феделина, но не выдержала и, подбежав к старушке, с чувством чмокнула ее в щеку.— Ой! — воскликнула не ожидавшая такого пыла от тихони-внучки Мерседес и, взглянув на Феделину тем свойственным лишь пожилым людям взглядом, в котором сочетались мудрость, печаль и лукавство, спросила: — Кто он?— Ах, бабушка! — счастливо воскликнула девушка, хватая старушку за руки. — Его зовут Игнасио! — Красивое имя, — тепло улыбнулась старушка. — может, сделаешь чайку и мы немного поговорим по душам, как в детстве, помнишь? Когда ты мне рассказывала...— Все-привсе свои секреты, — закончила за нее Феделина и, еще раз поцеловав морщинистую щеку, схватила котелок и выбежала из хижины, чтобы набрать воды из находившегося неподалеку ручья и вскипятить ее на костре.После бабушка и внучка долго разговаривали о любви и с наслаждением пили травяной отвар, который старушка называла чаем.— Первая любовь — особое чувство, — ностальгически изрекла Мерседес, мечтательный взгляд которой был, как показалось Феделине, устремлен далеко в прошлое — она всегда, всю твою жизнь, будет с тобой. Сначала станет причиной окрыляющей радости...Старушка замолчала, взглянула на внучку, словно бы ища подтверждение собственным словам и, удовлетворенно кивнув, продолжила:— ... а после именно первая любовь станет твоей самой жгучей болью. И ты должна быть к этому готова, дочка, потому что придет время, и боль уступит место печальной нежности и благодарности Судьбе за то, что позволила тебе испытать это чувство, о котором ты к тому времени будешь вспоминать с улыбкой.Мерседес печально вздохнула, сознавая, что не в ее силах уберечь обожаемую внучку от разочарований. Мудрая старушка прекрасно понимала, что сейчас парящая в облаках Феде мало что поняла из ее слов, однако не сомневалась, что наступит день, когда внучка вспомнит этот разговор.На следующий день Феделина встала пораньше и, накормив бабулю завтраком и убедившись, что старушка чувствует себя хорошо, умчалась к подруге — просить у той на вечер приталенное лиловое платье с пышной юбкой.— Я ж его не дошила еще, — изумилась Флоренсия, выслушав просьбу.— Зорра, пожалуйста... это же... это же мое первое свидание! — сказала Феде таким благоговейным тоном, каким, должно быть, Золушка говорила предстоящем о бале и для вящей убедительности молитвенно сложила руки.— Нет, — Зорра лукаво прищурила глаза цвета чая и, оглядев убитую отказом подругу, добавила:— для первого свидания у меня есть вариант получше. Помнишь, я пару месяцев назад сарафан шила?— Помню, — кивнула Феделина, глаза которой заблестели, и кинулась рукодельнице на шею. В шестнадцать пятьдесят у рыбной лавки стояла миловидная девушка сзавитыми на концах стараниями все той же Зорры, русыми волосами, одетая в легкий ситцевый сарафан цвета первой весенней травы, украшенный рисунком в виде крупных ромашек.В огромных лучистых глазах цвета ночи, взиравших на мир мечтательно и доверчиво, застыло волнение. Спохватившись и вспомнив наставления более опытной в вопросах отношений Флор, Феде быстро юркнула за угол лавки, чтобы "прийти на свидание немного позже, как полагается девушке". Едва она скрылась из виду, как из лавки вышел Игнасио и, что-то прикинув в уме, пошел в противоположную от места работы сторону.Феде недоуменно наблюдала за удаляющимся кавалером из своего укрытия, понимая, что ждать ее в общем-то никто, по всей видимости, и не собирался."Может, он забыл о том, что назначил свидание или...просто решил посмеяться над недотепой, пролившей суп на его щегольскую по здешним меркам рубашку", — поняла Феделина и ощутила как слезы сами собой катятся по лицу. Почему-то это ее разозлило.— Ну уж нет! — тихо и решительно произнесла девушка и, стерев ладонью со щек соленые капли, подняла голову и, гордо расправив плечи, пошла в другую сторону. — Феделина! — девушка обернулась на оклик и тотчас расплылась в улыбке: к ней навстречу, держа в руках букет из трех белых тюльпанов, спешил Игнасио.— Привет, отлично выглядишь, это тебе! — скороговоркой выпалил парень и протянул зардевшейся Феде цветы.— Спасибо, — чуть слышно сказала девушка, с благоговейным трепетом принимая из рук кавалера первый в своей жизни букет.Молодые люди долго гуляли по городу, разговаривая обо всем на свете (правда говорил в основном Игнасио, шутник и балагур, нашедший в скромной и молчаливой Феделине, лишь изредка задававшей вопросы, благодарного слушателя, с восторгом внимавшего каждому слову), пока Феделина наконец не спохватилась.— Мне пора домой! — воскликнула она — бабушка волнуется, наверное...Игнасио спорить не стал и проводил девушку до хижины, где уже прощаясь, заглянул в ей глаза и спросил с тихой надеждой:— До завтра?— Я не смогу часто гулять... у меня бабушка болеет...— промямлила девушка.— Но хотя бы в столовой я смогу тебя увидеть?— Наверное... — смутилась Феделина.— В таком случае, до встречи, сеньорита, — лучезарно улыбнулся молодой человек и, поцеловав свою даму в щеку, ушел, не забыв при этом обернуться на прощание.Той ночью Феделина так и не сомкнула глаз, в мельчайших деталях вспоминая свидание и пытаясь унять бьющееся в ребра сердце. Полгода пролетели как один миг, наполненный нежными взглядами украдкой, редкими прогулками в те дни, когда Мерседес становилось лучше и бесконечными мечтами о будущем.В тот вечер влюбленные сидели на берегу озера, любуясь отражением круглой нежно-голубой луны на водной глади. Игнасио был непривычно тих и задумчив.— Что-то случилось? — тревожно спросила Феделина, когда молчание стало невыносимым.— Понимаешь, я должен уехать, — с тихим вздохом проговорил молодой человек, беря ее руки в свои.— Уехать?— Феделина надеялась, что ослышалась. — Но куда? Почему?! — Предложили работу в другом городе, обещали хорошо платить.Увидев огромные, полные ужаса глаза, взиравшие на него, Игнасио не выдержал и рассмеялся:— Не бойся, глупышка, все легально, — он крепко обнял Феделину и прижал ее к себе, а потом вдруг робко поцеловал в губы.Вопреки ожиданиям, девушка не отпрянула, а крепче прижалась к нему и обвила руками шею любимого. Постепенно поцелуи стали жаркими, жадными отчаянными, голова кружилась, как от вина, но и этого было мало той лунной ночью. Вспыхнувшее в душах влюбленных пламя, раздувамое осознанием скорой разлуки, обернулось огненным вихрем безудержной страсти, в котором плавились их души и тела, сливаясь воедино.Домой Феделина пришла лишь под утро, и, радуясь тому, что бабушка уже спит, а у нее самой завтра выходной, рухнула на продавленный матрац, не раздеваясь, да так и уснула.Вечером следующего дня к ним в хижину заглянула Зорра и, поздоровавшись с Мерседес, вывела сопротивляющуюся Феделину на улицу.— Что за шутки?! — возмутилась девушка — что у тебя такого важного и секретного, что нельзя сказать дома?— Ничего особенного, — с деланым безразличием ответила Флор и, достав из кармана платья небольшой прямоугольник, помахала им перед носом подруги:— Сегодня к нам в столовую приходил один красавчик-брюнет, хотел попрощаться. А когда узнал, что тебя нет, просил передать вот это.— Дай сюда! — Феделина вырвала из рук усмехающейся Зорры прямоугольник, оказавшийся фотографией вроде тех, какие обычно делают на документы. На обороте была надпись: "Мысленно я всегда с тобой. Игнасио".Феделина улыбнулась и, крепко прижав фото к груди, спрятала его в лиф платья.— Слушай, а как его фамилия? — поинтересовалась рыжая бестия.— Не знаю... — легкомысленно пожала плечами Феде— То есть как? — чайного цвета глаза изумленно округлились — вы встречались полгода, и ты ничего о нем не знаешь?!— Я знаю его имя и то, что он самый лучший...— мечтательно улыбнулась романтичная Феде, а Флоренсия обреченно вздохнула, поняв, что спорить подругой бесполезно. Вскоре Феделина почувствовала странное недомогание и с ужасом поняла, что беременна. Не зная ничего об отце ребенка и осознавая, что не сможет обеспечить малышу достойную жизнь, девушка все же твердо решила, что ее дитя должно появиться на свет.— Как придет время, разыщи Рефухио, — сказала ей тогда бабушка. — Она опытная повитуха, все будет хорошо.Когда Феделина была на восьмом месяце, Мерседес не стало. Помня наказ старушки, девушка разыскала в поселке женщину по имени Рефухио — крестьянку с суровым лицом и вечно нахмуреными бровями — которая и помогла дождливым августовским вечером появиться на свет очаровательной девочке с большими, черными, как у матери, глазами.На следующий день едва пришедшая в себя после родов Феделина завернула малышку, которой даже не дала имени, в тонкое шерстяное одеяло и, обливаясь слезами, пошла в квартал, где жили богатые и влиятельные семьи.— Прости меня, дочка... прости... — приговаривала она, глядя на спящую малышку — у меня нет другого выхода.С этими словами она сняла с шеи подаренную когда-то бабушкой (которая была наполовину итальянкой) ладанку с изображением Святой Филомены Римской и повесила ее на шею малышке, после чего положила сверток у ворот одного из домов и, постучав, поспешила скрыться в роще неподалеку. Из своего укрытия девушка сумела увидеть, как из дома вышла какая-то женщина и забрала подкидыша.Шатаясь, Феделина, даже не пытавшаяся вытирать градом сбегающие по лицу слезы пришла домой и без сил упала на кровать, отрешенно разглядывая ветхую соломенную крышу собственной лачуги. В голове было пусто, не хотелось вообще ничего.— Подруга, очнись! — кто- то настойчиво потряс Феделину за плечо — приди наконец в себя!Девушка перевела невидящий взор на собеседницу.— А, это ты, Зоррита... — совершенно равнодушно сказала она — я... не выйду сегодня на работу. У меня совершенно нет сил... — Ты несколько дней ничего не ешь и с постели не встаешь, а только потолок разглядываешь, будто там узоры нарисованы! — взвизгнула потерявшая всякое терпение девушка — откуда ж силы-то возьмутся?!— Несколько дней? — во взгляде Феделины промелькнула тень осмысленности — разве сегодня не двадцать восьмое августа?— Первое сентября, — припечатала Флор. — вставай!— Не хочу... — тихо произнесла Феделина — ничего не хочу... хочу спать...Однако от напористой Зорры было не так-то просто отделаться. Видя, что уговоры не действуют, рыжая бестия схватила кружку с водой, стоявшей на столе и выплеснула ее содержимое в лицо подруге.— С ума сошла? — флегматично спросила Феделина.— Я нет, а вот ты... — начала было девушка и вдруг осеклась, уставившись на шею подруги:— Слушай, а где твоя ладанка? Ты ж ее вроде не снимала никогда!— Ла-дан-ка... — по слогам произнесла Феделина и вдруг взвыла, будто раненный зверь, ощущая, что в душе что-то надломилось, словно прорвало наконец невидимую плотину и теперь вся боль, что прежде была спрятана глубоко внутри вырывалась наружу с леденящими душу стонами, всхлипами и бесконечными рыданиями. Когда первая волна истерики прошла, Феде рассказала все подруге.— У меня не было другого выхода... — жалобно добавила она в конце, боясь осуждения.Флор в ответ лишь сочувственно вздохнула, крепко обняла подругу за поникшие плечи и поцеловала ее в макушку, понимая, что это одна из тех ситуаций, когда любые слова кажутся пустыми и бессмысленными. Несколько дней спустя неугомонная авантюристка притащила в хижину кипу газет.— Ну и что это? — покосилась на нее Феделина, шустро орудовавшая спицами в попытке успокоить вязанием звенящие нервы.— Сворачивай богодельню! — скомандовала Флор и грохнула кипу на пустующий матрас, где прежде спала Мерседес. — будем искать твою девчонку.— Мою дочь? — дрогнувшим голосом переспросила Феде.— Нет, внучку! — огрызнулась Флоренсия вырвав из рук подруги вязание:— Да брось ты нитки путать! Помоги лучше!Убедившись, что захватила все внимание подруги, Зорра изложила план, который был столь же гениален, сколь и не выполним. По ее мнению, богачи, в чьем доме недавно появился младенец, просто обязаны были дать в газету объявление о том, что им требуется няня.— Но здесь, — Феделина кивнула на газеты — таких объявлений под сотню, если не больше! — Просмотрим все, оставим те, где требуется няня для грудничков, — фыркнула Флор — делов-то! А уж узнать свою малышку ты и по ладанке сможешь. Сама знаешь, у нас не принято снимать ладанки и крестики с детей, а Святой Филомене в Мехико мало кто поклоняется.В глазах Феделины блеснула искорка надежды, и подруги, вооружившись маленькими грифельными карандашами, принялись за работу. — Давай передохнём немного, — сказала Флор несколько часов спустя, зажигая огарок оплывшей свечи — у меня уже в глазах рябит от этих букв.— Подожди... — отмахнулась Феде и продолжила выделять подходящие адреса.К утру вся стопка была обработана, хотя глаза у подруг слипались.— Сегодня же пойду по адресам, — твердо сказала Феде, пытаясь привести себя в порядок.— Может, вздремнешь немного? — пробормотала Флор, не открывая глаз — сколько там адресов-то?— Не так уж много, — улыбнулась девушка— всего лишь пятьдесят четыре.Флоренсия присвистнула, но ничего не сказала, поскольку Феделина, с трудом поборов сонливость, вышла из хижины.Богатые дома сменяли друг друга, будто стеклышки в каллейдоскопе, дети агукали и улыбались новой тете, разглядывая ее с удивлением и интересом, родители были рады помощнице, но сама Феделина старалась как можно быстрее уйти из особняков, поняв, что дочери здесь нет. — Последний на сегодня, — твердо сказала себе Феделина, подойдя к двадцатому по счету особняку и постучавшись в ворота.— Добрый день, сеньора, вы кого-то ищете? — спросил отворивший ворота добродушного вида мужчина лет сорока, одетый в клетчатую рубашку и джинсовый комбенизон.— Нет... то есть да... — растерялась Феделина — я пришла устраиваться няней.— Я доложу хозяевам, — улыбнулся мужчина.Через несколько минут Феделина сидела в гостиной, где помимо нее находилась одетая с иголочки дама лет сорока и молоденькая блондинка с завернутым в розовое одеяльце ребенком на руках— Эстефания все время плачет, Пьедат— недовольно вздохнула молодая женщина — с мальчишками таких проблем никогда не было! Словно в подтверждение слов матери, из свертка раздалось тихое хныканье.— Вот опять! — не выдержала блондинка — что ж за наказание такое! Ни на минуту не замолкает.— Тебе бы самой не помешало стать спокойнее, Амаранта, — мягко ответила та невестке.— Можно подумать, это так просто, когда вынуждена... — начала было женщина и запнулась, наткнувшись на тяжелый взгляд льдисто-голубых глаз.— Позвольте я попробую успокоить малышку? — робко предложила Феделина.Амаранта вопросительно взглянула на свекровь и, дождавшись утвердительного кивка, осторожно передала сверток Феделине. Едва женщина взяла малышку на руки, как та сразу затихла и улыбнулась беззубым ротиком. — Здравствуй, Эстефания, — ласково сказала Феде и мысленно добавила, глядя на висевшую на шее девочки ладанку: "Здравствуй, дочка!"Видя, что няня каким-то чудом сразу нашла к малышке подход, Пьедат твердо решила, что именно эта женщина будет няней ее внучки, а поскольку слово хозяйки дома для всех было законом, то Феделина вернулась в хижину только для того, чтобы забрать свои вещи и сказать Флор, что она все же нашла дочь.Среди вещей, которые Феде взяла из хижины, был засохший букет белых тюльпанов, вложенный в потрепанную библию, которую прежде читала Мерседес, и фотография Игнасио. ***— Мам, ты спишь? — громким шепотом спросила Эстефания, заглянув в комнату к Феделине.Застигнутая врасплох экономка вздрогнула и быстро бросила фото обратно в сундук, но крышку закрывать не стала, побоявшись разбудить внука.— Проходи, моя девочка, мне не спится... — сказала Феделина, поднимаясь на ноги. — Тебе что-нибудь нужно?Стефани отрицательно мотнула головой и, сняв туфли у порога, подбежала к матери, порывисто обняв ее и уткнувшись носом в такое родное плечо.— Просто зашла сказать, что люблю тебя и пожелать сладких снов, — с блаженной улыбкой пояснила она, не спеша отстраняться. — Я тоже очень люблю тебя, детка... — растроганно прошептала старая экономка, крепче прижимая дочь к себе.Вдруг Стефани встрепенулась, изумленно распахнув глаза:— Сундук открыт? Ты же говорила, что что он декоративный, не открывается! А что у тебя там?Последний вопрос был задан с таким искренним, детским любопытством, что Феделина опешила и от растерянности выпалила:— Посмотри сама, если интересно.— Можно?! — в этот момент Эстефания больше всего походила на маленькую девочку, которой разрешили пожить в пряничном домике. Феделина поняла, что не может отобрать у дочери исполнение детской мечты и кивнула, а потом несколько минут с замиранием сердца смотрела на дочь, разглядывавшую свои детские рисунки.— Ты хранила мои рисунки и поделки все эти годы? — дрогнувшим голосом спросила Эстефания, посмотрев на мать.— Разумеется, — улыбнулась Феде, кивнув на рисунок, который дочка держала в руках — это ты мне подарила на день рождения, когда тебе было пять и подписала на обороте: "ФИдАлинИ от детки с лУбоФЬЮ".Эстефания усмехнулась и перевернула лист, словно желая лично убедиться в существовании надписи, а потом изумленно спросила:— Ты каждый рисунок помнишь?— Да, — просто ответила женщина.В какой-то момент Стефани машинально опустила глаза и только теперь заметила небольшой прямоугольник, лежавший на полу.Проследив за взглядом дочери, Феделина содрогнулась всем телом и, прикрыв глаза, будто приросла к полу, крепко сцепив пальцы в замок. Когда дочь взяла в руки рисунок, лежавший на нем злосчастный снимок спланировал на пол, однако молодая женщина не обратила на упавшую "бумажку" никакого внимания. Теперь же все ее внимание было приковано к выцветшим буквам на обороте. Осторожно взяв снимок в руки, Эстефания оглядела его со всех сторон и тихо спросила:— Кто этот человек?— Это... — Феделина вдохнула по-глубже и на выдохе отрезала:— Твой отец.Феделина ждала, что дочь отреагирует на это сообщение, что-нибудь спросит, изумится, раскричится, расплачется, проявит хоть какие-то эмоции, однако Эстефания будто окаменела и несколько минут сидела неподвижно, разглядывая фото, а потом тихо спросила, не отрывая взгляда:— Я возьму?— Конечно, — выдохнула Феде.Эстефания рассеянно поцеловала маму в щеку и, пожелав ей спокойной ночи, вышла из комнаты, прижимая фотографию к груди.Ноги сами принесли ее к комнате близняшек. Немного поколебавшись, женщина все же постучала в дверь и, дождавшись короткого и слаженного "войдите", протиснулась в комнату:— Не разбудила? — Нет, мы так рано обычно не ложимся, — усмехнулась Паола, кивком головы указав на кресло. — Ты такая бледная... — тревожно сказала подбежавшая к ней Паулина. — Что-то случилось? — Да... нет... не зна-аю... — простонала деморализованная Стефани, плюхнувшись в кресло, и вдруг жалобно спросила, подняв на Паулину полные слез глаза: — Выпить есть?Паулина молча достала из шкафа оставшуюся с достопамятных посиделок бутылку вина и, плеснув рубиновую жидкость в бокал, протянула его подруге.Стефани благодарно кивнула и, одним глотком судорожно опустошив бокал, сказала:— Я только что узнала, как выглядит мой родной отец...Увидев недоумение на лицах обеих близняшек, женщина вздохнула и продемонстрировала им фото.Взглянув на фотографию, Паулина отпрянула и, побледнев, принялась судорожно перерывать содержимое ящичков, встроенных в туалетный столик.— Что с тобой? — изумилась Паола — что ты ищешь?Паулина не ответила, но через пару минут извлекла из ящика точно такое же фото.— Откуда это у тебя? — ошарашенно поинтересовалась Эстефания. — Ты знаешь фамилию своего отца? — глухо спросила Паулина вместо ответа.— Н-ет, — настороженно ответила Стефани, явно не понимая, куда та клонит. — знаю только, что его зовут Игнасио.— Игнасио Мартинес... — дрожащими губами выговорила Паулина.Трое женщин переглянулись, и в наступившей тишине тихий смех Эстефании показался оглушительным.— Нет... не-е-е-ет, — простонала она сквозь хохот — вы... вы хотите сказать, что вы... что я... что мы с вами... — Сестры, — невозмутимо подтвердила Паола.