III (1/1)

Спустя пятнадцать минут Валера готов был признать, что ему следовало за прошедшие годы или хоть изредка практиковаться в бильярде, или вовсе не браться за него сейчас. Он был весьма недоволен тем, как шла игра: возможность для абриколя оказалась позорно упущена, а жаль, удар мог выйти красивым, дуэт ему тоже не удался. Один любопытный шар Валерка планировал забить на оттяжке, и фокус удался, еще один влетел в лузу рикошетом. Но для победы этого было слишком мало, а для красивой игры и подавно: исход партии, с учетом пяти забитых штабс-капитаном шаров, ему уже был предельно ясен, и, хотя формально еще можно было отыграться, Валера видел, что игра сегодня не его. И задача свелась к минимуму: как бы менее фатально проиграться. Можно было бы сказать, что он нет-нет да отвлекался на своего неожиданного партнера по столу, который, похоже, прекрасно успевал и продумать собственные удары, и следить за Валеркой, но для игрока, каким комиссар Мещеряков себя до этой минуты мнил, это было бы непозволительно. Поэтому куда менее болезненно для собственной гордости он активно винил во всем долгое отсутствие практики. – Интересная диспозиция, – усмехнулся вдруг Овечкин, указав кием на один из шаров в ответ на его вопросительный взгляд. Валера присмотрелся и без удивления узнал пятнадцатый номер, по всем законам повтора истории располагавшийся рядом с ним, только с левой стороны. В груди отчего-то неприятно похолодело, сердце тревожно дернулось. – Надеюсь, вы не возражаете, – с легкой усмешкой спросил штабс-капитан тоном, не требовавшим ответа, вроде дежурной шутки, и примерился к битку, четко, по-деловому. Но, в отличие от Валеры, того, юного и семнадцатилетнего, до удара поднял на противника глаза. Вот только не было там ни ожидаемого злорадства, ни триумфа, только спокойное изучающее выражение, впрочем, в их случае это еще ни о чем не говорило. Валерка был почти готов к тому, что все это подстроено: и встреча, и бильярд, и шарик сейчас окажется не простым, а последним. Даже уверил себя, что это было бы справедливо и в чем-то по канонам, где возмездию время не служило серьезным препятствием. На моменте удара все-таки сомкнул ресницы, на одну позорную секунду… но ничего не произошло. Кроме забитого в лузу шара, разумеется, Петру Сергеевичу сегодня отчаянно, просто фантастически везло. – Вам следовало бы знать, что один прием два раза не работает, – спокойно заметил Овечкин, никак иначе не прокомментировав его слабость. – Всему свое время в той полной случайностей игре, которую вы избрали. И время для этого… фокуса давно прошло. А Валера внезапно, без всяческого предупреждения, провалился в воспоминание, совершенно точно принадлежавшее именно ему. Оно было острым, живым и совсем не похожим на визуализацию в голове книжных героев. И на сон его уже было не списать, и неясными видениями в бреду не прикрыться. Кроме того, оно отличалось от прочих и тем, что Валерка видел себя будто бы со стороны, при этом прекрасно осознавая, что находится в Париже двадцатого века, а вовсе не семнадцатого. Возможно, именно поэтому воспоминание и получилось таким хаотичным, с перескоком с одного на другое. … Кардинал, опираясь локтем на рукопись (он мельком взглянул на обложку: судя по всему, там предполагалась увесистая трагедия в стихах актов этак на пять), пристально изучал его проницательным, тяжелым взглядом, побуждающим тут же раскаяться в совершенных прегрешениях, дабы не навлечь на себя еще больший гнев. Но он полагал, что бояться ему нечего. Пока что. – Сударь, это вы Д'Артаньян из Беарна?Валерка от неожиданности вздрогнул, но губы будто сами произнесли:– Да, ваша светлость.Валера медленно, слишком медленно переваривал это неожиданное открытие – во всех прочих воспоминаниях, которые он запоминал смутно, а через некоторое время не помнил вовсе, никто не обращался к нему по имени, равно как и он никому не представлялся. Вспомнил и про маршала Франции… правильно, под конец жизни Д’Артаньяну пожаловали именно такое звание. Голова от всего этого предсказуемо пошла кругом. … Через миг он уже обнаружил себя сидящим на стуле напротив кардинала. Доска белела перед ним чередующимся шахматным рисунком, и черные фигуры неуверенно занимали клетки, совершая необдуманные, непросчитанные ходы. – Вы храбры, господин Д'Артаньян, и вы благоразумны, что еще важнее. Я люблю людей с умом и сердцем. Не пугайтесь, – по губам кардинала скользнула какая-то понимающая усмешка, и шахматы до поры до времени оказались забыты, – под людьми с сердцем я подразумеваю мужественных людей. Однако, несмотря на вашу молодость, несмотря на то, что вы только начали жить, у вас есть могущественные враги, и, если вы не будете осторожны, они погубят вас.Дальнейший диалог Валерка в общих чертах знал, но тем не менее с большим неверием следил за тем, как сам он пенял на отсутствие поддержки и как кардинал, будто ждал от него именно такой реакции, прямым текстом ему эту поддержку предлагал:– На мой взгляд, вы нуждаетесь в том, чтобы кто-то руководил вами на том полном случайностей пути, который вы избрали себе… Я предлагаю вам игру на моей стороне. Это большие деньги и большое доверие, юноша.Обсудив с кардиналом возраст безумных надежд для глупцов и пост лейтенанта – для умных людей, умевших ценить плывущую им в руки удачу, он попробовал отговориться увертками, но с Ришелье это не сработало. Тогда решился играть в открытую, произнес откровенно, с жаром, надеясь, что его и вправду услышат:– Все мои друзья находятся среди мушкетеров короля, а враги, по какой-то непонятной роковой случайности, служат вашему высокопреосвященству, так что меня дурно приняли бы здесь и на меня дурно посмотрели бы там, если бы я принял ваше предложение, ваша светлость… Он попробовал смягчить прозвучавший отказ, отложив предложение на потом, показав, что хочет, чтобы его ценили за реальные заслуги, а не за еще не совершенные подвиги:– Если я буду иметь счастье вести себя при осаде Ла-Рошели так, что заслужу ваше внимание, тогда, по крайней мере, за мной будет хоть какой-нибудь подвиг, который сможет оправдать ваше покровительство, если вам угодно будет оказать мне его. Быть может, в будущем я приобрету право бескорыстно отдать вам себя, тогда как сейчас это будет иметь такой вид, будто я… продался вам.Про ?продался? явно вышло лишним, он всегда был неловок в словах, так что смягчить отказ, конечно, не удалось. — Другими словами, вы отказываетесь служить мне, сударь, — прямо сказал кардинал с неприкрытой досадой, сквозь которую, однако, Валера различил нечто вроде уважения, если можно было говорить об уважении к упертому глупцу, каким он, несомненно, в глазах Ришелье и был, и с этой своей пламенной тирадой будет впредь. — Что ж, мы с вами еще… сыграем. А до тех пор оставайтесь свободным и храните при себе и вашу приязнь, и вашу неприязнь. Валерка вынырнул из непрошенного воспоминания, выбитый знакомым вопросом, навевавшим дежа вю уже в этом времени. За плечо его тоже придержали знакомо, уверенно, пытливо заглядывая при этом в глаза:– Валерий, что с вами?Прекрасный вопрос, господин штабс-капитан. Если бы он сам знал! Тем более что промелькнувшее воспоминание лавиной обрушило на Валеру и следующие, и он уже не мог отличить, что было в книгах, которые писались по воспоминаниям Атоса, а что – только с ним, и в роман не попало. Ну вот точно там не было кардинала, придержавшего его за рукав у выхода и изучающе заглянувшего в глаза с вежливым житейским советом: ?Учитесь, юноша, держать своих врагов ближе друзей. Потому что жизнь бывает столь непредсказуема, что вы удивитесь. Но до того хотя бы избежите ряда разочарований, которые неизменно отвратили бы вас от радости жизни, сделав из юного гасконца в лучшем случае очередного де Тревиля, который давно живет только ушедшей навсегда молодостью, и убрав из ваших глаз этот блеск, присущий живым сердцем юношам?.И сцены с вручением открытой грамоты лейтенанта королевских мушкетеров в книге тоже не было, точнее, сцена-то была, только вот он помнил другое. ?Мне было бы приятно, – сказал кардинал, когда выдал ему взамен одного открытого листа другой, – если бы этот чин достался вам, а не вашим, без сомнения, достойным друзьям. Это бы смягчило тот ваш прежний отказ, а я люблю выигрывать, даже если на это уходит несколько лет. Окажите такую любезность мне, поддайтесь хотя бы в этом. Вы, конечно, можете вначале предложить эту грамоту графу де Ла Фер, или господину Портосу, мечтающему об оседлом образе жизни, да, мне известно и это, или и вовсе господину Арамису, которому больше подошло бы аббатство… Они от нее, без сомнения, откажутся в вашу пользу, как и должно. Но мне бы хотелось, чтобы вы согласились – сейчас?. Было там и кое-что про Миледи, еще до того, как он показал Ришелье помилование, подписанное собственной рукой кардинала, но было слишком невозможным предположить, что такой разговор меж ними и вправду состоялся…Валерка помотал головой и попробовал рассуждать логически, но логика пасовала перед масштабностью открытий. Итак, или он все же сошел с ума, или когда-то, пару веков назад, и вправду был вполне себе благородным дворянином и гасконцем Д’Артатьяном из Беарна, отправившимся покорять Париж. Дальнейшая история Валере была довольно подробно известна по прочитанному еще в гимназии роману, но сейчас открывались новые обстоятельства. Особенно волновало то, что в той, прошлой жизни, у него имелся весьма высокопоставленный знакомый, если не благодетель, не сводивший сейчас с него внимательного взгляда темных глаз в ожидании ответа.– Ничего, Петр Сергеевич, просто вспомнилось кое-что, – рассеянно обронил Валерка, когда пауза слишком затянулась. – А я уж подумал, что вам снова надо на воздух, – ехидно поддел его Овечкин, и Валера облегченно выдохнул. Штабс-капитан, очевидно, решил, что он вспомнил Ялту. Знал бы он… а, впрочем, может и знал? Фраза, оброненная им до того, ведь довольно точно повторяла сказанную кардиналом… Или же это была случайность, всего лишь случайность? Не могло же быть, чтобы два человека помнили одно и то же, чего и не было-то никогда, морок, нечистая… Но в глубине души он уже знал – было. И, вполне может статься, что Овечкин все это помнил столь же ясно, как и он сам. Но спросить об этом Петра Сергеевича напрямую было страшно. Валерка не боялся показаться глупцом со слишком живой фантазией, понапридумавшим себе невесть чего, нет, куда больше он боялся, что это все – правда, с которой придется жить. Поэтому Валера вернулся к партии, которая закончилась ожидаемо быстро: еще один шар ему не без усилий удалось отвоевать, но итоговый перевес все равно остался за штабс-капитаном.– Поздравляю, Петр Сергеевич, – выдавил он положенную формулировку, но слова не шли. Так, наверное, приносили свои извинения дуэлянты, когда нанесенное оскорбление можно смыть только кровью, дабы дать противнику необходимую сатисфакцию, но в душе ты уже знаешь, что был неправ. – Что мне в вас всегда нравилось, Валерий Михайлович, так это ваша вежливость. Приятно видеть, что вы не избавились от нее за ненадобностью. Что ж, будем считать, что нашу… отложенную партию мы все же доиграли, пусть и спустя четыре года, – тактично заметил Овечкин, хотя Валере было очевидно, что слово ?прерванную? здесь подошло бы больше. – Но я вижу, к бильярду вы сегодня не расположены. Быть может, с разговором пойдет лучше. Кроме того, эту партию вы проиграли, а еще так неосторожно дали мне повод навязать вам свою компанию на неопределенный срок по праву выигрыша, а мне о многом, – с нехорошими интонациями в голосе подчеркнул Овечкин, – да, о многом хотелось бы расспросить вас. – Что ж, это ваше право, – сдержанно кивнул Валера, отказываясь признаваться даже самому себе, что не слишком-то расстроен проигрышем. Кто знает, как пойдет разговор, быть может, и для его вопросов найдется время. Странное дело: по всем правилам, штабс-капитана ему следовало как минимум опасаться. Но Валерка, привыкший доверять своей интуиции, откуда-то знал, что этот человек не убьет его выстрелом в спину, да и бомбой в лицо, пожалуй, тоже. Наверное, если бы кто-то писал о них книгу, то непременно сделал антиподами, которые сходятся на протяжении всей повести, но так и не могут друг друга заколоть, слишком уважая противника и подспудно желая тому жизни, а не смерти. Впрочем, они и были антиподами, классовыми врагами, и Валерка Петра Сергеевича, несмотря на все их различия, уважал. И за неподкупность, которая вынудила его на отчаянные действия в ялтинской бильярдной, положа руку на сердце, уважал тоже. Хотя эта неподкупность его одновременно и восхищала, и выводила из себя. А вот за что мог уважать его Овечкин, Валера не знал. Не за что было. Не сговариваясь, вышли из бильярдной. Вечер был теплый, летний. Еще не августовский, но, может, и к лучшему: душные августовские вечера Валерка не любил. В противовес им помнил он один, щедро разбавленный ливнем и разговорами. Кажется, тот собирался повториться. Вот только без ливня. Петр Сергеевич, идущий рядом, то ли тоже припоминал что-то свое, то ли выбирал вопрос из тех, что бьют навылет. И ведь выбрал:– Я мог бы спросить вас, зачем вы прибыли в Париж, – протянул тот скучающим тоном, – но мне куда любопытнее другое... Я, пожалуй, даже упрощу вам задачу. Проносились по дороге редкие машины, смеялась спешившая куда-то пара, а Валере казалось, что жизнь замирала с каждым шагом прочь от бильярдной. Но улицы и переулки и вправду становились безлюднее. Где-то далеко часы пробили восемь. Сердце тоже билось тревожно в преддверии вопроса. – Вы, Валерий Михайлович, несмотря на все ваше показное равнодушие, все же не ожидали меня увидеть – ни здесь, ни где-либо вообще, – размеренно начал Овечкин. – Я в достаточной степени умею читать по лицам, жизнь, знаете ли, научила. Это исключает тот вариант, при котором вы знали, что я себя обнаружу и дали выследить вас намеренно. Вы же без раздумий согласились на игру без какой-либо конкретики в ставках, что было крайне неразумно. Предполагать в вас дурачка мог бы кто-то иной, я же скорее склонен подозревать, что вам что-то нужно настолько, что вы сочли данные во всех отношениях убыточные условия для себя приемлемыми. Возможно, именно от этого зависит успех вашего предприятия здесь, в Париже, в чем бы оно ни заключалось. В проницательности штабс-капитану было не отказать. – Из чего следует вывод, – логично закончил мысль Овечкин, минув очередную развилку улиц, – что именно во мне вы полагаете источник столь необходимой вам информации, и возможность ее узнать вполне оправдывает риски. Так ведь? Валерка упрямо смотрел вперед. Мощеная улица притягивала взгляд примерно также, как до того отвлекал в бильярдной штабс-капитан, мешая сосредоточиться на партии. Но про улицу было простительным. – Так о чем именно вы хотели расспросить меня? – настойчиво повторил Петр Сергеевич, повернув в его сторону голову, и шея у штабс-капитана дернулась до дрожи знакомым жестом. – Как вы выжили в Ялте? – сам собой вылетел вопрос, хотя Валера его и не готовил. – Я ведь видел, что шар взорвался. – Нет, Валерий Михайлович. Вы видели, что шар лежал рядом со мной, и вы, скажем так, прочувствовали, что биток попал в цель. Но на саму траекторию удара вы не посмотрели, не доиграли до конца, – цинично заметил Овечкин, – а потому пропустили счастливую случайность. Для меня, разумеется, для того, кто попал под ваш шарик вместо меня – просто последнюю. Там корнет был, мальчишка совсем, зашел посмотреть, как офицеры праздно проводят время. Неудачно, надо признать, зашел. Валерке стало еще гаже, чем было до того. Вечер вмиг пропах копотью и порохом бильярдной. В душе предсказуемо разливалась горечь, обнаружив в происходящем новую благодатную почву для угрызений совести. Мальчишка, сказал Овечкин. Может быть, тот был и не старше самого Валеры, а даже если и старше, какая все же нелепая случайная смерть. Особенно нелепая тем, что первоначально предназначалась другому. Свернули в очередной переулок. Валерка даже не обращал внимания на того, куда они направлялись. Петр Сергеевич шел уверенно, и сомнений, что маршрут тому известен, у Мещерякова не возникало. Сам же он был слишком занят обещанием штабс-капитана ?спросить другое? и гадал, что именно это будет. А вот сейчас огляделся. Чувство опасности внезапно заставило Валеру остановиться, прислушавшись, и по наитию, не иначе, сделать шаг назад прежде, чем он отдал себе в том отчет. Овечкин, по счастью, замер тоже, так и не завернув за угол. И вовремя. Пуля, просвистев совсем рядом и чиркнув по касательной, раздробила деталь фасада ближайшего дома со скульптурами. До этой минуты на одной из арок был симпатичный ангел с крылышками. Теперь же одно крыло будто моль проела. Валерка думал недолго. Выставил на пробу из-за угла руку с пиджаком и коротко вскрикнул на ожидаемом выстреле. Пиджак словил вторую пулю, и теперь рукав мог похвастаться подпаленной тканью. Для симметрии фокус полагалось повторить, но противник не купился бы на ту же уловку второй раз, Петр Сергеевич был в этом, пожалуй, прав. Валера представил, что наденет сейчас этот пиджак и будет совсем как подбитая скульптура на фасаде. Стало немного не по себе. Штабс-капитан, застывший в двух шагах позади него, молча прислушивался к происходящему за углом, никак не прокомментировав его выходку. Да он вообще молчал, посмотрел только цепко, когда Валерка вскрикнул, но, убедившись, что тот не ранен, снова припал к стене. В переулке было тихо. Противник, кем бы он ни был, тоже затаился. Непонятно было, чего ждал Овечкин.– Стреляют, – тоскливо напомнил о себе Валера.– Какое тонкое наблюдение, – усмехнулся Петр Сергеевич, не повернув головы. – Но нет, это, скорее, постреливают. Стреляют иначе.Валерка на ощупь потянулся к поясной кобуре, но штабс-капитан, так и не взглянув на него, раздраженно скомандовал: – Уберите свой маузер, вы не в России, проблем с властями потом не оберетесь, любая баллистическая экспертиза ваше оружие выявит, здесь такие встречаются редко. Он неохотно подчинился. Потом осмотрел местность. За углом предполагалась улица, может статься, что не одна, а разбегающаяся среди домов короткими переулками. Там, откуда они пришли, был, как он успел заметить, всего один вход, значит, с той стороны противник не подберется. Хотя это зависело от количества нападавших.– И принесла же нелегкая, знать бы еще, кого... – глухо пробормотал Петр Сергеевич, ни к кому конкретно не обращаясь. – Все ведь так тихо было, спокойно, аж тошно, пока вы не появились.– Вот и радовались бы, – огрызнулся Валера. – Лучше бы подумали, что им от вас может быть нужно. – Я и радуюсь, – покосившись в его сторону, заметил Овечкин. – Вот прямо сейчас и начну. Но с чего вы, Валерий Михайлович, взяли, что это по мою душу? Может статься, что и по вашу. Это ведь вы только прибыли в Париж, я же тут уже без малого четыре года. Здесь давно не было хорошего разбойничьего налета, вы же второй день в городе – и вот, пожалуйста, уже дебют: появились желающие вас поджарить.– Никто бы здесь меня искать не стал, – ощерился Валерка и добавил уже тише, – я и сам не знал, куда иду. От него отмахнулись как от мухи: – Вы вообще не показатель. Упустили слежку один раз, упустили бы и во второй.Это было обидно. Но больше увлекаться пикировками ему не позволили.– План такой, – отчеканил Петр Сергеевич. От прежней почти ленивой расслабленности в нем не осталось и следа. Сейчас человек, стоящий напротив Валеры, определенно напоминал хищную птицу. Наверное, коршуна, во всяком случае, словами он оперировал метко. Быстро и точно. – Разделяемся. Вы в боевой двойке, смею надеяться, работали, потому расклад будет знакомым. Я попробую зайти с тыла и по возможности выяснить, с чем они пожаловали, вы меня прикрываете. Беспощадной стрельбы на поражение не требуется, более того, она допустима только в крайнем случае. Поберегите вашу совесть, она у вас и так небезгрешна. Валерка, сцепив зубы и пропустив мимо ушей шпильку про совесть, трезво проанализировал план и признал тот на редкость слабым. Двое против противника, неизвестного количеством, огневая точка невыгодна, спина при таком раскладе остается открытой, маузером ему пользоваться запретили… – Вы все поняли, комиссар Мещеряков? – непререкаемым тоном спросил Овечкин. – И как прикажете вас прикрывать без оружия? – раздраженно взвился в ответ Валера, которому категорически не нравилась ни ситуация в целом, ни то, что Петр Сергеевич вдруг взялся им командовать, будто он был у Овечкина подчиненным или вовсе адъютантом каким-нибудь. – Слышал, вы неплохо метаете ножи, – смерил его штабс-капитан тоскливыми глазами. – Не то чтобы я сомневался в ваших умениях, но с этим в темноте будет сподручнее.И Овечкин спокойно протянул ошарашенному Валерке браунинг. Свой. – Вы с ума сошли? – от неожиданности забыл Мещеряков и свою вежливость, и вообще всяческий политес.– Пока нет. Но вы вроде бы собирались меня защищать, а не убивать, да и второй раз, Валерий Михайлович, это было бы совершенно неинтересно. Так что не сочтите за труд, выкажите ответную ноту любезности им, а не мне. И лучше все же не насмерть. Магазин здесь вместительный, вдвое больше вашего. Со всей очевидностью Валера понял, что совершенно не знал господина штабс-капитана, да и, в общем-то, рискует так и не узнать.– А дальше? – спросил он, просто чтобы не молчать. – А дальше… – задумчивым эхом повторил Овечкин с горькой усмешкой. – А дальше у вас кончатся патроны. Валерка поежился от такого перехода от ернических замечаний к суровой правде. В голосе штабс-капитана была острая безнадежность. Примиряться с ней решительно не хотелось. Ладно, решил он, в случае чего и маузер в ход пойдет, не позволять же штабс-капитану расстаться с жизнью от чужой шальной пули. Раз уж взрывчатка того не взяла, это было бы и впрямь на редкость глупо.– Но, будем надеяться, к тому моменту все разрешится, так или иначе, – обнадежил Петр Сергеевич, и с разговорами оказалось покончено. – Постарайтесь все же никого не убить, – напоследок бросил он через плечо. – Это посильная задача или вы умеете только наверняка?Валера не понимал, как Овечкин мог иронизировать в такой момент. А ведь штабс-капитан при этом собран. Собран и готов в случае необходимости поменять план, хотя альтернатив тут особо нет. – Не всегда, – так же подобрался Валерка, переняв этот тон, и заметил без всякого осознанного намека, но вышло удачно. – Осечки тоже случаются.Петр Сергеевич усмехнулся, совершенно точно поняв, о чем он подумал. А потом одним плавным движением перекатился по земле, метнувшись в направлении соседнего дома. Валерка высунулся из укрытия и разрядил воздух, не дожидаясь, пока противник среагирует. Из-за угла ответили встречной очередью, но с крохотной, спасительной заминкой. Овечкин беззвучно прокрался вдоль дома и скрылся в темноте твердой походкой знатока. Валерка мрачно застыл в ожидании, вцепившись в чужой браунинг и не сводя пальца с курка. Трезво оценил положение. Впереди ждала неизвестность, позади окопалась она же. Та, что впереди, была желаннее, потому что сулила ответы хоть на какие-то вопросы. ***За маузер хвататься ему все же не пришлось. В переулок, разумеется, пожаловали, но старательно выпущенная в ступню пуля еще никого не красила. Ранение было не из приятных, и Валерина мстительная натура мрачно торжествовала, услышав сдавленный крик противника, больше похожий на писк. По Валерке открыли ответную стрельбу, и он юркнул в укрытие, а угол дома, за которым прятался, оброс еще несколькими выбоинами.Нападавших было трое. Во всяком случае, столько насчитал Валера. Еще одному он, судя по всему, попал в бедро, так как видел, что того, прихрамывавшего, остальные оперативно утянули куда-то в глубину двора. Третьего Валерка так и не достал, потому тактически выжидал, распластавшись по стене дома и не спуская глаз с той улицы, с которой они свернули на во всех отношениях ?гостеприимную? эту. Просто на всякий случай. Браунинг оказался добротным, с магазином на тринадцать патронов. Сейчас барабан был пуст больше, чем наполовину: в ходе перестрелки несколько пуль прошили воздух рядом с целью и таким образом ушли ?в молоко?. Стрелять, чтобы случайно никого не убить, оказалось довольно сложным делом. В гражданскую с этим обращались куда менее щепетильно: отстреливайся как придется, лишь бы жив остался. Со стороны противника послышалась какая-то возня, то ли вскрик, то ли стон, приглушенное ругательство сквозь зубы чертовски знакомым голосом, шорох и топот ног. Потом все стихло. Вытянув перед собой оружие, Валера заглянул за угол, но там никого не оказалось. Обернувшись через плечо и также никого не обнаружив со стороны второго входа в переулок, он быстро пересек улицу в направлении того же дома, за которым скрылся Овечкин, прошел вдоль стены, выдохнул и, не опуская револьвера, решительно обогнул дом.Тянулась вперед бесконечной перспективой глухая стена, улица казалась точной копией предыдущей, разве что балкончики домов в эту сторону не выходили, все же, это больше напоминало переулок, а к стене дома устало привалился человек. Валерка невольно ускорил шаг, хотя и так уже видел, что это штабс-капитан, а не кто-то из нападавших. Петр Сергеевич зажимал рукой рану на правом предплечье, пиджак свободно болтался на плечах, очевидно, накинутый только что. В темноте не было видно, насколько ранение серьезно, а на осторожный вопрос Овечкин отреагировал ожидаемо:– Царапина, жить буду. Ее бы обработать и плечо затянуть так, чтобы не разлетелось. Но это уже, разумеется, не здесь. Плохо, что мне так и не удалось узнать, кто это, больно резво бегают, а, значит, в будущем возможны такие же неожиданные сюрпризы, – штабс-капитан пошевелил задетой рукой и скривился. – Но хорошо, что вы все же последовали моему совету и добавили в свой список боевых недочетов, как вы там сказали, осечки? Да, – выдохнул Петр Сергеевич с коротким смешком, – в самом деле, хорошо. Валера поравнялся с Овечкиным и оглядел его, прикидывая, о чем этот упрямец еще умолчал. Но долго прохлаждаться ему не дали:– Валерий Михайлович, раз уж вы подошли, не сочтите за труд, посмотрите, нет ли здесь на земле ножика. Я, похоже, обронил ненароком. Удобная вещица, жаль будет ее тут оставлять. Валерка, хоть и несколько удивился просьбе – им лучше было бы убраться отсюда да поскорее, а не раскопками заниматься – отказать в ней не смог, тем более что и сам знал цену хорошему оружию. Прошел несколько шагов в направлении выхода, потом, вглядываясь уже пристальнее, обратно. Блеснул на мощеной улице металл лезвия, Валера остановился, поддел нож носком ботинка – и застыл, углядев знакомую рукоять. Да не может быть, показалось, наверное. Валерка, заинтригованный, присел на корточки. Глаза еще не верили, а вот рука уже жила своей жизнью: подняла чужое оружие, повернула на тусклый свет. Но еще вернее клинок он узнал по ощущению рукояти, лежавшей в кисти. Тепло, уютно, знакомо. Нет, не ошибся. – Откуда это у вас? – удивленно посмотрел он на Петра Сергеевича снизу вверх, так и не переменив положения. – Подарок от знакомого, как раз для подобных случаев, – утомленно отозвался тот. – Видите, пригодился. А к чему вам? Вместо ответа Валерка достал из-за пояса точно такой же нож и продемонстрировал его штабс-капитану на раскрытой ладони. Наверное, он выглядел забавно, на корточках, в безлюдном переулке, с двумя-то ножами на выбор. Как в детстве играли во дворе с мальчишками в далекие довоенные игры. Там еще полагалось зажимать трофеи в кулачках. Левая или правая рука, Петр Сергеевич, какая ваша? Растерянное выражение, появившееся на лице Овечкина, его необычайно воодушевило, как обыкновенно радует чужой проигрыш, когда не можешь похвастаться собственными успехами. Оно же предсказуемо породило вопросы. Некстати вспомнилось и дело, а потому Валера поинтересовался вполне нейтрально: – Это вам Кудасов подарил?– Как бы вам сказать, Валерий Михайлович, – все еще задумчиво смотрел на оба ножа Петр Сергеевич, позабыв даже про рану. – Не думаю, что вы обратили на это внимание в Крыму, но должны были заметить на службе. Фронтовой офицер никогда не поймет штабного. И наоборот. Так что у нас с полковником таких привычек, как дарить друг другу оружие, тем более, подержанное, не водилось. – Значит, Перов, – попеняв себе за ненаблюдательность, догадался Валера. Сопоставил смутные воспоминания, как до ранения, под Бузулуком, метнул в кого-то нож, но клинка потом так и не нашел, и некрасивый рубец у поручика на левой щеке, который видел вчера в ресторане. Он явно был свежим, а еще пришелся так неудачно, что навряд ли совсем затянется. Хотя ведь Валерка и сам мог похвастаться похожим шрамом на щеке, даже на той же самой, только куда менее эстетичным. После Ялты. То был не ровный рубец, а рваная линия от стеклянного бокала, попавшего под взрывную волну и царапнувшего осколком лицо раньше, чем Мещеряков выбрался из бильярдной. Сросся шрам некрасиво и был для Валеры знаковым, причем совсем не в качестве памятной застарелой боевой отметины.Интересны были мотивы, по которым поручик прибрал нож к рукам и притащил Овечкину. Боевой трофей? Приватизация по-эмигрантски? Просто клинок понравился? Нет, все было не то, но подлинной причины Валерка не мог и вообразить, а потому оставил этот вопрос до лучших времен. Рукоять ножа согрелась в его ладони и ощущалась скорее ее продолжением, сросшимся с кистью, а не средством обороны, попадавшим в руки от случая к случаю. Началась противная морось: слишком слабая, чтобы счесть ее дождем, и слишком надоедливая, чтобы не замечать вовсе. Ночь была летняя, теперь уже свежая, как в преддверии грозы, с пылью, прибитой каплями к жадно впитывающим ее камням. Пьяная, каких в России и не бывало-то никогда. Или это все влияние Парижа?Валера рукоятью вперед протянул Петру Сергеевичу нож и мельком осмотрел штабс-капитана на предмет последствий перестрелки. Но, похоже, кроме предплечья, никаких других следов ?разбойничьего налета? не было. Кровь, пропитавшая штабс-капитану рубашку, привлекла его внимание. Царапина или нет, проблем хватало и без того. Навряд ли платок в нагрудном кармане предписывалось использовать для этих целей, но за отсутствием других вариантов из него выходила вполне пристойная повязка. – Где вы живете? – не отрываясь от своего занятия, поинтересовался Валерка. – Заглаживаете вину за Ялту? – следил Овечкин за ним глазами, и неясно было, к чему это уточнение: к возне с платком или же к еще непрозвучавшему предложению. Мещеряков зафиксировал повязку рукой и мучительно определялся, завязать платок восьмеркой или прямым морским узлом. В воздухе сгустилась некая напряженность, обыкновенно предшествовавшая важному решению. Решения у Валеры не было, он просто знал, как должен поступить. В конце концов, это было логичным продолжением истории с перестрелкой. – Не надо ерничать, Петр Сергеевич, – оборвал он штабс-капитана четко и зло. – Ваши неприятные сюрпризы могут поджидать и на квартире. А вы не вполне владеете рукой, – не поскупился Валерка на резолюцию, решив, что к сантиментам обратится как-нибудь в другой раз. Поднял глаза от повязки на внимавшего ему штабс-капитана. И заметил так же саркастично, как весь вечер упражнялся в сомнительном остроумии Овечкин. – Придется вам с этим помочь. – Я одинаково свободно владею и правой, и левой рукой, – невозмутимо покачал головой Петр Сергеевич, придирчиво проверив повязку на прочность. Потом надел пиджак, предсказуемо поморщившись. – А вот что касается вас, проверить пока возможности не представилось. Кроме того, если это все же приходили не за мной, то вас, Валерий Михайлович, вели еще от гостиницы или где вы там остановились. Значит, ждать будут там же, и явно не у меня, такая несуразность никому в голову не придет, – на лице Овечкина застыло неописуемое выражение досады пополам с принятием, и нельзя было сказать наверняка, чего в том было больше. – Да, пожалуй, это будет самым верным. Останетесь до утра, благо, недолго уже, и свою проснувшуюся совесть убаюкаете, и мне спокойнее будет. Пойдемте. Валера озадаченно последовал за штабс-капитаном, пытаясь уловить, когда же успел согласиться с обозначенным вариантом. Ведь хотел всего лишь убедиться, что Овечкин, пережив его взрывчатку, сегодняшнюю перестрелку и кто знает, что еще между этими событиями, переживет и эту ночь. Но предложение Петра Сергеевича было разумным, к тому же, в гостинице оставался Данька, и подставлять друга не хотелось никак. С живописной улицы, где с фасада дома на прохожих отныне будет смотреть некрасиво отмеченный пулей каменный ангел, свернули в другой переулок, потом и в следующий. Валерка понял, что Овечкин неплохо ориентировался в этом районе, когда штабс-капитан бесцеремонно дернул его за рукав, притормозив перед какой-то дверью с неясной вывеской. – Куда? – удивился Валера, но Овечкин уже тянул на себя дверь. Он же прошел вперед первым, дежурно раскланялся с встретившим их человеком, пожал плечами на какой-то вопрос, заданный шепотом, и потянул за собой Валерку между бесконечными столиками. Внутри оказалось кафе, в этот час практически безлюдное. Пахло корицей и еще какой-то приправой, которую Валера так и не признал. Его крайне интересовало, откуда штабс-капитан так хорошо знал подобные места. Неужто часто приходилось таким образом уходить? – Ну же, – поторопил штабс-капитан, кивнув на оказавшийся перед ними черный вход, – чему только вас в разведке учат? Шевелитесь. Полутемным коридором выбрались наружу. И всего через два поворота вышли на главную улицу, где можно было поймать такси.В авто не говорили ни о чем конкретном. Валерка искоса посмотрел на Овечкина. Повязка, видимо, пока держалась, хотя особых ожиданий на ее счет у Валеры не было. Петр Сергеевич же смотрел на плескавшийся огнями город сквозь стекло, и лицо его было совершенно умиротворенным. Валерка, в противовес, был напряжен как натянутая струна. Наконец, такси притормозило. Мещеряков опустил руку в карман, нащупав браунинг. Мелькнула мысль, что оружие Овечкину следовало бы вернуть, потом подумалось: успеется. Но на улице их никто не ждал. Как ни странно, на лестнице тоже, хотя поднимались, как действительно сработавшаяся боевая двойка: Петр Сергеевич проверял лестничные марши, Валера прикрывал со спины. Ключи в замке звякнули коротко и печально, будто поставили невидимую засечку, дверь открылась. Валерка не знал, что именно ожидал увидеть, сам он ютился в общежитии с Данькой и привык к минимальному комфорту. Привык он к нему еще в гражданскую, с тех пор так и не перестроился. У Овечкина, разумеется, был не дворец, а небольшая квартира на верхнем этаже, обставленная безо всякого изыска, скорее, по-спартански. Вполне уютная квартира, где каждая вещь знала свое место и никакого даже случайного беспорядка не наблюдалось. Первым делом Петр Сергеевич подошел к окну и задернул занавески. Потом скрылся в ванной с выглядывающим из подмышки бинтом, чтобы привести себя в порядок. Валера же упал в кресло и непроизвольно смежил веки. Насыщенный день начался еще со вчерашнего вечера, когда он бродил вдоль дворца кардинала. За ним последовали разобранный на прежние локации чуть ли не по косточкам Париж, долго и обстоятельно изучаемый, визит в бильярдную, оказавшийся живым Овечкин, партия, в ходе которой Валерка выиграл куда больше, чем проиграл, вспомнив, наконец, откуда ему так хорошо знаком этот город и, разумеется, перестрелка – все это дало о себе знать. Валера и сам не заметил, как задремал.Снилась ему Ялта, и тени воспоминаний перемежались с тем, чего и не было-то никогда. Будто штабс-капитан стоял тут же, на фелюге, с развороченной грудиной, без уха, с вывихнутой при падении рукой, словом, вид имел скорее мертвый, чем живой, и придирчиво оценивал сцену воссоединения друзей. А Валерка все крутил головой, смотря то на него, то на Бубу. Ребята же Овечкина будто не видели вовсе. И тогда Петр Сергеевич легонько повернул его за плечо, спиной к себе, развернул к своим. Наказал проникновенно так:– Не оборачивайтесь, Валерий Михайлович. Или проиграете.Он, конечно, не выдержал, и обернулся, ища глазами фигуру штабс-капитана, нужную, необходимую, но того уже не было на фелюге. Правильно, не было, Валера же его убил, в бильярдной и убил.Выстрел рассек воздух, и Буба осел у ребят на руках сломанной куклой. Море взволновалось, стало вдруг неспокойным, растревоженным. И качалась по волнам фелюга, маленькая и незначительная. Или нет. Это Валерка качался, подталкиваемый какой-то посторонней силой. Его осторожно, но настойчиво потрясли за плечо и, кажется, позвали по имени. Валера мимолетно удивился несвойственной Даньке деликатности – обычно тот для большей результативности сразу стаскивал одеяло. Не то чтобы это всегда помогало, конечно… Сквозь качающиеся под фелюгой греков воды и уплывающий образ развороченной бильярдной он разобрал короткий вопрос, вроде как "Что случилось?". – Да Овечкин опять приснился. Ялта, привычная история. Даня, легонько сжав плечо, которое, оказывается, удерживал, наконец, оставил его в покое. А Валерка провалился обратно в рваный неспокойный сон.