II (1/1)

Валера с удивлением понял, что чувствует этот город как свой. Не сразу, конечно, сначала они прибыли поездом на вокзал Гар-дю-Нор, с его триумфальной аркой, литыми поддерживающими колоннами, с украшенным скульптурами фасадом и, конечно, огромными, в пол, окнами, состоявшими из маленьких стекол. Шумный, суетливый, испещренный чужой речью как солдаты – пулями, случайно, хаотично, неточно – вокзал встретил их без особых реверансов. Просто еще одни визитеры, возможно, останутся здесь, в Париже, и станут кому-то провожающими, а, возможно, уедут вскорости. Так к чему запоминать их лица? И все же именно с того момента, как они отошли от вокзала к узким парижским улочкам, сохранившим историю нескольких столетий, впитавшим ее, казалось, в самые камни мощеных дорог и фасады зданий, ощущение странной теплоты, какое бывает, когда видишь давно потерянного друга, не оставляло его ни на миг. Разместившись в заказанной гостинице – ничего особенно, скромно, с минимальными удобствами, впрочем, им было не привыкать, зато в отдельных номерах – они с Даней отправились изучать привнесенную эмигрантами во Францию ?русскую самобытность?, проще говоря, местные питейные заведения и рестораны. О существовании таких заведений выяснили все еще в Москве, и Валерка справедливо предложил начать именно с них: конспирация конспирацией, но русский человек всегда подсознательно будет тянуться к привычному: образу жизни ли, обстановке или тарелке супа. Расчет оказался верным, хотя прежде чем они добрались до ?Корнилова?, прошел почти весь день, Даня жаловался, что больше не может пить воду с лимоном (минимальный заказ приходилось делать везде) и скоро лопнет, так что Валерке пришлось его спасать. Вода казалась ему безвкусной, пресса – поганой, впрочем, чего еще ждать от эмигрантских газет, а время – потерянным. Удача поистине несказанно к ним благоволила в этот вечер, а могли ведь и неделю таскаться по ресторанам с меньшим успехом, но им повезло. Данька первым заприметил знакомые лица:– Валерка, через четыре столика слева от тебя. Да не дергайся ты так.Мещеряков аккуратно повернул голову и не смог удержать разочарованного выдоха: да, тут был давний знакомец, полковник контрразведки Кудасов, ставленник Врангеля, притом уже порядочно нетрезвый, но почему-то Валера рассчитывал увидеть здесь совсем другого человека… или надеялся? Без этих маслянистых глазок, раздражающего смеха и чрезмерной жестикуляции. Сдержанного, цепкого – и все же располагающего. ?Да что же вы, Петр Сергеевич, никак меня в покое не оставите?, – мысленно вздохнул он: врать самому себе, кого хотел бы увидеть за этим столиком, пусть даже и в качестве заговорщика, Валерка не мог. ?Сколько можно вот так подло напоминать о себе? Четыре года прошло, а вы все не уйметесь. Будто живете рядом и появитесь в поле зрения, стоит только руку протянуть. Но ведь этому не бывать?. – Вижу, – кивнул Валера и перевел взгляд правее, на даму в перчатках, чтобы не спугнуть Кудасова раньше времени: его-то полковник в лицо не знал, познакомиться, по счастью, не успели, а вот Даню вполне мог помнить. – Не то ты видишь, гимназия, – сытым котом улыбнулся Данька, но при этом смотрел уже совсем в другую сторону. – Я вот еще один подозрительно живучий элемент срисовал, а ты все в облаках витаешь. Закажи поесть, что ли, мы здесь надолго. Валерка подумал было, что второй раз для неоправданных надежд было бы слишком, так что его уже ничем не удивить, и зря. Поручик Перов, с гитарой, прислоненной к ножке стула, в пиджаке с бабочкой, с платком в нагрудном кармане, весь из себя джентльмен, расслабленно сидел у барной стойки, будто, в отличие от них, был здесь всегда и имел на это полное право. И, несомненно, смотрел именно на занятый ими столик. Кудасов Валерку мог и не знать, но не его адъютант, еще бы, после стольких-то вечеров в бильярдной. И верно: вот взлетели брови в удивлении, взгляд потяжелел и вторично прошелся по их штатским пиджакам и брюкам вместо форменных тужурок. Впрочем, поручик прекрасно помнил некую историю об одном интеллигентном юноше, переисполненном патриотизма, который оказался вражеским лазутчиком и расчетливым убийцей, так что одежда не по форме его не обманула. – Поздравляю, – процедил Валерка в сторону Дани, почти не размыкая губ, не отводя при этом взгляда от очередного призрака своего прошлого, – он нас тоже срисовал, и, уж будь покоен, признал.Словно в подтверждение, Перов от стойки коротко кивнул Валерке в качестве приветствия, развеяв тем самым последние сомнения, что им удалось остаться неузнанными. Подошедшему официанту Валера заказал корзину с фруктами, к ней хорошо было бы вино, чтобы не выделяться из толпы, но – нельзя. Он перевел взгляд на друга, но тот преспокойно изучал Перова. – И что? – беспечно пошутил Даня в ответ на его недоумение, ничуть не обескураженный этим заявлением. – Мы тоже эмигранты. Сбежали из страны, можно сказать, еле ноги унесли, победители доблестной родине на деле оказались не нужны: комиссия не одобрила чуждые классовые элементы, какими бы геройскими они там ни были. У тебя вон отец из военных инженеров, мать врач, про моих никто не знает, что обыкновенный пролетариат, а потому на родине мы неугодны из-за недостаточно чистого социального происхождения. Прибыли во Францию, ищем лучшей жизни, будем рады лицам знакомым, незнакомым, но сочувствующим, слишком знакомым тоже, пусть и бывшим смертельным врагам. Ну как? – Ты вот это вот все прямо сейчас придумал? – ошарашенно переспросил Валера. На деле чистка по классовому происхождению только началась, и пока что докатилась до университетов, но недалек был тот час, когда и в государственных структурах начнут косо смотреть на чуждые социальные элементы, и все подвиги при этом могут оказаться не столь уж и важны, прямо как и описывал Данька. Может быть, поэтому его рапорт и оказался отклонен, подумал Валера, куда ему сейчас учиться. Да, возможно, его бы спасла профсоюзная деятельность отца в революцию 1905-1906 года, но в документах ?рабочее происхождение? у него точно не значилось, да и откуда, если его и за глаза, и в глаза иначе как ?интеллигентной гимназией? не называли? Чуял Валера, что шуточка эта давно прижилась, приросла второй кожей и скоро выйдет ему боком. – Да нет, пока в поезде ехали, тебя в дороге сморило, я и решил подумать за двоих…. А ты чего смурной такой? Я же тебе легенду рассказываю, а не как оно есть на самом деле! ?Я уже в этом не уверен?, – скептично подумал Валерка, но вслух, конечно, произнес другое: – И ничего не смурной. Я ее просто обдумываю. – А, – кивнул Даня, – ну думай, гимназия, думай, ты же у нас читаешь всякое, умный, всегда был, глядишь, сейчас найдешь кучу мелких нестыковок, залатаешь их – и легенда станет железной.Но до обдумывания недостаточно пролетарского происхождения в качестве легенды дело не дошло, потому что поручик покинул насиженное место и легко вооружился гитарой, будто брал на прицел всех окружающих. Что-то было неправильно у него в лице, но Валера не придал этому значения: Перова он изучил в Ялте не слишком хорошо, может, за давностью лет уже и позабыл о чем. Поручик оглядел публику таким говорящим взглядом, будто собрался произнести, усмехнувшись и поправив револьвером шляпу: ?Все те, кому это не очень нравится, будут расстреляны на месте?. Но возражений и не последовало, все смотрели на Перова: кто с интересом, кто лениво, кто-то, конечно, не смотрел вовсе. А поручик, наскоро проверив инструмент, запел какой-то неизвестный романс, и, судя по восторгам публики, делал это не в первый раз. Славы Касторского, конечно, Перову было не снискать, харизмы не хватило бы, но поручику, видимо, достаточно было и того, что есть.А выбор романса интересный, невольно отметил Валерка. Вроде и простенький, и наспех нарифмованный, и подавался легко, но вот слова в нем хорошие. … Знаю я, что все пути к тебе заказаны,знаю я, что понапрасну все старания,только сердце у людей сильнее разума,а любовь еще сильней, чем расстояния.А, быть может, и к тебе пришла бессонница,и лежишь ты, не смыкая взгляда синего... Валерка от неожиданности подавился половинкой очищенного яблока. Слова были даже слишком хорошими. И напоминали кое-что куда четче, чем хотелось бы.– Вот же умеют люди петь, а! – завистливо протянул Даня, не замечая его состояния и не глядя поглощая разделанный апельсин. – Яша наш, конечно, лучше, – тут же безапелляционно исправился Данька, будто цыган сейчас мог оказаться рядом с ними в Париже и пристыдить за отнятые у друга лавры, – но и этот хорош, пусть и беляк проклятый. Валерка кивнул, а сам задумался, почему именно сейчас его так резанула эта фраза. Белогвардеец или красноармеец, рабочий пролетариат или интеллигентное дворянство… только ему казалось, что история с дележкой на годных и неугодных повторялась вновь и вновь, обезличивая все, что там есть, было и возможно будет в конкретном человеке, низводя его до простого ярлыка? – Хотя нет, – критически присмотрелся Даня к поручику, видимо, еще не закончив анализ, – единственное, что в нем есть хорошего, это голос, человек он все равно дрянной. Неизвестно, сам ли Данька пришел к этому выводу, или тому способствовала одна светловолосая особа в изящном платьице, с которой юный комиссар не сводил глаз аккурат с момента прибытия в ?Корнилов? и на чье благосклонное внимание, по-видимому, рассчитывал. Особа же смотрела только на разрумянившегося от вдохновения поручика, напрочь игнорируя приосанившегося Даньку, потому даже выданная противнику язвительная резолюция настроения другу явно не подняла. Увы, к ним Перов так и не подошел. Он вообще исчез прежде, чем Валера придумал, как бы к тому подойти – в самом деле, глупо было и дальше делать вид, что они незнакомы. Просто на сцену выплыла другая исполнительница, в черном платье в пол, с массивным кулоном и высоко забранной прической, за ней выплыл скрипач, а Перов на пронзительном ?не жалею я о том, что кончилось, жаль, что ничего не начиналось? окончательно отошел вглубь сцены, в тень… к черному входу, озарило Валеру. Конечно, сейчас же лето, конец июля, почти август, даже за верхней одеждой в гардеробную возвращаться не нужно. И ведь сам же участвовал в подобном фокусе в Ялте, а, смотри ж ты, забыл, дурная твоя голова! – Разделяемся, – подскочил Валерка. – Я за Перовым, может, догоню еще, а ты оставайся следить за Кудасовым. В любом случае, встречаемся в гостинице. На улице никакого поручика, конечно, уже не было, от ?Корнилова?, располагавшегося на перекрестке, одна улочка вела явно в тупик, другая, на которую он вышел с черного входа, перетекала в слабо освещенный переулок, третья же вела на нарядную, яркую улицу или даже проспект. Валерка на секунду поставил себя на место Перова… и, игнорируя негостеприимный переулок, решительно направился в сторону основной улицы. Если он не ошибся, поручик делал ставку на то, что мыслил Валерка все еще категориями гражданской, а, значит, будет полагать, что противник вернее скрылся в сомнительном переулке, чем преспокойно вышел на светлую улицу. Какая досада, что люди все же имеют тенденцию вырастать, не правда ли. Несколько раз он приметил похожий пиджак у спешивших впереди прохожих, и каждый раз, невзначай обгоняя ?Перова?, убеждался, что это не он. Проплутав минут пятнадцать и свернув на какую-то иную улицу, тоже шумную и широкую, Валера с неожиданной уверенностью зашагал по ней на запад, будто знал, куда брести. Странное чувство для города, в котором ты впервые, но чем дальше он удалялся по улице от ресторана, тем это чувство было вернее. Будто тянуло что-то внутренним компасом, который не сбоит, никогда не сбоит. Наконец, он вышел к площади, повернул голову – да так и застыл, пораженный. Дворец, столько раз видимый им во снах, казалось, наступал на Валерку своими высокими, в пол, окнами, кокетливыми выгнутыми балкончиками и, одновременно, строгой лаконичностью фасада. Узнаваемый даже в сумерках. И Валера готов был дать голову на отсечение, что внутри там такая же каменная винтовая лестница, как ему снилось. Он моргнул, чтобы четче рассмотреть дворец, и видение стопроцентного сходства пропало. Фасад оброс скульптурами, входные двери – лепниной, балкончики явно отреставрировали и изменили стилизацию, да и флаги, закрепленные на наклонных флагштоках, явно указывали на то, что дворец отдан правительственным учреждениям, а вовсе не является частным владением. Разумеется, к нему было не подойти, и Валерка еще некоторое время слонялся вдоль ограды как неприкаянный, понимая, что найденная разгадка его совсем не радует, что она только породила другую: если он прекрасно помнил и этот дворец, и эту лестницу, и даже того человека в библиотеке, хотя человека не так четко, только глаза – то почему он это помнил, если до того не был во Франции? И почему помнил архитектуру именно до реставрации, которая явно случилась не в последнее десятилетие? У Валеры не было ответов на эти вопросы. Но что-то подсказывало ему, что они вскоре отыщутся.***Данька наутро сердито оценил его выспавшееся лицо, но пожурил вполне беззлобно:– Гад ты, Валерка. Прямо как в старые времена: ты спишь себе после своих бильярдов, а я за твоим Овечкиным полночи бегаю. Правда, потом за ним Яша ходил, меня ведь быстро в чистильщики отрядили… – Ты к чему это? – вопросительно посмотрел на него Валера, обрывая очередную ниточку к Ялте – лишнюю, ненужную. – Я вообще-то стучал вчера. И условным, и обычным, еще немного – и полгостиницы бы сбежалось, но ты так и не отозвался. Хорошо, я ночью встал, перед твоим номером свежие следы обнаружились, не то где тебя тут искать… Уснул, что ли? – Да Перов быстрый оказался, шельмец, упустил я его. Потом не сразу сообразил, как из того квартала, куда забрел, выйти и до гостиницы добраться, – тоном, полным раскаяния, выдал Валера полуправду в одной части и наглым образом соврал во второй. Ничего он не плутал, а просто ходил по городу. Долго ходил, обстоятельно, находя все больше знакомых мест, рассматривая одному ему приметные дворы и дома, отыскивая отличия, привнесенные новой эпохой, и неизменно видя за ними ?правильную? картинку. Потом вышел из старого города в более современные кварталы, минул парочку открытых ресторанов, свернул несколько раз направо, будто зацикленная стрелка компаса – и неожиданно, в паутине переулков и улиц, наткнулся на бильярдную. Наверняка она была не единственной в этом городе, но первой, увиденной здесь. И так захотелось – зайти внутрь, вспомнить забытое, ощутить радость игры, торжество победы или горечь поражения от слишком избирательных и ловких ударов опытного противника, если таковой найдется. Тогда Валеру остановило только собственное ?в любом случае встречаемся в гостинице?, брошенное в ресторане: он и без того задержался в городе, Даня наверняка беспокоился. Потом, конечно, Валера вернулся в гостиницу, прислушался к происходящему за дверью номера Дани, но там было тихо, и будить друга он не стал.Валерка просто не знал тогда, насколько задержался: что Данька уже искал его в номере, не нашел и решил еще немного подождать, да тут друга самого и сморило. Иначе бы не удержался, зашел. Руки еще, наверное, помнили тяжесть кия в ладонях и скользивший по кончику мел, помнили, как примериваться к битку, бить на выдохе, как опираться ладонями о бортик, отзеркаливая движение противника: он-то думал тогда, что оно для уверенности или, может, для уверенности показной, вроде как деморализация партнера по игре, а оказалось – для удобства: так руки отдыхали, если не делать таких вот маленьких перерывов, они так и будут в постоянном напряжении. – Ну, слушай тогда, раз тебе поделиться нечем. И в следующий раз лучше разбуди меня, потому как мне откуда знать – заплутал ты, уснул или Перов тебя выследил и убрал по-тихому в ближайшем переулке? – закончив с отповедью, приободрился Данька, которому не терпелось поделиться информацией. – Кудасов – наш клиент, точно тебе говорю. Господин полковник, судя по всему, часто бывает в этом ресторане, и окружение у него вполне себе по чину. Я там особо не маячил, так, у входа отирался, когда он уходить собрался. Так вот, из разговоров ясно одно: они для своих дел ищут какие-то бумаги. Не то досье, не то метрики, словом, бумаги давние, еще в гражданскую собранные. А дальше как в твоих сказках – ищу то, знаю что, но не знаю, где и у кого. И пока господа белогвардейцы в беспросветном тупике.– Как и мы.– Не скажи, – не согласился Даня. – Мы хотя бы знаем, почему мы в тупике. И знаем, за кем следить, чтобы они привели нас к этим бумагам. – А если это Перов? – озвучил Валера вдруг пришедшую в голову мысль. – Слушай, а ведь это идея. – Ну, конечно, это Перов и Кудасов, одна шайка, – не понял его Данька.– Да нет, вдруг искомые бумаги у поручика? – Но зачем Перову дурачить полковника, он же его адъютантом был? – по-прежнему не видел в том смысла Даня. Валерка, честно говоря, тоже, но упрямо предположил, отстаивая идею: – Своя игра?– У этого-то поручика-гитариста? Не смешно. А вот с этим бы Валера поспорил. Конечно, он не настолько хорошо успел изучить Перова в Ялте, все же объектом изучения у него был другой человек, но не мог не отметить, что поручик всегда оказывался в нужном месте, всегда сидел неподалеку и под прикрытием гитарных переборов улавливал чужие разговоры, даже не поворачивая при этом головы. И в тот роковой день Перова не оказалось в бильярдной скорее по чистой случайности, не то неизвестно, каким был бы исход партии: Валерка помнил сковавший внутренности холод, когда изъятый штабс-капитаном бильярдный шар, отличавшийся от шаров на сукне всего-то каким-то полутоном, блеснул в свете тусклых ламп желтым, чуть не выдав его с головой, это было так близко к провалу… – И вот еще, – добавил Даня, вспомнив что-то, – они сказали, что жаль, с покойника бумаг не спросить. Так что не Перов это.Валера все равно не выглядел убежденным. – Сегодня опять в ?Корнилове? их караулить будем? – с сомнением спросил он. На месте Перова, столь лихо от него ускользнувшего, Валерка бы туда с неделю не совался, чтобы господа преследователи понервничали и либо поискали себе другие развлечения, либо пораскинули мозгами, отыскивая иные варианты наблюдения. В любом случае, слежку бы это порядком усложнило. – Нет, – покачал головой Даня. – Собираются они в этом ресторане через день, так что сегодня мы их точно не увидим... Да, полковника до дома мне проследить не удалось. Он взял такси, и, пока я на ломаном французском объяснял, что мне нужно не по конкретному адресу, а за конкретной машиной, был таков, – невесело рассмеялся Данька и подвел итог. – Так что сплоховали мы с тобой оба.– Значит, будем исправляться, – в тон Дане ответил Валера и прикинул. – Хорошо, адреса полковника мы не знаем, Перова тоже, в ресторане они будут только завтра, и то на поручика я бы не рассчитывал… Тогда что делаем сегодня? Можно просмотреть эмигрантские газеты, чтобы понять, какие настроения диктует пресса, но это занятие часа на три, не больше. – Свободный день, – как-то слишком быстро нашелся Данька. – Газеты просмотрим завтра, а сегодня… погуляй, город сходи посмотри, когда еще в Париж отправят, не все же контрреволюционеры и беляки недобитые по заграницам сидят. – А почему в единственном числе? – уловил оговорку Валерка, давно привыкший больше ориентироваться на слух, чем на визуальную составляющую. – Я, допустим, город посмотрю, а ты-то чем заниматься будешь? – А у меня тут… встреча, – лицо Даньки медленно, но верно приобретало интересный оттенок, недалекий от цвета спелого помидора. Догадка не заставила себя долго ждать. В самом деле, какие могли быть у Дани встречи в городе, в котором он до того не бывал, если только не… – Постой-постой, – ухмыльнулся Валера, практически не сомневаясь в ответе. – Уж не вчерашняя ли это мадмуазель в легком платьице? Блондинка с карими глазами, сидевшая у сцены?– Ничего-то от тебя не скроешь, – смущенно пробормотал Даня. – Ну да, она. – И как ты справишься, интересно, языка толком не зная? – подначивал друга Валерка, которому и вправду было интересно. – Дама, между прочим, не таксист, ей придется говорить что-то поинформативнее, чем ?вон за той машиной и побыстрее?. – Так она и не француженка, а эмигрантка, – принялся защищаться Данька, тут же выдавая себя с головой, – так что прекрасно владеет русским. Семья перебралась из Петербурга в Париж еще до революций.– Уже и познакомился, значит. Полковника упустил, а вот девушку нет. Молодец, – Даня шутливо замахнулся на него, и Валера поднял руки, сдаваясь. – Все, все, понял. Но она ведь с Перова глаз не сводила, разве нет?– Это мы еще посмотрим, – сверкая глазами, решительно пообещал ему Данька. Счастливый он был человек, однако: в первый же день в Париже нашел, кем увлечься. Если бы у Валеры все было так просто. Не то чтобы он никем не увлекался, хотя, пожалуй, что и никем, не считать же детских симпатий в гимназический период да смутного чувства к Ксанке, оказавшегося все же дружеским. Просто хотелось, как в книгах. Понять, распознать, не ошибиться, выбрать правильно и не метаться больше. И твердо знать, что вот это – твое. Жизнь же пока Валере такого человека не предложила.***Валерка и в самом деле побродил по городу. Именно по улочкам, по которым когда-то ездили кареты, а то и скакали отважные солдаты на своих лошадях, где девушки были скромны и кокетливы, а любая тень, брошенная на честь благородной дамы, оскорбление или неудачная шутка решались дуэлью. Иной раз он знал, куда свернуть, чтобы срезать путь, но куда чаще из-за этой непонятной уверенности упирался в стены возведенных домов, которых здесь не должно было быть. Мысль, что улицы перепроектировали, и именно поэтому известные ему дороги зачастую оборачивались тупиками, уже не удивляла. Дважды ему показалось, что за ним следят. Однако, как Валерка ни караулил, из-за угла в тупике так никто и не вышел. А ведь Мещеряков, заподозрив за собой хвост, вернулся в этот тупик намеренно, убедившись, что иных выходов там нет. Безуспешно. То ли его преследователь оказался ловчее, то ли Валерка вообразил себе невесть что.Решительно оттягивал момент, который, как он знал, все же наступит. Потому что в ту вчерашнюю бильярдную комиссара Мещерякова, бессовестно пользовавшегося самовольно назначенным Даней свободным днем, отчего-то тянуло с удвоенной силой. К трем пополудни все интересующие его улочки оказались исхожены, в одном из парижских кафе был выпит прекрасный кофе. Погода, как назло, стояла самая что ни на есть солнечная, так что впору было бродить по паркам и, пожалуй, действительно дышать Парижем, раз уж ему представилась такая возможность. Но куда притягательнее цветущих парков для него по-прежнему оставалась бильярдная в сумрачном тупике между двух улиц, обнаруженная вчера. К шести вечера этому притяжению он противиться перестал. Бильярдная в Париже ничем не напомнила Валерке тот ялтинский подвальчик, прокуренный, но все же родной. Здесь все было другим – модные лампы, вмонтированные в стены, освещавшие помещение слишком ярко... Вроде бы то же зеленое сукно, а вот поставленные на борт бокалы, пусть и придерживаемые ладонями, вызвали у него жгучее недоумение. Ладно бы это была сигара, теплящаяся в пальцах... впрочем, нет, не о том.Он решительно подошел к свободному столу и ждал непонятно чего. Что кто-то вызовется составить с ним партию? Полноте, комиссар Мещеряков, вы не в Ялте, здесь на одной дерзости партию не получить. И вообще, тут, как и везде, наверняка играют с твердыми ставками, а, значит, и партнеров выбирают себе вдумчиво. Что так, что эдак, залетный, никому неинтересный игрок вызовет у завсегдатаев скорее опасение, чем ажиотаж, если он, конечно, не богат как Крез. Валерка сжал кошелек в кармане, но и так помнил, что тот не набит франками под завязку. Он задумчиво повертел в руках кий, вытащенный из стенда, вспоминая позабытое ощущение азарта, готовое выпорхнуть на поверхность, ожить с первым подходом к битку, если не раньше, но… его не было. Ожидания оставались лишь ожиданиями и совершенно не оправдывались. Еще вчера Валера был уверен, что стоит только подойти к столу и взять в руки кий – и вернется прежнее очарование бильярда, в котором в равной мере сочетались азарт, холодный расчет, увлеченность и трезвая голова. Но прошла минута, другая – и ничего не поменялось: кий в руках оставался просто кием, деревяшкой с набалдашником, пустой и молчаливой. Не возникло азарта и куража, и желания играть, что закономерно, тоже не появилось. Была только непонятная муть, вроде потревоженной памяти и незакрытых долгов, которая призывала вернуть кий в стойку и уйти отсюда, потому что теперь подойти к столу и составить с кем-нибудь партию он бы уже не смог. Выйти из бильярдной, ещё немного побродить по Парижу, выловить Даньку, если он все же соизволит появиться в гостинице до ночи, и заставить интеллектуально трудиться, перебирая подшивки газет. И навсегда забыть дорогу сюда, потому что прошлое невозвратимо… В спину Валере, под левую лопатку, с безупречной точностью уткнулось чужое оружие, а глубокий голос, обладателя которого он уже четыре года как не чаял увидеть среди живых, произнес с едва заметным французским акцентом:– Бросьте кий, Валерий Михайлович. Вы убиты. Он медленно, как во сне положил кий на сукно и повернулся к своему прошлому. Без страха, без опасений, будто столкнулся с неизбежным, от которого и убегать-то уже не хотелось: устал.В руках у Овечкина не было револьвера, только перевернутый кий, в качестве оружия годившийся разве что с очень большой фантазией. А на лице – кривая усмешка, пересекавшая лицо, при этом не касавшаяся глаз. Почему-то Валерка из всего образа выхватил только эти несколько деталей, определяющих, знакомых. Выхватил быстро и жадно, как вор, покусившийся на что-то, ему не принадлежавшее. Остальное пришло позже. Впрочем, улыбка, направленная на него, раньше у штабс-капитана была теплее, и тому имелись вполне понятные причины. – Ну хоть как на покойника не смотрите, чему-то вас там все же научили, – оценив немую картину, заметил Овечкин, изрядно Валерке при этом польстив. – Раньше лицо у вас было куда выразительнее, что при желании хоть читай как с листа. – Рад вас видеть, Петр Сергеевич, – вымолвил Валерка, разомкнув пересохшие губы, и только потом понял: а ведь и вправду рад. – Вижу, – коротко посмотрел на него штабс-капитан. Ново, непривычно. – Даже странно, с учетом нашей последней встречи. Валера невольно опустил глаза. Что-то подсказывало ему, что если он сейчас надумает извиняться, то все же нарвется на пулю. Во всяком случае, сам он бы с таким шутником не церемонился, да и есть вещи, которые не прощают. Валерка ведь до сих пор не знал, как бы выкручивался, предоставься ему возможность переиграть те события, и хорошо, что все эти петли времени существовали только в фантастических рассказах. Он вот вполне допускал, что так бы и остался в поворотной точке, если бы не нашел идеального решения, при котором и командование получит схему, и все они выберутся из Ялты без потерь, и не умрет никто – ни Овечкин, ни Касторский.В настоящем же до его вытравленных кошмарами разной степени дряхлости прожитых лет никому не было дела, и по счастливому случаю совесть теперь могла инкриминировать Валере разве что попытку убийства, а не его само. Но от этого почему-то не становилось легче. Пальцы все же потянулись решительно к кию на сукне, чтобы его убрать – Валерка не любил беспорядка и еще меньше любил привносить его сам. – Играете? – спросил его Петр Сергеевич привычным тоном, как раньше: ?Еще одну партию, Валерий Михайлович??, и колесо времени сделало крутой оборот назад, отбросив Валерку во времена Ялты, где ему снова было семнадцать, и игра в бильярд шла сначала затем, чтобы зацепить объект, а потом уже и потому, что хотелось, и пело все внутри, хорошо и незнакомо – при достойной конкуренции, случавшейся нечасто, чувство казалось вполне ожидаемым. Валерка сжал кий. Что он там говорил о том, что не сможет взять его в руки? Чепуха. Ему просто не попадался достойный партнер и партнер знакомый. Сейчас и речи о том, чтобы уйти, уже не было. – Признаться, давно не доводилось, – осторожно согласился он. Пальцы, подрагивающие в нетерпении, сказали бы иному собеседнику больше, чем слова, но Овечкин смотрел исключительно Валере в лицо, пытливо, будто проверяя, сколько теперь правды в той или иной фразе.Правды было даже слишком много, ведь на самом деле, действительно давно, с Ялты, но будь он проклят, если это озвучит. Поблажек Валерке не требовалось. – Старые привычки не забываются, – пожал плечами штабс-капитан, решительно снимая пиджак. Под пиджаком обнаружилась рубашка, выглядывавшая из-под серого жилета, – вспомните. И, да, – безапелляционно заявил Овечкин, подкатив к нему биток по сукну, – в этот раз, пожалуй, разбиваете вы. Но Валерка уже давно был не мальчиком, чтобы кидаться в авантюры, не подумав. – Петр Сергеевич, – напомнил Валера в ответ на нетерпеливый взгляд, и не подумав примериться к битку, – вы не озвучили ставку. – Действительно, – застыл штабс-капитан над выровненной пирамидой, прикинул что-то. – На деньги с вами играть неинтересно будет мне, а на интерес, полагаю, вам, что уводит нас из области конкретики в туманность неопределенности... Ну-с, что предложите? Валерка перебрал варианты. Практически также холодно и расчетливо, как когда Овечкин его разоблачил в бильярдной, с той лишь разницей, что тогда ставки были выше. А еще сделал очевидный вывод, который ему следовало бы сделать сразу, как только он увидел Петра Сергеевича. В одном городе собрались сразу трое белогвардейцев. Кудасов, которого они не без оснований подозревали в заговоре, Перов, который неясно, замешан ли был в этом или у него с полковником образовались свои дела и, наконец штабс-капитан, который был весьма дружен с поручиком еще в Ялте. Похоже, судьба сама давала ему в руки удачные карты, оставалось только правильно ими распорядиться. – У меня есть несколько вопросов, которые я хотел бы прояснить, – наконец, решился Валера. – Они и будут ставкой. – У вас или у ЧК? – живо поинтересовался штабс-капитан, показывая, что не ошибся Валерка с выводом: слишком уж хорошо тот был осведомлен. – У меня. – Допустим… Ну а если проиграете? – педантично допытывался Петр Сергеевич тоном человека, уверенного в том, что проиграет не он. – Те же условия, – скрепя сердце признал Валера. Хотел хоть в этот раз сделать все по-честному. Размах совершаемой им глупости настиг его даже раньше, чем на это обратил внимание Овечкин: – Да вы игрок, Валерий Михайлович, азартный игрок, – что-то в этой фразе показалось Валерке смутно знакомым, но Петр Сергеевич уже продолжил тем же тоном, что и в Ялте, указывая ему на допущенные огрехи. – Количество вопросов вы не определили, их границы тоже, да и гарантий правдивости ответов у вас, строго говоря, никаких. Однако, прошу. Валера молча оценил грамотную конструктивную критику, вслух же не сказал ничего. Этому тоже научило военное время: не размениваться на пустые пикировки, если к цели они никак не приближают. А целью был выигрыш, вероятность которого от несомненной была невообразимо далека. Разбивка вышла удачной: то ли компенсация клокочущей внутри досаде, то ли просто случай. В углу дожидались своей очереди стоявшие в паре зайцы, из этого вот шара, удачно застывшего вдоль борта, мог бы выйти француз… – Кстати, Валерий Михайлович, а что вы делали на улице Сент-Оноре? – спросил вдруг Овечкин, отвлекая его от просчета комбинаций. – Где? – от неожиданности озадачено переспросил Валера, хотя и в первый раз все прекрасно услышал, но в названиях местных улиц все же ориентировался не слишком хорошо.– Ну как же, – не поверил ему штабс-капитан, – вы ведь вчера с час, не меньше, простояли у дворца Пале Рояль, точнее будет сказать, промаялись, слоняясь вдоль ограды без особой цели и этим несколько нервируя охрану. Потрясающе, с досадой подумал Валера. Значит, он не только Перова упустил, но упустил еще и то, что поручик сел на хвост, превратившись из преследуемого в преследователя. Радовало только, что удобства слежка тому явно не доставила: насколько Валерка помнил, он вчера долго и много где слонялся ?без цели?. Потом пришла и другая догадка: если Перов следил за ним от самого ресторана, то наверняка теперь знал и гостиницу, где они остановились. А вот это было уже совсем некстати. Впрочем, имелась и хорошая новость: поручик точно общался с Овечкиным, раз тому все было известно о его вечерних похождениях. – Изучал город, – буркнул Валера вместо нормального ответа, которого у него все равно не было. – Странное место вы выбрали для знакомства с Парижем, – все так же настороженно прояснял что-то для себя штабс-капитан с непонятной настойчивостью к праздному вопросу. – Начинают обычно с ?визиточной? Эйфелевой башни, ее шпиль отовсюду виден.Валерка пожал плечами – странное или не очень, то было его место в этом городе. Потом и вовсе оставил разговоры, полностью сосредоточившись на игре.