Глава 14. Spit It Out (1/1)

?Если тебе больно,Я заменю этот шум тишинойИ прогоню его из твоей головы.?Можно ли назвать то, что произошло между ними, слабостью? Можно ли списать произошедшее на эмоциональную истощённость или на то, что они были нужны — как нужны и сейчас — друг другу слишком сильно? Можно ли, в конце концов, забыть о том, что те долгие и жаркие минуты, тянувшиеся, как сама вечность, из недоступных превратились в доступные, но, по сути своей, украденные? И возможно ли, что эта слабость — есть сила? Вопросы, сгущающиеся в сознании подобно пасмурному небу, и догадки, сменяющие одна другую, не позволяют Курту выровнять дыхание: он дышит урывками, снова и снова мысленно возвращаясь к тому моменту в гостиной. Он уже и не помнит, когда в последний раз чувствовал что-то подобное, если чувствовал вообще; он не помнит, было ли ему когда-либо так же восхитительно хорошо, как сегодня, пока Карсон, удерживая его за талию и позволяя истязать себя, истязал его сам, глубоко и густо дыша в шею и будто в бреду толкаясь бёдрами навстречу жаждущему телу. Никогда раньше до этого Курт не был настолько свободным и парящим; никогда раньше он не ощущал потребности замедлить время, остановить его к чёрту и остановиться самому, чтобы только продлить хрупкий момент, чтобы только пожить ещё немного.Шатен очень хорошо знал, каким отзывчивым может быть в руках мужчин, в руках, ласкающих его. Знал обо всех своих слабостях относительно тёплых или страстных ласк, знал о темпе, в котором быстрее всего подходил к краю, и о том, в какое место нужно надавить партнёру, чтобы вынудить его таять прямо в сильных руках. Однако Курт и подумать не мог, что с Карсоном всё, испытанное им раньше, нещадно усилится в несколько раз, если не сказать больше. Если не сказать, что под собственной кожей он начнёт чувствовать отголоски ощущений, расцветающих в груди самого брата, и можно лишь догадываться, в их связи ли дело или в чём-то другом — в чём-то куда более сильном, чем она.С момента яркого и долгого оргазма прошло чуть больше получаса, а в теле всё ещё теплится нега, как будто и не желающая из него испаряться. Отзвуки испытанных ощущений проносятся по коже теперь медленно и лениво, но сильнейшее чувство умиротворённости по-прежнему на поверхности. Если сильно захотеть, к нему можно было бы даже... прикоснуться?Курт слизывает с пальца попавший на него соус кончиком языка и смакует острый привкус, каждый раз неосознанно вздрагивая, когда из уборной доносятся какие-либо звуки, помимо шума воды. Он уже принял душ и теперь отправил туда брата, пользуясь временем, чтобы разогреть их успевший остыть ужин. Пока Карсон где-то там, наслаждается теплотой воды и наверняка (Курт это чувствует) думает о том внезапном и мощном взрыве страсти, он сам представляет, каково было бы войти туда сейчас. Каково было бы вновь увидеть сильное стройное тело брата, зная теперь, каким он бывает, когда получает удовольствие? Каково было бы смотреть в его глаза и собственным взглядом стараться показать, как невероятно он красив, когда отпускает себя? Молодой, сексуальный, нуждающийся. Нуждающийся, Хаммел смеет на это надеяться, в нём. И одной лишь мимолётной мысли об этом достаточно, чтобы почувствовать фантом былых ощущений и начать опасаться собственной проявляющейся в сердечных делах импульсивности.Всерьёз задумываясь над тем, что показал ему близнец этим вечером, Курт упускает из виду тот момент, когда звуки льющейся воды, доносящиеся из ванной комнаты, стихают. На границе с шальной мыслью о том, что Карсон раскрылся недостаточно и что самому шатену до пульсации в грудной клетке хочется услышать его, узнать ещё более раскрепощённым, приходит ощущение того, что больше он в комнате не один. Место между лопаток и напряжённую спину едва не жжёт, и он, опуская веки на несколько секунд и преувеличенно-спокойно выдыхая, разворачивается к застывшему в дверях мужчине.Его взгляд мог бы быть нечитаемым, если бы Курт уже не видел именно такой и именно сегодня: точно так близнец смотрел на него, когда шатен только-только устроился на его бёдрах этим вечером. Удивление, постепенно превращающееся в томящееся желание.Оперевшись об арочный косяк плечом, Карсон наблюдает за ним. Курт может только догадываться, о чём сейчас думает брат, потому что его непривычно тёмные глаза чересчур глубокие; как будто с момента их общего на двоих падения прошла единственная минута. Всеми силами игнорируя желание прямо сейчас подлететь к нему и прижаться к тёплому распаренному после душа телу своим, Хаммел накрывает на стол, улыбаясь краем губ, и пытается всячески удержать ухающее куда-то вниз сердце, когда, проходя мимо него к столу, ладонью Карсон касается напряжённого бедра, а пальцами слабо сжимает покалывающую кожу сквозь мягкую ткань спортивных брюк.— Не уверен, что в моей квартире когда-либо ещё пахло так же вкусно, как сейчас, — Филлипс улыбается, наблюдая за суетящимся братом, и склоняется над тарелкой с запечёнными в духовке кусочками телятины, — и я говорю не только о... — он осекается, слыша шлейф от запаха тела Курта, проходящего рядом, и сглатывает, — еде.Наверное, этот самый запах до сих пор на кончиках его пальцев. Терпкий, родной, волшебный. Именно так пахнет Курт, именно так и предпочёл бы сойти с ума Карсон — вдыхая извращённо-прекрасный запах его удовольствия и удерживая в руках содрогающееся тело стонущего великолепия.Замечая эту заминку и всё ещё улыбаясь двойственности сказанных близнецом слов, Курт кладёт вилку рядом с его тарелкой и, касаясь пальцами плеча, протискивается в пространство между столом и краем стула, нагло и долгожданно (словно иначе он теперь и не сможет прожить) усаживаясь на его бёдра. Выражение лица Филлипса делается беззащитным, но беззащитным в откровенном смысле этого слова, а Курт, двигаясь ближе к его груди, показательно робко спрашивает:— Можно? То, что он делает, видится Карсону очередной провокацией, и он берёт себя в руки, улыбаясь с оттенком нахальства и наслаждения происходящим.— С каких пор тебе требуется моё разрешение? — переплетая пальцы на пояснице близнеца, мужчина выгибает одну бровь. Действительно, едва ли не с самого дня их знакомства Курт, если чего-то хотел, брал и делал это, в отличие от него самого, больше похожего не на без малого тридцатилетнего мужчину, а на неопытного и робкого юношу.Кивая, шатен улыбается мягкой улыбкой.— Славно, — он оборачивается к столу и, поливая мясо традиционным соусом, накалывает на вилку небольшой кусочек, после поднося его к губам близнеца и выжидающе приподнимая подбородок. — Открой-ка ротик, малыш.— Малыш? Это я-то? — Карсон давится воздухом, смыкая объятие крепче, и прижимает близнеца теснее к себе.На низ живота некстати давит, и, памятуя о том, что совсем недавно они оба распались в руках друг друга, мужчина кривит губы: похоже, отныне это — грозящее затопить внутренности тепло — станет постоянным его спутником. Курт же только изящно пожимает плечами.— Ты называешь меня мышонком, и я понял, что и мне хочется называть как-нибудь тебя, — его свободная ладонь ненавязчиво гладит бедро брата, а пальцы бегают туда и обратно по упругой коже. — Ну же, Карсон, открой рот, пока я не передумал ухаживать за тобой.Повинуясь просьбе (или не только ей...), Филлипс ловит кусочек мяса губами, забирая его языком и тут же сквозь зубы втягивая воздух. Он пыхтит и шипит, пока Курт, склонив голову набок, не сводит с него своего взгляда, ни на секунду не переставая ласкать кожу сквозь грубую ткань старых джинсов.— Горячо, — гудит Карсон, — но чертовски вкусно. Как и всегда.Польщённо улыбаясь, Хаммел кивает.— Благодарю. Ещё? — он накалывает на зубчики вилки кусочек поменьше и вновь подносит его к губам брата.— О да, — Карсон облизывается, — ещё.Курт щурится, распознавая в его голосе нотки нетерпения. Он улыбается шире, даже и не думая сдерживать эмоции, и качает головой, осторожно щипая бедро Карсона.— Об одном ли и том же мы говорим?Должно быть, Филлипс только сейчас понимает, что выдал Курту свои желания не только относительно еды. Он опускает голову и лбом упирается в его плечо, издавая грубый стон.— Задницей чую, что лучше мне помалкивать... Это настолько трепетно, что всё тело Хаммела тотчас покрывается мурашками. Они оба знают, о чём таком ?ещё? говорит Карсон и что именно он имеет в виду. Они оба знают, что воспоминания часовой давности слишком реальны и слишком привлекательны, и оба, Курт отчего-то уверен в этом почти абсолютно, не хотят прекращать. Он, по крайней мере, не хочет точно, поэтому и откладывает вилку в тарелку и руками обнимает плечи близнеца.Целуя его скулу и кончиком носа подталкивая тёплую мочку покрасневшего ушка, шатен прикрывает глаза, наполняя лёгкие ароматом душистого тела и того запретного, что Карсону так и не удалось смыть с помощью воды. Он отпускает собственный жаркий выдох в кожу на боковой стороне его шеи и льнёт ближе под напором сильных и оберегающих ладоней.— Я тоже, — шепчет он так, чтобы близнец ощутил в себе всё, что чувствует Курт, — я тоже хочу ещё.Филлипс снова издаёт стон, но более хриплый и низкий на этот раз. Он поднимает голову с плеча брата и губами прижимается к его виску — так невинно и осторожно, что Хаммелу становится невыносимо хорошо от мысли, что именно рядом с ним Карсон не боится быть таким уязвимым. Он остаётся таким же сильным, несомненно, но чем ближе друг к другу они оказываются, тем больше хрупкости узнаёт в нём шатен.Когда Карсон мягко отстраняется, то в глазах Курта видит безграничную нежность. Теперь в сине-серой глубине нет и намёка на доминантность, коей близнец поразил его часом ранее, и такой контраст воистину завораживает. Всё в нём завораживает мужчину, решающего, что близость этого человека — его благословение. Они продолжают ужинать в по-идеальному напряжённом молчании: ладони Филлипса смело и даже собственнически блуждают по пояснице и спине брата, а сам Курт заботливо кормит его сочным мясом, не забывая о спагетти в винном соусе и позволяя кормить и себя. У Карсона это получается весьма ловко, но капли соуса всё-таки попадают на кончик носа Курта. Мелодично и тихо смеясь, он оглаживает его плечо и высовывает язык, безуспешными попытками дотянуться до испачканного места веселя близнеца.— На кого я похож? — Курт подавляет смех и прочищает горло, смотря на Карсона в упор и выгибая правую бровь.— На кота, который накосячил.Его слова звучат негромко, потому что мужчина чувствует, как важен этот момент. Как важны теперь все их моменты.— Нужно ли мне готовиться к наказанию? — ох, ну конечно. И как мог Курт пройти мимо такой возможности?Опуская взгляд к его губам, Филлипс медлит. Он щурится, делая вид, что обдумывает ответ, и подушечкой указательного пальца ведёт от его открытой ключицы к середине груди, скрытой светло-серой тканью футболки.— Нет, — Карсон улыбается и смотрит в его глаза, — ты слишком мил и ценен, чтобы подвергаться каким-либо наказаниям. Да и к тому же, — подаваясь вперёд и быстрым мазком слизывая каплю соуса с кончика носа Курта, он гладит ладонью его щёку и переводит дыхание, — наказания — это по твоей части.Это заявление заставляет Курта рассмеяться. Он всё ещё тронут тем, что сделал близнец только что, и этот лёгкий флирт, сквозящий между ними, слишком прекрасен, чтобы его прекращать.— Спасибо, — Хаммел улыбается, а Карсон задерживает дыхание. Он рассматривает ямочки на щеках брата, линию его тёплой и искренней улыбки, ныряет в омут глаз... и не понимает, как до сих пор жив. Курт выглядит по-настоящему счастливым, прижимаясь к нему, и если хотя бы часть этого счастья связана с его близостью, то Филлипс отдаст ему всего себя, чтобы всегда видеть его таким светящимся.Облизывая губы, он, иногда ещё смущающийся моментов, подобных этому, кладёт правую ладонь на середину спины брата и мягко давит.— Не заблудился сегодня?Карсон, должно быть, никогда не догадается, каким заботливым проявляет себя рядом с Куртом и для него. — Нет, — качая головой, шатен спокойно улыбается, — ты объяснил всё очень ясно и чётко. И, говоря по правде, у меня такое чувство, что всю жизнь я провёл именно здесь. Это странно? — он кривит губы и склоняет голову набок.— Это неплохо звучит, — с самодовольством отвечает Карсон. — Нравится Лондон?— Он... уютен. Здесь много зелени и...— И есть я?Курт замирает. Он вдруг осознаёт, что, да, всё, что ему нужно — в этом городе. Вот здесь. Сейчас.— Именно, — он уверенно кивает, стирая с лица былую весёлость, — здесь есть ты.Заключая близнеца в кольцо рук, Курт сжимает его в объятии так крепко, как только может. Его щека трётся о тёплую щёку Карсона, а от ощущения безопасности, которое непременно появляется всякий раз, когда Филлипс прижимает его к себе вот так крепко, желудок скручивает жгутом. Речи о порхающих бабочках не может и быть; то, что Курт испытывает к брату, шкребёт по всем его внутренностям, царапает, словно крысы, грызёт его изнутри, потому что одна лишь мысль о том, чтобы вновь потерять его, вызывает панику. Потому что Курт больше не может паниковать.Трепетно и нежно целуя висок Карсона, он медленно и тягуче ведёт по его волосам носом, дыша запахом, запавшим в душу. Касается его щёк пальцами и сжимает большими подбородок, разводя две мягкие линии под нижней губой и оглаживая кожу с проступающей на ней щетиной.— Ты устал? — голос Курта тихий, шелестящий. Он бы хотел прямо сейчас спрятаться под одеялом вместе с близнецом и согреть его наверняка прохладные стопы. Они всегда прохладные.— Ужасно, — глубоко вдыхая рядом с шеей Курта, Филлипс кивает, — хочешь уложить меня в постель?— Ужасно, — эхом вторит шатен; в его тоне появляется намёк на улыбку, а объятия постепенно слабеют. — Позволишь мне это?На обдумывание ответа Карсону не требуется и секунды.— Всё, что угодно.Первым в спальню входит Курт. Он сжимает ладонь близнеца в своей, оборачиваясь к нему с ласковой улыбкой, и тянет его в сторону кровати, совсем скоро осторожно его отпуская и, не сводя взгляда со спрятанного тенью лица, стягивая с себя футболку. Шатен медлит, когда и Карсон избавляется от джинсов, и переодевается в пижамные брюки, не заботясь о том, чтобы аккуратно сложить снятые вещи.Бёдра близнеца мелькают совсем рядом, когда Курт, забираясь под одеяло, ждёт его, а тёплая ладонь совсем скоро накрывает его собственную. Он раздвигает ноги Карсона коленом и стопой проводит по его голени, задумываясь о том, что вечерами его кожа всегда холодная, а по утрам — невероятно тёплая. Настолько тёплая, что вот уже которое утро подряд его не хотелось выпускать из постели даже на минуту.— Я нашёл один тренировочный зал недалеко отсюда, — прикрывая глаза, начинает Курт, — планирую завтра размять мышцы. Заберёшь меня?Карсон мычит, во всех красках представляя, как именно его близнец собирается разминать мышцы, и устраивает ладонь на его бедре, потирая сквозь шёлковую ткань пижамной штанины край резинки его боксеров. — Об обратном не может быть и речи, — оставляя поцелуй на кончике носа Курта, мужчина укрывает их одеялом плотнее и кладёт голову на подушку. — А теперь спи. Совсем утомил меня своей болтовнёй.Тихо фыркая, Хаммел приподнимает ногу и коленом сладко и едва ощутимо давит на его пах, в ответ получая неясное ворчание. Он улыбается с закрытыми глазами, засчитывая на свой счёт ещё одну победу, и проваливается в обволакивающий, словно мёд, сон.***Второй после отпуска рабочий день Карсона тянется ещё дольше, чем первый. Разумеется, вполне естественно то, что работать именно теперь, когда дома его ждёт родной человек, готовый отдавать ему себя и принимать его нелепые попытки делать то же самое, гораздо тяжелее. Особенно после того, как этим утром, будучи спящим, Курт выгибался в его руках так неестественно, но желающе, что всякая мысль о работе или чём-то постороннем вылетела бы из головы любого даже самого целомудренного человека, коим мужчина, на своё счастье, вовсе не является. Огромных усилий ему стоило подавить поток воспоминаний и образов и подняться с постели, и последним и единственным, что он сделал, стал лёгкий и ненавязчивый поцелуй в обнажённое фарфоровое плечо близнеца.Мысли о тёплой квартире и нежном взгляде ласковой синевы к вечеру становятся единственным, о чём вообще думает Карсон, и, наконец-то покидая редакцию и спускаясь на подземную парковку офисного здания, он вовремя вспоминает, что Курт сейчас и не дома вовсе. Он отправил адрес несколько часов назад, сообщив, что пробудет в репетиционном зале не один час, и мужчина вновь подумал, насколько целеустремлённым и отдающим себя любимому делу он был. Словно балет и правда являлся отдушиной, единственным, что радовало близнеца по-настоящему и ярко, вне зависимости от обстоятельств или его настроения.Сверяя адрес, написанный в смс-сообщении, с данными, которые он только что вбил в навигатор, Карсон сворачивает в нужном направлении. Он заскакивает в супермаркет по пути, чтобы купить несколько воздушных пирожных и два вида фруктового чая, и уже через пятнадцать минут паркуется около нужного, если судить по описанию Курта, здания[1]. Филлипс здесь никогда не был, и его в самом деле удивляет то, каким образом брат отыскал это место.К этому времени на город полностью опускаются сумерки, а вывески баров и магазинов загораются лишь ярче в обволакивающей темноте вечернего и зимнего Лондона. Ему всегда нравились такие моменты, нравилось это время дня. Наверное, именно в таких случаях можно в полной мере ощутить дух города, дух его жизни, энергию, которой дышит он и каждый его житель или турист. Карсон в который раз за день вспоминает слова Курта о симпатии Лондону. О том, как неуютно ему думать об его отъезде и днях (неделях и месяцах), которые придётся провести без него. Ведь всё это — непостоянное; всё это чертовски важное, но не вечное; всё это будет невероятно больно отпускать, когда такой момент настанет.Утопая в своих думах, мужчина поднимается на второй этаж, минуя пост охраны. Людей здесь практически нет, лишь по паре-тройке человек в залах, мимо которых он проходит: танцевальных или спортивных. Он не знает, в каком именно тренируется Курт, но когда в зоне видимости остаётся одна только дверь, ответ приходит сам собой. Из неё доносится приглушённая классическая музыка — Шопен[2], если Карсону не изменяет его память и на этот раз не подводит почти абсолютное невежество касательно этой темы. Однако, кажется, часы просмотренных с близнецом концертов не прошли даром, и ещё через несколько секунд он убеждается в своих догадках. Замирая в каких-то сантиметрах от двери и боясь заглянуть внутрь, он ждёт. Когда кончится музыка, когда, быть может, Курт закончит, когда ему дадут хоть какой-то знак. Но никакого знака нет минуту и вторую, а музыка, оканчиваясь неуверенной романтичной нотой, начинается вновь, с самого начала. Делая нерешительный шаг в проход и пальцами касаясь дверного косяка, мужчина поправляет шарф, нервно цепляясь за пуговицу на расстёгнутом пальто, и поднимает взгляд, который больше и не в силах отвести.Глаза Курта закрыты. Он движется по залу с небывалой лёгкостью и грацией, кружась вокруг себя и взмахивая ладонями настолько мягко и естественно, что Карсон вовсе не удивился бы, если бы он взлетел. Но он не взлетает, приземляясь в сдержанную, но прекрасную позу из предыдущей позиции и замирая лишь на мгновение. Его тело напряжено, ведь не может быть иначе, но Филлипс видит расслабленность и простоту; истинную неспешность его движений, которыми, кажется, создаются многие чувства и благодаря которым расцветают эмоции. Когда он танцевал на сцене, Карсон не видел его таким открытым, словно обнажённым вовсе, но теперь... теперь, отражаясь в десятках зеркал, танцуя для себя, но не для кого-то, пребывая в гармонии с собой и собственным телом, — Курт выглядит свободным, выглядит раскрепощённым как никогда, и впервые за всё время Карсон видит его таким необычайно красивым. Он знает, что брат отдан музыке едва ли не в той же мере, в коей отдан танцам, и то, какое влияние эта композиция, звучащая из динамика телефона, оказывает на него, танцующего прямо сейчас, наверное, невозможно было бы описать. Именно это видит Карсон, боясь моргнуть и делая это медленно, лишь бы ничего не пропустить. Музыка обволакивает и его тоже, забирая с собой, и он, спустя мгновения, когда Курт делает выпад вперёд — прямо в его сторону — и вытягивает руки, ладонями порхая по воздуху, уносится в прошлое. Куда-то, куда Курт забирает его; куда-то, где непрерывно играет Шопен и танцует этот ангел. И когда этот ангел открывает глаза... Удивлённый выдох растворяется в напряжённом воздухе, пропитанном приятной тоской, а яркие глаза прожигают всё естество Карсона, смотрящего в ответ. Что он может сейчас, когда его поймали с поличным? Что он... может?..На удивлённом лице замершего у стойки Курта читается множество эмоций, которые мужчина не может вот так просто распознать. Он делает нерешительный шаг вперёд, затем ещё один и ещё, постепенно сокращая между ними всякое расстояние и останавливаясь от напряжённого (танцами ли?) тела всего в паре сантиметров. Грудь Курта мерно вздымается и опускается, его ресницы дрожат, как и пальцы, сжимающие деревянную перекладину позади себя, а воздух, окружающий его — их обоих — почти искрится. С очередным взмахом ресниц срывается и дыхание Карсона, которому ужасно жарко, словно это он танцевал несколько часов, истязая себя. Но всё это лишь следствие магии его близнеца, струящейся сейчас по всему его телу. Магии момента.Последний шаг, как последнее испытание на прочность.Не обращая внимание на покалывающие ладони и иголки, колющие кончики пальцев, Карсон протягивает вперёд правую руку — словно впервые касается кожи близнеца, оглаживая его щёку и пальцами скользя по линии подбородка. Курт по-прежнему хранит молчание, облизывается. Он смотрит в упор, но это и не нужно — Филлипс не посмел бы отвести свой взгляд. Ничтожное расстояние едва заметного шага тонет в напряжении тел обоих, когда шатен, подаваясь навстречу и лбом прижимаясь ко лбу брата, обвивает руками его шею, пальцами зарываясь в густые пряди и жарким дыханием опаляя губы. Карсон отбирает себе всё это — всё, что Курт ему даёт, и вместе с тем, как мелодия ускоряет своё звучание, сухими губами касается его влажных губ. Они мягкие, нежные, ласковые, как и сам Курт, как всё, что он делает. Ладони мужчины впиваются в кожу ниже его поясницы под напором юрких пальцев, путающих его собственные волосы, а язык, смело, но очаровательно робко толкается вперёд, надавливая меж сладкой мякоти и проникая внутрь. Дыхание Курта сбивается вновь, а он сам вздрагивает в руках близнеца, позволяя себя держать. Мир Карсона трещит, взрывается, разваливается к чёрту. Он бы и сам развалился, если бы не эти губы, присваивающие его себе. Всего и без остатка.Нежный и поистине тягучий стон Курта теряется в жаре его влажного рта, а умелый язык толкает кончик его языка, приглашая внутрь и одновременно отбирая все права себе. Филлипс сжимает объятиями его талию, почти отрывая стройное тело от пола, и совершенно игнорирует количество мешающей ему одежды и горячность кожи, забывая обо всём этом. Курт впускает его глубже, и он, языком надавливая на верхнюю его губу, заползает под неё самым кончиком, лаская чувствительную кожу и вынуждая близнеца издать ещё один воздушный стон.Быстро и густо дыша, Хаммел улыбается в поцелуй, всем своим телом вжимаясь в тело брата, и послушно приоткрывает рот ещё шире, напоследок ощущая настойчивый и слишком ревностный мазок языка Карсона по собственному. Он, наверное, дрожит, но совсем этого не ощущает. Ему никогда не было так хорошо, он никогда не был кому-то нужен настолько.Медленно отстраняясь и опуская взгляд на раскрасневшиеся губы близнеца, Курт облизывает свои, зубами царапая нижнюю и чувствуя, как истинный вкус родного человека растворяется на языке. Они отражаются во всех зеркалах, это доходит до шатена лишь сейчас, и, пальцами скользя по задней стороне шеи Карсона и игриво царапая кожу, он, наконец, поднимает глаза.— Никогда раньше я... — начинает Курт, стараясь выровнять дыхание. — Никогда раньше я не танцевал для кого-то, кто был бы... моим.Он произносит это слишком тихо, но Карсон слышит. Теперь он будет слышать всегда.Мелодия, звучащая почти под самой кожей, вновь подходит к концу. Игра фортепиано переливается всеми оттенками: от грусти до влюблённости, и Карсон осознаёт прямо здесь и сейчас, что вот оно. То, что склеило в нём осколки, разбившиеся когда-то об неуверенность и ощущение собственной ничтожности. Вот он — Курт, нашедший каждый из этих осколков и теперь бережно их склеивший.— Твоим, — произносит Карсон неуверенно, но осознанно, — твоим, — повторяет он, ладонями поднимаясь выше и вместе с прикосновениями к соблазнительно выпирающим лопаткам задирая футболку Курта. Он рассматривает его лицо, каждую черту, и так же, как делал и близнец несколькими минутами ранее, прижимается к его лбу собственным. — Эта музыка кажется мне такой знакомой... будто когда-то я слышал её и был в тот момент счастлив.Курт улыбается грустно, сжимая пальцами его волосы чуть крепче. Его дыхание шлейфом оседает на губах напротив, а взмахи ресниц отдаются вибрациями на коже щёк.— Я всегда чувствовал то же, когда танцевал под неё, — он жмётся к брату ближе и крепче, находя в нём всё, что так долго искал и в последствии перестал искать, и смазанным касанием целует его в место между носом и губами, с этим поцелуем отдавая всю свою нежность.Отдавая Карсону всего себя.Всё его тело трепещет от невероятных ощущений и их силы, а понимание собственных чувств, настигающее так внезапно, но вовремя, распирает изнутри. Курту хочется танцевать ещё и ещё, показывая, открывая перед близнецом всю свою душу и мысленно рассказывая ему о каждом из собственных чувств. Этот поцелуй распахивает перед ним все окна, и вместе с жарким воздухом, пахнущим близостью, уходит и всё плохое, всё, что терзало его. Остаются только Карсон, который смотрит прямо в глаза, и он, готовый отказаться от всего ради того лишь, чтобы тоже смотреть._________________________1. Как правило, тренировочные залы относятся непосредственно к театрам и принадлежат им, но, думаю, можно сделать на этой основе и исключение.2. Композиция, звучащая во время танца Курта и их с Карсоном первого поцелуя, это Frédéric Chopin — Waltzes: №7 in C sharp minor, Op.64/2. Её можно послушать, пройдя по ссылке, данной в квадратных скобках. Список там довольно длинный, но нужная нам длится именно 4:19 [http://vmusice.net/mp3/chopin+op+64+2].