Глава 12. Nature of Inviting (1/1)

?Твоей дерзости и удовольствиюЯ полностью вверяю себя,Потому что всё, чем ты являешься,Находится здесь.?Впервые за долгое время Курту снится что-то яркое; не серые безэмоциональные сны, наполненные тревожными предчувствиями и терзающими его переживаниями, но тёплые обволакивающие всё естество образы, непременно возвращающие его мыслями к брату. Карсон словно даже руководит его сном: когда он ворочается, прижимая Хаммела к себе, шатен улыбается и там, и наяву, а когда ворчит или толкается, то хмурится и Курт, впрочем, тут же норовя вернуть тепло. И близнец, нужно сказать, тёплый до невероятного.Кожа его ладоней, плотно прижатых к пояснице Курта, и подушечки пальцев, то и дело смещающиеся выше или ниже на протяжении всей ночи, ощущаются так, словно его обнимает не человек, а воздушное облако, сотканное из заботы; шатен не имеет понятия, когда скатился с тела брата и лёг таким образом, что теперь дыхание Карсона касается прядей на его макушке, но то, что это происходит и что они настолько тесно прижаты друг к другу, наверное, никогда не уложится в его понимании окончательно. Потому что он всё ещё слишком хорошо помнит, как отчаянно ему хотелось иметь рядом человека такого же родного, как брат-близнец, как неправильно и одиноко он себя чувствовал, когда на приёмы или званые ужины, устраиваемые руководством театра, приходил один. И дело было не только в том, что Курту было тяжело и сложно впускать в свою жизнь мужчин, дело было в том, что не было такого мужчины, которого бы он захотел в неё впустить.Но теперь — теперь такой мужчина есть. Неспокойный и претенциозный, порой заносчивый, но даже в этом абсолютно милый и очаровательный. Настолько очаровательный, что иногда Курту хотелось нарочно вызывать его праведный гнев, чтобы видеть, как вспыхивают знакомые сине-голубые глаза и как, нервничая, Карсон бесконечно облизывает свои губы; губы, прикосновения которых так приятно и важно чувствовать в волосах на макушке (видимо, Карсон считает этот жест по-особенному оберегающим, коим он является и в понимании Хаммела тоже) и которые так часто в последнее время касаются его щёк и скул. Губы, на которые он так любит засматриваться скорее неосознанно, нежели нарочно; губы, которые изгибаются в улыбках разнообразных оттенков и которые насмешливо кривятся, когда Карсону нужно показать, что он — скептик и ворчун. Но сам Курт знает, что всё это только для других, не для него. Сам Курт понимает, что близнец уже давно, сам того, наверное, не сознавая, позволяет ему быть к себе очень близко и заглядывать внутрь себя очень глубоко.Он просыпается окончательно, когда брат сонно ворочается, носом зарываясь в подушку сильнее и прижимая его к себе чуть теснее, если такое возможно в принципе. Теперь буквально всё тело Курта мягко льнёт к его телу: одна его нога зажата между крепких голеней Карсона, а грудью и животом он прижимается к низу его живота и паху. Лежать так теперь, когда сон постепенно отступает, достаточно неудобно, но мужчина не жалуется. Он шевелит пальцами другой ноги, а затем и всей стопой, и удовлетворённо негромко мурчит, когда мышцы мало-помалу напрягаются, а по телу распространяется слабое тепло. Курт открывает глаза медленно, осознавая себя лежащим гораздо ниже близнеца. Он улыбается в кожу его груди и морщит кончик носа, поднимая взгляд вверх и представляя, как можно было бы коснуться кожи губ Карсона — приоткрытых и соблазнительных. Это ведь должно наталкивать на мысли об аморальности, неправильности и дикости, но не наталкивает, и ему не хочется разбираться, почему. Ему хочется ловить каждую минуту здесь, когда брат рядом такой беззащитный и по-утреннему нежный, домашний и принадлежащий только ему. И не сносить Курту головы, если Карсон однажды узнает об его собственнических наклонностях и мыслях.Он улыбается.Закрывает глаза, вжимается в середину груди близнеца кончиком носа, жмётся к ней губами.Выдыхает Курт совсем тихо, но дыхание это горячее. Оно цепляется к коже Карсона, растворяется в ней, и спустя мгновение шатен вновь ёрзает, смещая ладонь, до этого лежащую на пояснице Курта, едва ли не на его ягодицу и слабо сжимая пальцы, вынуждая того замереть.Понятие о собственничестве снова становится актуальным, ведь Хаммел не знает, относит ли себя к собственникам брат. Случившееся с Юэном говорит об обратном, но то, что к нему самому Карсон относится подобным образом, не отпуская от себя буквально ни на шаг, оставляет кое-какую надежду. Впрочем, сейчас не самое подходящее время для того, чтобы думать о таком. Сейчас Курт хочет быть...— ... ближе, — шёпотом произносит он, облизывая губы, и, подтягиваясь выше совсем немного, прижимает к коже выпирающей ключицы близнеца влажный поцелуй, обхватывая губами чувствительное местечко и слабо прихватывая его. Курт ведёт ладонью по позвоночнику брата и, касаясь сухой кожи игривым мазком языка, сдавливает её губами ещё раз и отпускает, туманным взглядом осматривая влажное место. Он выдыхает прямо на мокрый след и вздрагивает всем телом, когда ладонь близнеца стискивает его ягодицу крепче. Курт поднимает взгляд и тянется к его подбородку, легонько толкая его носом и губами прочерчивая путь к кадыку — отчаянно желая и здесь укусить — и спускаясь обратно, к груди.Дыхание Филлипса учащается, а на его губах появляется плохо скрываемая улыбка, которую шатен, ложась обратно и обвивая брата руками, заметить не успевает. Он протискивает свою ногу между его ног, чувствуя жар, которым горит, кажется, каждый миллиметр тела Карсона, а ладонь устраивает меж его лопаток, короткими ногтями царапая кожу и выводя на ней неизвестные человечеству — лишь самому Курту — символы.— И почему тебе так уж нравится на меня смотреть? — подаёт голос Карсон. Он даже не открывает глаз и не двигается, лёжа неподвижно, но начиная ненавязчивые и, вероятнее всего, неосознаваемые поглаживания пальцами по коже близнеца на границе с резинкой от его боксеров.Хаммел жмурится и тихо смеётся, понимая, что пойман с поличным. Он раскрывает ладонь и, касаясь кожи спины близнеца лишь указательным пальцем, медленно ведёт им вниз, останавливаясь у поясничных ямочек и касаясь одной из них лишь подушечкой.— Это весьма удобно, если поблизости нет зеркала. Оказывается, проснувшись, я выгляжу вполне сносно, — тихий и мелодичный смех Курта растворяется в маленьком мире, сосредоточенном в тепле под одеялом и между их телами.— А на день после того, как я прилетел, ты хотел со стороны увидеть, насколько неотразимо ты смотришься в футболке и боксерах?Курт открывает глаза и осторожно отстраняется, приподнимаясь так, чтобы его лицо оказалось на уровне лица брата. Стало быть, когда в то утро он нагло рассматривал его тело, тот не спал.— Карсон, — начинает он елейным голосом и заигрывающе улыбается, слишком медленно и слишком показательно закидывая свою ногу на его бедро, — ты надеешься меня смутить?Филлипс, наконец, открывает глаза. Они несколько сонные, но ясные. Его губы вздрагивают в подобии улыбки, а в грудной клетке вибрирует от всего того вызывающего и неожиданно-возбуждающего, что делает Курт, и того, как он показывает себя.Мужчина берёт себя в руки и, возвращая голову на подушку, интересуется:— А что, не выходит?Улыбка шатена такая светлая и добрая, даже снисходительная, что за одно лишь это Филлипс щипает его за ягодицу и чувствует себя ещё лучше, когда Курт начинает посмеиваться, словно это действие его только позабавило, но нисколько не удивило и не взволновало.— Я крепкий орешек.Карсон усмехается. То, на чём сейчас лежит его ладонь, очень даже крепкое и упругое.Вдруг он задумывается о том, что произошло накануне вечером. О том, как некрасиво он повёл себя по отношению к брату, и о том, что было после, когда он вернулся. Воспоминания бурным потоком проносятся в голове, но не смущают. От того шлейфа эмоций, испытанных мужчиной вчера, Карсону не хочется избавляться. Наоборот. Он отчётливо и ясно осознаёт, что лежать вот так — почти обнажённым и прижимающим тело брата-близнеца к собственному — и видеть тёплую морскую синеву (скрывающую, наверное, невероятной силы чувственность) глаз Курта перед собой — то, к чему хочет стремиться он и стремятся его мысли, его тело. И дело не только в их связи, хотя и в ней, конечно, но в том, что Курт — особенная книга, необычайной красоты рассказ, который Карсон только-только начинает изучать. А ему ли не знать, как порой затягивает туда, куда погружаешься всеми своими чувствами.Когда молчание затягивается, Карсон с наслаждением мычит, стоит близнецу вновь коснуться губами кожи рядом с его ключицей. Он фокусирует взгляд на глазах Курта и тянется вперёд, кончиком носа проводя по его переносице и замирая в моменте, наполненном уютной тишиной и согревающими прикосновениями нежных пальцев, касающихся поясницы, спины, задней стороны шеи...— Нужно готовить завтрак, — предлагает Карсон, перемещая собственную ладонь на бедро брата, до сих пор перекинутое через его бёдра. Курт коротко вздыхает, мычит и качает головой.— Я польщён, что в кои-то веки это захотел сделать ты, но не уходи. Со мной теплее, — Курт повторяет его действие, привставая на локте и носом ведя сначала по переносице, а после касаясь самым кончиком уголка губ, подбородка, скулы и замирая около мочки ушка. — Чертовски весомый аргумент, — мужчина произносит эти слова хрипло и с придыханием, потому как касания близнеца слишком, слишком отвлекают.Хаммел, заглядывая в его глаза, приподнимает одну бровь.— Только не надейся, что и прогулку мы в который раз перенесём. Я хочу увидеть Лондон.— В таком случае, тебе придётся переехать.Хаммел щурится, недовольно цокая языком, и заводит ногу чуть дальше, тем самым оказываясь буквально вжавшимся в крепкое тело брата.— Я серьёзно. Никаких переносов, иначе на ужин ты будешь жевать салат.— Да ты ещё нахальнее меня! — Карсон делает уязвлённый таким заявлением вид, но, наперекор сказанному им же, улыбается. — Как скажешь, мышонок. Любой твой каприз.— Так уж и любой?Курт вновь улыбается той игривой улыбкой, которой мужчина и всё ещё опасается, и дико желает одновременно.— Если вопрос стоит так, — начинает Филлипс с нагловатой улыбочкой, — то я тебе не по карману.— А если я смогу предложить что-то взамен? — Курт теряется: в их общем настроении, в их отнюдь не безобидном заигрывании, в их близости. Он шевелит пальцами, устраивая ладонь в спутанных и мягких прядях волос близнеца, и щекой трётся о его плечо.Теряя себя по несколько иным причинам (и теряет он себя в самом Курте), Карсон облизывает сухие губы и улыбается дрожащей улыбкой. Он кивает, словно мысленно приходя к какому-то заключению, и тихо отвечает:— Тогда нам стоит назначить переговоры, я думаю.Загадочно улыбаясь, шатен кивает. Если близнецу неловко от всего, что они делают и говорят, то он мастерски скрывает это, а если же он наслаждается этими заигрываниями так же, как и Курт, то однажды ему хотелось бы узнать, схожи ли их мысли на этот счёт. Сейчас, по крайней мере, все его ощущения сосредоточены вокруг прикосновений тёплых пальцев и стоп Карсона к его стопам, вокруг того, как шёлково и ласково он вдавливает подушечки пальцев рук в кожу поясницы Курта, вокруг того, как он улыбается и как медленно моргает, словно пребывая в эйфории от этого утра. Возможно, так оно и есть.Хаммел сонно моргает, носом зарываясь в душистую кожу ключицы брата, и сладко целует её, чувствуя, как вздрагивает тело рядом.— Я не заслуживаю стольких поцелуев, — тихо откликается Карсон, сухими губами проводя по волосам около виска Курта и коротким вдохом забирая себе его запах: свежий, чуть терпкий, морской.— Ты не можешь этого знать, — шатен медлит, — но могу я. — Он замолкает и касается светлой кожи вновь, но теперь слегка прихватывая её губами и ненавязчиво зажимая. Филлипс молчит. В эти секунды близнец не видит его глаз, и это спасает его. Ведь в них, наверное, можно было бы прочесть всё — Курт бы смог прочитать даже больше.— То, что мы делаем, Курт... — начинает Карсон, облизывая губы и прикрывая глаза. Он останавливает себя, не зная, как закончить мысль, и, ища поддержки, вдыхает запах волос брата ещё раз.Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, что он имеет в виду. Курт прячет тепло от его прикосновений внутри себя, буквально отбирая его всё, и спокойно дышит.— Я знаю, — он улыбается скорее фантомно и призрачно, нежели по-настоящему. — Знаю, но не хочу это прекращать.И это, кажется, всё, что нужно знать им обоим.В тягучей неге под одеялом и в близости родного тела проходит ещё около получаса. Они больше не говорят, только смотрят, изучают, чувствуют. Курту становится сложнее удерживать мысли о чём-то большем, том, во что перерастает их с братом общение, под контролем и запирать их в дальние уголки сознания, а Филлипс может думать лишь о том, почему никогда раньше он не чувствовал себя настолько в безопасности. Ни с кем и ни разу.После завтрака он предлагает близнецу пройтись вдоль Темзы и все дальние экскурсии и прогулки оставить на последующие дни. Курт поначалу упрямится, изъявляя жгучее желание побывать на Бейкер-Стрит 221-Б как можно скорее[1], но соглашается в конечном счёте (?Потому что это центр Лондона, а я, как и ты, не хочу слечь с насморком после дороги туда, даже на метро, Курт. Выберем более тёплый день.?), доверяя всего себя брату.Гуляют они долго, почти до позднего вечера. Филлипс угощает близнеца в одном из своих любимых баров-ресторанов, где в определённое время даже подают что-то вегетарианское, что Курт с энтузиазмом и под насмешливые и ставшие привычными шутки близнеца заказывает. Он старается запоминать всё, что видит, а видит он многое: этот город не такой шумный, как Нью-Йорк, не такой жужжащий жизнью, не такой амбициозный и не настолько вычурно-пёстрый. Этот город невероятно уютный, практичный, чистый и зелёный. Хаммел действительно удивляется обилию парков и зелени (несмотря на время года и погоду) и количеству мест для отдыха, как пассивного, так и активного. Много ли он успеет увидеть до того, как настанет время возвращаться в Америку? Курт не знает, да и не хочет думать об этом, ведь мысли о возвращении непременно сопровождаются мыслями и страхами снова отпустить Карсона, которого теперь, казалось, отпускать было нельзя.Его шарф, как и пальто, и пальто близнеца (и он сам, чему Курт не перестаёт умиляться) покрыты лёгким и тонким слоем снега, когда они возвращаются домой. Последний на сегодня визит в магазин продуктов едва ли не кончился перепалкой прямо посреди одного из отделов, в котором Карсон пытался отвоевать у брата вкуснейшую, по его словам, смесь из фасоли и овощей, а Хаммел упирался и не позволял этого после детального изучения состава продукта. Нелюбовь к мясу и тёплые чувства к здоровому питанию в противовес ей приучили шатена к тому, чтобы досконально и внимательно читать всё, что было написано на коробках, банках и упаковках, и уже не в первый раз Филлипс пытался миновать эту проверку посредством хитрости и изворотливости. Впрочем, Курт бы соврал, сказав, что всё это — совместная покупка продуктов к ужину и споры у прилавков о пользе или вреде товаров — не приносит ему удовольствия и удовлетворения. Наоборот, всё время, проведённое с братом, являлось лучшим и любимым по определению. Приятное ощущение вибрации в грудной клетке не покидало шатена с того самого дня, как Карсон приземлился в аэропорту Кеннеди во второй раз, а ощущения тревог и вовсе пропало. Порой он даже забывал, при каких обстоятельствах они встретились и что на самом деле были разлучены, словно... словно Карсон всегда присутствовал глубоко в его воспоминаниях и оставался в сердце.***Следующее утро Курт вновь встречает в постели близнеца. Как так вышло, он вряд ли смог бы сказать, потому что никто из них не заострил на этом должного внимания: шатен просто лёг рядом с читающим по ноутбуку Карсоном, а тот, улыбнувшись, ничего не сказал. Ночевать вдвоём словно уже начало входить в привычку, и шатен не был намерен пускаться в ложные рассуждения о морали и раздумывать о правильности или неправильности того, что происходило. Ему хотелось быть рядом, чувствовать тепло тела брата и его объятия, а всё остальное не было важным и существенным. На этот раз они спали не обнявшись, а так, словно ночью принимали участие в борьбе за одеяло. Хотя, всё может быть. Победил, как ни странно, Карсон.Улыбаясь обожающей улыбкой и осматривая позу, в которой он спит, шатен привстаёт на локте, кончиками пальцев ведёт от его обнажённой поясницы к бедру вниз. Филлипс почти неслышно сопит, но хмурится, и Курт предполагает, что снится ему что-то серьёзное. Именно поэтому, не успевая обдумать желания и действия, он наклоняется к его шее и оставляет одинокий поцелуй-касание на её боковой стороне, носом проводя неровную линию по линии роста волос и после укрывая мужчину честно отвоёванным одеялом плотнее.Садясь в постели и ведя себя как можно тише, Хаммел разминает шею и поднимается на ноги. Его пижамные брюки сползли вниз, оголяя кожу выпирающих тазовых косточек, и Курт шевелит пальцами на ногах, согревая холодные стопы в высоком и густом ворсе кремово-бежевого ковра. Он отправляется в ванную комнату и разминает затёкшие после сна мышцы по мере возможностей, вскоре вставая под тёплые, даже горячие струи воды и откидывая голову назад. Его настроение сегодня странно-игривое, а под веками снова и снова всплывают отрывки снившегося всего получасом ранее очередного красочного сна. Светлые пальцы Карсона, касающиеся его шеи, щёк и век; подушечки, водящие по влажным губам и собирающие с них всё невысказанное желание, в сущности которого Курт не уверен до сих пор. Он неспешно возбуждается, согреваемый водой и паром, но даже не предпринимает попыток прекратить возвращаться в этот сон воспоминаниями — такими неустойчивыми, словно их и нет.Тяга к удовольствию и изгнанию из тела накопившегося за долгие дни напряжения подстёгивает мужчину скользнуть к низу живота ладонью, погладить тонкую и чувствительную кожу, непременно покрывающуюся мурашками; короткие волоски встают дыбом от импульсов, что воображение посылает по всему телу, сгоняя тяжесть в самый низ живота. Мимолётное желание чего-то большего простреливает поясницу сладким разрядом соблазнительного наслаждения, в то время как ладонь, медля, скользит теперь по бёдрам, а возбуждение возрастает. Курт по дурости открывает глаза, вынуждая образ — слишком знакомый и до боли родной — исчезнуть, а желание притупиться. Он тихо гудит и сжимает губы в тонкую полоску, обеими ладонями упираясь в стену душевой кабинки и восстанавливая успевшее сбиться дыхание.Это безумие, наваждение, необходимость, и он ничуть не удивится, если совсем скоро сойдёт с ума.Выключая воду и покидая душевую, Хаммел обтирает тело полотенцем и облачается в домашнюю одежду. Он приводит себя в порядок, совершая традиционный ритуал утреннего бритья, и всеми силами избегает даже намёка на мысль о том, чего ему так и не удалось сделать под ласкающей тело водой. Впрочем, не обнаруживая Карсона в постели, но находя в кухне, он вынужден вернуться к ней против воли.Мужчина одет в футболку и боксеры, и он стоит к Хаммелу спиной. Наверное, делает чай, шатен не видит. Одна его нога вальяжно согнута в колене, а спина, как и всё тело, расслабленна. Курт догадывается, что брат только-только проснулся, потому что движения его медленные и ленивые, а волосы растрёпанны и до сих пор спутаны.Необъяснимое (или объяснимое?) желание прикоснуться не пугает, но подталкивает. Подходя ближе и не издавая ни звука, Курт расплывается в томной улыбке; он встаёт позади близнеца и опускает губы на его плечо, скрытое хлопковой тканью.— Доброе утро, ворчун, — его улыбка становится более ясной, когда Карсон слегка вздрагивает, но тут же расслабляется.Он, оборачивая голову, коротко улыбается.— У тебя нет доказательств, — голос мужчины низкий, хриплый, скрипучий. Заглядывая за его руку, Курт видит, что тот и правда заваривает утренний чай.Упирая ладони в столешницу по обеим сторонам от его тела и прижимаясь ближе, он по-детски укладывает голову на плечо близнеца и целует его в шею.— Доказательства того, что утро доброе, или того, что ты ворчун? Карсон прыскает. Он явно напряжён, теперь будучи прижатым к столешнице без возможности выбраться или отстраниться, и он снова позволяет Курту делать то, чего ему так хочется. Им обоим.— Выбери сам.Отвлекаясь от приготовления, мужчина кладёт обе свои ладони на тыльные стороны ладоней брата, оберегающим жестом сжимая их. Поощряя ли? Поднимая голову и носом зарываясь в местечко за аккуратным ушком, Курт теплотой дыхания согревает его. Оно тёплое и без того, но так — куда лучше. Он напрягается тоже, ощущая, как скручивает внутренности, а знакомый ком жгучего провокационного жара возвращается. Шатен медлит, темнеющим взглядом рассматривая ушную раковину близнеца, и жмётся к нему ещё и ещё ближе, теперь пахом вжимаясь в скрытую лишь боксерами кожу ягодиц.Филлипс закрывает глаза. Так лучше. Правильнее. Удобнее. Так он не сойдёт с ума сразу. Или наоборот? Его пальцы сжимают пальцы брата крепче, а жаркий выдох в ухо заставляет задрожать и облизать губы.— Знаешь, о чём я думаю сейчас? — голос Курта звучит нежно. Настолько нежно, что мужчине бы накрыться им, как пледом, и уснуть навечно. Только бы рядом.Облизываясь вновь, Филлипс выдыхает:— Нет.Тело брата обжигает его собственное. Эти ощущения схожи с теми, что дарил ему Курт тогда, в ванной комнате, но сейчас они куда ярче и куда сложнее. Они ответственнее, и только сильнее от этого. Карсон жмётся назад немного и с силой вплетает свои пальцы в пальцы брата, устраивая его ладонь на своём животе. Курт улыбается, целует местечко за ухом и довольно мычит.— О том, что искушение порой бывает слишком велико.— Чтобы?.. — Филлипс управляет его ладонью, двигая её вниз и предпочитая не думать ни о чём, кроме того вакуума, в котором они застряли. Он не хочет думать о реальности, только не сейчас.— Чтобы сопротивляться. Обычно Курт совсем не такой. Он не соблазнитель, не провокатор и не искуситель. Ему сложно открываться, сложно доверяться и сложно принимать. Всех, кроме Карсона. И сейчас все его желания — накаливающийся до предела провод, грозящая прорвать плотина, заполненный воздухом воздушный шар.Дыхание около ушка учащается, а кончики пальцев замирают у края белья.— И что делать в такой безвыходной ситуации? — в тоне Филлипса появляется намёк на улыбку. Усмешку. Наслаждение.Медленно поворачивая голову и скулой упираясь в горячие губы близнеца, он сдвигает его ладонь ещё ниже, с силой кусая щёку изнутри и ощущая себя поглощённым запахом его тела и кожи. Курт тоже улыбается.— Ты мне скажи, Карсон, — переносицей толкаясь в скулу брата, шатен вжимается во всю его щёку носом, шумно и глубоко вдыхая знакомый запах. Мужской, невообразимо чувственный, грубоватый, но не лишённый лёгкости. Курт бы не ошибся, сказав, что так пахнет счастье.— Курт, — Карсон произносит имя близнеца тихо и размыто, едва слышно. Его сердце стучит в груди чересчур скоро, а возбуждение давит на низ живота и поясницу. Ведь прямо сейчас к его заднице прижимается твёрдый и явно заведённый Курт, а Курт, как успел понять мужчина, никогда не отступает. — Ты... — он начинает говорить вновь, но договорить не успевает.В коридоре раздаётся стук в дверь, и шатен, издавая отчаянный и злой стон, переплетает их с Куртом пальцы, не желая размыкать ладоней и вообще двигаться. Слишком хрупкое легче разрушить, и прямо сейчас кто-то, кого Филлипс успел возненавидеть всем сердцем, разрушает этот прозрачный и туманный мир, в котором они почти успели спрятаться.Курт издаёт разочарованный и тяжёлый выдох. Проводит по шее близнеца к плечу, кивает.— Иди, — он цепляет край его ушка зубами и с тихим мычанием прикусывает, — я никуда не исчезну.Стук повторяется, громче на этот раз, а Филлипс сухим поцелуем прикасается к запястью брата, высвобождаясь из его захвата и сильной ладонью оглаживая подтянутое бедро. Их действия не похожи на то, что должно происходить между братьями. Господи, нет. То, что они делают, напоминает мужчине воздух для того, чей запас кислорода вот-вот кончится. Аморально? Может быть. Неправильно? Вполне вероятно. До зуда под кожей необходимо? Да, это так, и это самое истинно-значимое._________________________1. Бейкер-Стрит 221-Б (221b, Baker Street) — именно по этому адресу находится известный музей Шерлока Холмса. Вымышленный герой жил по вымышленному адресу: в 1881-1904 гг. в Лондоне не существовало дома с таким адресом. Когда Бейкер-Стрит была продолжена на север, компания, занимавшая дома с №215 по №229, была вынуждена нанять отдельного сотрудника для работы с корреспонденцией, приходившей на имя Шерлока Холмса. Музей Шерлока Холмса был открыт 27 марта 1909 года и располагался в доме №239. Чтобы повесить на дом соответствующую табличку, была организована фирма с названием 221b Baker Street. Позже городские власти узаконили название дома, и музей получил законный почтовый адрес, известный во всём мире.