Глава 3. After Every Party I Die (1/1)

?Ты живёшь, но у тебя нет души.Ты очаровываешь, но не значишь ровным счётом ничего.Так смотри, как я начинаю улыбаться.?Карсон заваливается в постель сразу после того, как сигаретный дым полностью выветривается из его номера через открытое окно. Он ныряет под одеяло прямо в рубашке и брюках, укладываясь на живот, и зарывается в него полностью, оставляя на поверхности лишь кончик носа, чтобы не задохнуться. В Лондоне сейчас почти вечер, а здесь ужасно светло, и даже шторы не могут помочь ему обмануть собственный организм и биоритмы: он ворочается около получаса, прежде чем окончательно засыпает. Ему снится то же, что и всегда, когда тело полно усталости и моральной неудовлетворённости. Карсон проваливается в сон такой глубокий, что почти даже не ворочается так, как всегда (а обычно он сбивает одеяло и простынь в один из углов постели; ужиться с ним сложно не только наяву, но и во сне). Подсознание петляет от одного образа к другому, снова и снова возвращаясь к той нечёткой картинке на кладбище. Различимо в ней лишь одно: яркие и светлые, светящиеся интересом и необъяснимым желанием голубые глаза, которые смотрят не на Филлипса, а сквозь него. Это может показаться странным, но именно во сне к нему приходит понимание того, что его брат — один из тех людей, которые всегда смотрят прямо в душу и, Господи, они всегда пугали его; пугали тем, что, не утруждаясь, могли ?прочитать? тебя и улыбнуться, одновременно с тем создавая в своей голове собственную версию твоей жизни, твоих поступков, твоих желаний и чувств. Таким был и отец. Бесконечно приписывающий Карсону то, чего не было, якобы видящий в нём потаённую тягу к тому, что он на самом деле не переносил и делать не хотел (чего стоило хотя бы то, что Грэм видел своего сына в юриспруденции, не заботясь о его истинных стремлениях). Но Курт был другим, и Карсон понимал это: в отличие от их отца, такого же проницательного, он смотрел по-особенному светло и мягко, от него не хотелось отворачиваться, а, напротив, хотелось впитывать в себя те моменты, когда удавалось наблюдать за ним, пытающимся заглянуть глубже, чем всё поверхностное и напускное.Карсон же был совершенно другим. Он не любил прямых зрительных контактов, если только не хотел кого-то приструнить; ему не нужно было стараться заглянуть в душу, потому что в этом он был бессилен. Он видел, скорее, мотивы поступков людей, их корысть и цинизм, потому что натренировался на самом себе, потому что всё, что он когда-либо делал, было продиктовано диким желанием что-то доказать собственному отцу, которому, в общем-то, всегда было плевать на всё, чем интересовался сын.Порой Карсон наивно ждал того момента, когда Грэм зайдёт в его комнату и скажет, что согласен с его выбором в пользу журналистики, что он всё понимает и не будет больше стоять на его пути, что он, в конце концов, раскаивается в своём стремлении погубить в сыне всякое желание бороться за мечты. Однако, вместе с тем, как эта наивность ушла, Филлипс осознал, что все эти тычки были толчками, направлявшими его вперёд и делавшими его ещё более упорным, чем он был от природы. И, может быть, дело было вовсе не в том, чтобы угодить или не угодить своему родителю, но в том, чтобы сквозь тернистый путь пробиться к заветному финишу и устоять.Карсон просыпается около полуночи. У него создаётся стойкое ощущение, словно проспал он не несколько часов, а несколько дней, и эта мысль по-особенному греет его отдохнувшее в кои-то веки тело. Стоит признать, что матрасы и одеяла в отелях слишком, слишком мягкие для того, чтобы вообще просыпаться.Переворачиваясь на спину и издавая грубоватое мычание, шатен потягивается, выпрямляя ноги и руки, но не спешит открывать глаз. За окнами уже давно стемнело, что такого филина, как он, невероятно радует, ведь Карсон в самом деле привык работать большей частью ночью, стойко убеждённый в том, что именно в это время суток просыпается его вдохновение, муза или что там ещё просыпается у людей, вынужденных много и порой нудно писать и читать то, что иногда не вызывает в них никакого восторга.Выпутываясь из одеяла и сползая с постели, Карсон бредёт в уборную, уделяя принятию душа почти сорок минут. Его тело наконец-то расслабляется, но он всё равно не может не думать о том, что неплохо было бы оказаться прямо сейчас в Лондоне и встретиться с Юэном, чтобы расслабиться ещё больше. И хотя Карсон никогда не был зациклен на сексе (нет, конечно, у него были периоды беспробудных гулянок по гей-клубам, но, как правило, они заканчивались так же внезапно, как и начинались), однако в данный момент он был по-прежнему чертовски напряжён внутренне.Филлипс обтирает влажное от воды тело махровым полотенцем и надевает бельё, после закутываясь в халат с вышивкой эмблемы с названием отеля и возвращаясь в комнату. Он находит свой мобильный и приближается к окну, чтобы раздвинуть шторы: открывающийся перед мужчиной вид заставляет его приглушённо фыркнуть и закатить глаза, отворачиваясь от ночного города и падая на кровать. Почему столько людей приходят в неописуемый восторг от Нью-Йорка? Или это он настолько ворчлив и угрюм и поэтому не замечает того, что видят другие? Ведь, что странно, его никогда не тянуло сюда. Возможно, конечно, потому, что по натуре своей был консервативен, не любил новизну и путешествия, но в свете последних событий стоило предположить, что его должно было тянуть сюда. Так почему же не тянуло?Из мыслей Карсона вырывает вибрация мобильного, который он до сих пор держит в руках. ?Не могу уснуть без твоей вечно вертящейся задницы рядом.?Он лишь усмехается, качая головой, и набирает ответное сообщение, в котором просит Юэна не скучать по нему, потому что это глупо и потому, что он прилетит обратно в течение пары дней. Так или иначе, они не подростки, поклявшиеся друг другу в вечной любви, а взрослые люди, которые просто хотят быть вместе без грандиозных планов на будущее.Мужчина откладывает телефон и включает телевизор, после заказывая еду в номер, потому что живот начинает призывно урчать, и собирается провести эту ночь (или хотя бы её часть) за просмотром глупых телепрограмм. Карсон мог бы достать свой ноутбук и немного поработать, но что-то подсказывает ему, что сосредоточиться сейчас он бы явно не смог. Посему, получая ещё одно сообщение, в котором говорится о том, что ему пора бы перестать быть таким засранцем и начать верить во что-то ещё, кроме своей работы, и что Юэн и правда скучает.Карсон не боится того, что его партнёр может обидеться на его якобы проявление безразличия. Он очень хорошо знает Филлипса и знает, что безразличие — ни что иное как его нежелание казаться нелепым, навязчивым и глупым. Они вместе уже около года, но никогда открыто не говорили о любви: просто решили в один момент, что станут жить вместе, потому что это куда удобнее, чем мотаться туда и обратно через весь город и что так им будет лучше узнавать друг друга. Собственно, так и было первое время. А после они оба, наверное, поняли, что вполне могут мириться с заскоками друг друга и при этом оставаться удивительно спокойными к ним; им было комфортно как раз в том понимании слова, в котором жили люди, не мечтающие о возвышенных отношениях, о бесконечной и радужной любви и о жизни ради двоих до конца дней, и это казалось Карсону, никогда не ставящему чувства выше ощущений, вполне сносным вариантом.Когда в дверь номера раздаётся стук, мужчина поднимается с постели и забирает свой поздний ужин, выдавая парню, принёсшему его, щедрые чаевые. По телевизору показывают программу о животных, обитающих в Африке, и какое-то время шатен смотрит её даже увлечённо. Он выключает телевизор в половине четвёртого ночи и засыпает с мыслями о том, как же страшно ему от того, что может принести с собой грядущий день.***Курт приезжает в офис Миранды Крист в начале двенадцатого, памятуя о том, что встреча назначена на полдень, как было оговорено ими по телефону. Он оставляет машину на подземной парковке, принадлежащей зданию, и поднимается на нужный этаж с помощью лифта, сообщая секретарю мисс Крист о своём прибытии. Усаживаясь в кресло в приёмной, шатен кладёт ладони на подлокотники и откидывает голову на спинку.Он ничуть не удивлён тем, что брата здесь ещё нет, и мысль о нём заставляет его легко улыбнуться и качнуть головой. Курт вспоминает о вчерашнем знакомстве (собственно, то, что он встретил брата-близнеца накануне — единственное, о чём он может думать в принципе) и снова чувствует, как сильно ему хочется узнать Карсона ближе. Знать, кем он работает и всегда ли жил в Англии; узнать, гей ли он, или Курту это лишь почудилось на одно мгновение; понять, что ему нравится, что он любит, а от чего приходит в бешенство, потому что уже сейчас он знает точно, что брат — часть его самого. Та самая, которой ему не хватало.Прошлым вечером шатен занимался уборкой посуды и мусора после встречи с родственниками и близкими людьми, а сегодня решил, что впервые за долгое время не станет просыпаться в семь утра и разминаться, а пробудет в постели хотя бы до девяти. Он ничуть не пожалел о своём решении, потому что, вероятно, его мозгу нужен был отдых после нескольких бессонных ночей, во время которых ему приходилось дежурить около палаты матери. Единственное, что спасало его все те дни — многочасовые изнурительные тренировки, после которых он, буквально валясь с ног, всё равно ехал в больницу к ней. Курт бы хотел, чтобы рядом с ним в это время кто-то был; кто-то, кто понял бы, как ему тяжело, но не просил его отдохнуть, а помогал собираться с новыми силами, чтобы бороться и настраиваться на позитивный исход. Но никого не было, он был один. Был один, когда ему позвонили из больницы и сообщили, что его мать умерла во время очередного сердечного приступа; был один, когда нужно было быстро организовать похороны и разобраться со всеми затратами и договорённостями; был один всё своё детство и юность, даже не предполагая, что где-то там есть человек, так сильно ему необходимый.И теперь, когда этот человек появился, больше всего Курту не хотелось снова его потерять.***Густой и напряжённый воздух, который прорезают то плавные, то резкие движения, сотрясается.Он парит в нём.Танцует, отдаваясь своему танцу самозабвенно и прытко — впервые настолько открыто и бескорыстно за долгие недели. Курт познаёт самого себя посредством танца, открывает чувства и ощущения, упорядочивает их и анализирует. Только танцуя, он может по-настоящему раскрыться, расслабиться, выпустить весь накопившийся негатив и усталость.В собственной квартире из зрителей всегда только он сам. Даже никого из своих партнёров, если их можно было таковыми назвать, он не впускал так далеко, чтобы станцевать исключительно для них. Потому что это сложно — показать ту часть себя, которая уязвима больше остальных; ту часть, которая строится на упорстве, изнурительных тренировках тела и духа, многочисленных лишениях вроде простых вечеров с друзьями, когда необходимо репетировать перед очередным спектаклем, а не расслабляться и потягивать лёгкие коктейли. Взмах левой рукой, выпад правой, арабеск.Поворот туловища, взмах, взмах, три быстрых шага вперед и прыжок. Арабеск.По небольшому залу, оборудованному под студию со станками и зеркалами на каждой из стен, разносится медленная мелодия. Она напряжённая, давящая, гипнотизирующая и абсолютно прекрасная. Курт представляет себя на сцене, воображая, что слышит её не из динамика собственного мобильного, а доносящуюся из оркестровой ямы.Почти шесть минут обречённости, поспешности, поисков. Шесть минут отчаяния, напряжения, тяги отыскать ответ, непременно ускользающий, растворяющийся. Курт прикрывает глаза и движется при помощи памяти, звуков, вибраций, ударяющих по кончикам пальцев, низу живота, прикрытым векам; волнами расходящимся от источника звука и шевелящим его ресницы. По виску стекает капля пота, тонкая и открытая футболка взмокла, прилипая к разгорячённому телу, а грудь вздымается слишком часто и слишком неровно, словно судорожно.Он выматывает себя, чтобы снова ощутить вкус жизни. Не тот, при котором ты существуешь, но тот, когда живёшь.Мелодия, за этот вечер повторившаяся уже с десяток раз, резко стихает, а вместо неё по помещению разрастается звук вибрирующего мобильного, лежащего на деревянной поверхности. Курт останавливается, открывая глаза и с жаром выдыхая остаток воздуха из лёгких. Он жадно вдыхает его обратно и спешит в другой конец комнаты, чтобы ответить на звонок. Номер неизвестен, и мужчина хмурится, пытаясь восстановить дыхание.— Да? — Курт выгибает спину и сдерживает болезненное мычание от ощущения горящих мышц.— Курт? Это Карсон, — на том конце слышится шорох, а дальше брат продолжает, — я узнал номер у Миранды, прости, если не следовало.Шатен мягко улыбается и садится на небольшой диванчик у стены. Он проводит по задней стороне шеи свободной ладонью, опуская её между коленей и вытягиваясь вперёд.— Нет-нет, я очень рад, что ты его узнал. Что-то случилось? — Курт выпрямляется, смотря на собственное отражение в зеркале, висящем на противоположной стене, и хмурит брови.— А должно было? — кажется, Карсон улыбается. — Всё в порядке, я лишь подумал, что раз уж завтра днём я улетаю, то сегодня мы могли бы посидеть в каком-нибудь баре. Знаешь, нам обоим не помешает, — он выдыхает в трубку, на что Курт опускает взгляд и кивает его словам. — Можем условиться, что не будет никаких разговоров об отце, матери, о них обоих и о нашей странной семейке, а только о тебе и обо мне. Что скажешь? Мне очень скучно сидеть в номере в одиночестве и гробить свои лёгкие.Курт откидывается на спинку дивана и вытягивает ноги вперёд, почти съезжая на пол. Он очень устал, но перспектива встретиться со своим близнецом, учитывая, что во время встречи с адвокатом сегодня днём они толком и не говорили, прельщает и радует его.— Надо полагать, место для семейного воссоединения должен выбрать я? — шутит Курт.— Если не хочешь попасть в какой-нибудь притон. Мне всегда не везёт в таких случаях, — Карсон фыркает на том конце и, должно быть, закатывает глаза. Курт видел это дважды сегодня и искренне наслаждался этим зрелищем.— Хорошо. Я отправлю адрес сообщением. Встретимся через полтора часа, договорились? — По рукам, — проговаривает Карсон, и Курт отключается.Ему требуется пятнадцать минут, чтобы закончить тренировку лёгкими упражнениями, и еще около получаса на то, чтобы принять душ и привести себя в порядок. Шатен и правда считает предложение брата развеяться и поговорить по душам прекрасной идеей. Он не понимает, как сам до этого не додумался, ведь Карсон и правда улетает в Лондон завтра, что никак не радует, а вгоняет в тоску.Надевая тёмно-серые брюки, бежевую рубашку с шарфом в тон и тёмно-коричневые ботинки, Курт хватает пальто и покидает квартиру. Он решает ехать на такси, хоть и не планирует пить слишком много: просто расслабиться. Всю дорогу до места назначения он размышляет о том, что происходило этим днём в офисе адвоката матери. Розмари оставила сыновьям свою квартиру, в которой жила одна после того, как оттуда в возрасте восемнадцати лет съехал Курт. Она адресовала им два письма, ни одно из которых они не стали открывать сегодня. Один — потому что не готов, а другой — потому что не мог до сих пор поверить в то, что вот так внезапно в его жизни появилась родная мать. Карсон упрямился и говорил, что эту квартиру Курт может забрать себе, ведь, в любом случае, он жил в другой стране и она попросту не была ему нужна. Но шатену достаточно было одного взгляда в глаза брата, — тёмно-голубые, обволакивающие — чтобы понять, почему он вёл себя так. И, разумеется, он имел на это полное право.Когда Курт покидает салон такси, оплачивая проезд и желая водителю доброго вечера, ветер усиливается. Пахнет свежестью и даже, кажется, морозом, и он спешит запахнуть пальто, быстро преодолевая расстояние до входа в небольшой уютный бар, в котором они с членами труппы любят отмечать особенно успешные премьеры.Входя в тёплое помещение, мужчина осматривается по сторонам и коротко улыбается, замечая знакомый силуэт и очень знакомую макушку: всё равно что он сам бы забыл причесаться должным образом и вышел в люди с лёгким бардаком на голове. Курт по-доброму хмыкает, устраивает пальто на одной из вешалок, расставленных по периметру, и направляется прямо к близнецу, сидящему у барной стойки и потягивающему, кажется, виски. — Мне всё больше и больше нравится то, что мы такие разные, — негромко проговаривает он, склоняясь к уху Карсона и упираясь в стойку бедром. Курт бесшумно смеётся испуганному выражению на лице брата и кладёт ладонь на его колено, чуть-чуть сжимая его и тем самым приветствуя. — Давно меня ждёшь?Карсон расплывается в улыбке и качает головой в отрицании, опуская взгляд к ладони, которую Курт как раз в этот момент убирает с его колена. Он крутит стакан с виски и льдом пальцами и наблюдает за действиями близнеца: тот усаживается на соседний стул и разворачивается к нему.— Подумал о моём предложении? — спрашивает Курт. Он и правда надеется, что Карсон согласится подождать и не отдавать свои права на законную половину квартиры матери ему вот так сразу.— Мы собирались говорить только о нас, мне не показалось? — шатен щурится, напуская в свой тон немного недовольства, и делает короткий глоток напитка. — В этот уговор входит и запрет на обсуждение наследства, — он смотрит в глаза напротив с добродушным упрёком и улыбается шире, когда Курт поднимает ладони в примирительном жесте.— Ты прав, прав. Мне лишь не хочется, чтобы ты жалел потом.— Я и не собирался. Серьёзно, Курт. Лучше расскажи мне о себе, да? — Курт видит, как брат прямо в эти секунды бежит от темы о матери, но не возражает, потому что у них и правда был уговор. Да и он сам, если откровенно, не в настроении думать о плохом.— О себе? — он дожидается кивка и отводит взгляд, жестом прося бармена подойти. — Больше двадцати лет я занимаюсь балетом. Танцую, — Хаммел робко улыбается удивлённому и восхищённом взгляду близнеца. — А я уж думал, что хотя бы ты не станешь так реагировать, — он смеётся и пихает Карсона в бок, на что тот только отмахивается, дожидаясь продолжения. — Что закажете? — подходящий к ним бармен моргает несколько раз, переводя взгляд то на Карсона, то обратно на Курта, и вскидывает руками. — О, у нас здесь близнецы! Два виски за счёт заведения, идёт? — и он, не дожидаясь ответа, уходит в другой конец стойки, принимаясь за приготовление обещанных напитков.— Это что, настолько редкое явление в Нью-Йорке? — Карсон сверкает глазами вслед бармену и возвращается к разговору. — Извини, ты сказал, что занимаешься балетом. Чёрт, такого я не мог предположить.— Но, тем не менее, это так. И через месяц у нас закрытие сезона, где у меня будет три сольных танца. Чтобы ты понял, как я хорош, — Курт склоняется к брату и наигранно-самодовольно улыбается, — у всех остальных солистов-мужчин всего по одному.— Нет, постой, больше двадцати лет? — Карсон берёт в руку обновлённый виски. — За это я выпью.Курт опирается о стойку локтем и подпирает голову ладонью, с интересом рассматривая своего близнеца. Он замечает не столько черты их сходства, сколько различия: к примеру, то, как Карсон хмурится почти каждую минуту или то, как отводит взгляд, если у него что-то спрашивают. Его глаза не такие светлые, как глаза Хаммела, и они чуть более размыты в цвете, но на мгновение шатену кажется, что они куда красочнее, чем его. Губы брата изгибаются в улыбке немного более тусклой, но такой же искренней, как бы он ни пытался показать обратное.Курт замирает и приходит в себя, стоит Филлипсу облизнуть языком верхнюю губу от сока дольки лимона, которую он съел пару секунд назад.— А чем занимаешься ты? Чем-то серьёзным и не настолько зыбким, я прав? — Я литературный редактор. Исправляю то, что самовлюблённые современные авторы считают шедеврами, не нуждающимися в редактировании.— А я хотел было предположить, что вижу тебя в роли юриста.Карсон приподнимает брови, удивлённый предположением брата.— Он хотел видеть меня адвокатом, — он неотрывно смотрит на брата и невольно улыбается всей иронии. — Знаешь, что самое паршивое? Он практически не заметил моего признания в том, что девушкам я предпочитаю парней, но зато рассвирепел, когда я сообщил, что поступил на журналистику в Кембридж.И Курту больно слышать это.Он пытается представить того парня, который спешил увидеть отца и рассказать ему о своём успехе, а видит лишь грустное лицо брата, чьи мечты никого не заботили.— Но главным было то, чего хотелось тебе, — Курт снова кладёт ладонь на его колено и мягко выдыхает. — Ты прав, — Карсон снова неосознанно опускает взгляд на своё колено и, спустя пару секунд, накрывает тыльную сторону ладони близнеца собственной ладонью.Они говорят ещё о множестве вещей. Курт медленно, но верно пьёт свой единственный виски, в то время как Карсон заказывает, кажется, пятый, и с интересом слушает его рассказы о личной жизни, которая не совсем удалась, и о том, что от партнёров он никогда не требовал высоких чувств. Хаммел, в свою очередь, признаётся в том, что и он не избалован мужским вниманием, на что брат недоверчиво фыркает и замечает, что точно вышвыривал бы каждого нового его кавалера, если бы всё это время они жили вместе. В середине вечера между ними даже разгорается спор о том, кто из них старший, а кто младший, и Карсон едва ли не расплёскивает виски, когда доказывает, что брат — первый человек в его жизни, о котором ему хочется заботиться. Курту это льстит, поэтому спорить он прекращает, соглашаясь побыть младшим на то время, пока они не решат что-нибудь разузнать о своём рождении и первых годах детства, когда их ещё не разлучили собственные родители.На часах почти двенадцать, когда Хаммелу всё же удаётся убедить брата в том, что если тот не остановится и выпьет ещё хоть один виски, то завтра точно проспит свой рейс. Карсон, оказываясь на свежем воздухе, замирает прямо посреди улицы и прикрывает глаза, возводя лицо к небу и шумно вдыхая. Курт только улыбается на это, чувствуя лёгкость и теплоту внутри, и ловит свободное такси, обязуясь поместить брата прямо в постель, потому что пока ещё не знает, как Филлипс ведёт себя, если выпьет. В машине он то и дело скатывается на плечо брата, и в конце концов Курт оставляет его в покое, щекой прижимаясь к его спутанным на макушке волосам и прося водителя сделать музыку чуть тише. Когда автомобиль останавливается, шатен оплачивает проезд и просит подождать его несколько минут, а сам, большим пальцем проводя по скуле близнеца, трётся о его макушку кончиком носа, таким образом стараясь мягко вырвать его из дрёмы. Карсон что-то бурчит, но из машины все-таки выходит, и Хаммел спешит взять его под руку, чтобы брат сам себя не уронил.— Ты очень вкусно пахнешь, — негромко говорит Филлипс, когда они заходят в его номер. Он принюхивается к шее Курта и довольно и полупьяно улыбается. — А ещё ты не должен был тащиться со мной, я же большой мальчик, доехал бы сам.Хаммел только усмехается на это заявление и стаскивает пальто с плеч брата, вешая его в шкаф и помогая ему с ботинками. Он расстегивает две верхние пуговицы его рубашки и ведёт в спальню, сажая на кровать и пальцами касаясь подбородка.— Большой мальчик разденется сам, если захочет, а я открою ему окно и уложу под одеяло, договорились? И пусть он даже не думает закатывать глаза.Филлипс послушно кивает и выдыхает, отчего Курт, чуя запах выпитого братом алкоголя, морщится. Он расстилает постель и давит на его грудь ладонями, вынуждая лечь на спину.Господи, почему находиться с ним рядом так хорошо?Шатену становится жарко в пальто, потому что в номере очень тепло. Он приоткрывает окно совсем немного, чтобы Карсон не задохнулся ночью, и возвращается к его постели, уже собираясь сказать, что уходит, но замирает, потому что мужчина, очевидно, уже спит. Он выглядит по-прежнему немного хмурым, но черты его лица заметно разглаживаются прямо у Курта на глазах. Он дышит ровно и спокойно, и шатен невольно улыбается, когда он морщит нос и сонно облизывается.Курт, смотря на брата вот такого — мягкого и уязвимого — не может сдержать порыва. Он склоняется ниже и оставляет одинокий, но очень тёплый поцелуй в его волосах. Ему хочется становиться к нему ближе, ведь что может дать один-единственный, пусть и долгий, откровенный разговор?— Завтра я обязательно тебя провожу, Карсон, — тихо обещает Курт прежде, чем укрыть брата получше и покинуть его номер, надеясь больше никогда не покидать его жизнь.