Глава 5: Истина в вине (1/1)

Ева просто невыносима.– У тебя удивительная кожа, я тебе говорила? Поправка: она невыносимо милая.– Будто светится, понимаешь?Ужасно милая. С ударением на ?ужасно?.Ева тянется к твоему лицу – в сотый раз с тех пор, как ты вытащила ее из склада неподалеку от Хитроу, – и весьма грубо тыкает пальцами в щеку, пока не задевает место, где скоро образуется свежий синяк. Ты отмахиваешься от назойливой руки, но, наверное, слишком резко, потому что у Евы вырывается тихий вскрик.– Прости, я не хотела, – говоришь ты, поднося ее пальцы к губам. Тебе совсем недавно стали дозволены такие жесты, и ты чувствуешь, что заливаешься румянцем. Ева поднимает на тебя полный теплоты взгляд:– Мне нравится, когда ты меня целуешь.Ах, она милая до невозможности и невыносимая одновременно.Невыносимая – потому что дала себя похитить, да еще и непрофессионалам, которые накачали ее какой-то химией, чтобы развязать ей язык. Невыносимая – потому что ты думала, что не успеешь вовремя и обнаружишь лишь ее остывшее тело. Невыносимая – потому что твои руки снова испачканы чужой кровью.– А тебе нравится меня целовать? – спрашивает она таким бархатным голосом, что не догадаться о ее намерениях невозможно.– Ева, – укоризненно произносишь ты. Она переспрашивает нормальным тоном:– Что?Ты медленно выдыхаешь через нос, призывая на помощь все свое терпение.– Лучше не говорить о важных вещах, когда ты… в таком состоянии, – объясняешь ты, указывая неопределенным жестом в ее сторону.– Да ладно, у меня всего лишь немного кружится голова. Я не ощущаю никаких последствий от их коктейля. Если даже есть доказательства эффективности сыворотки правды, у меня, наверное, иммунитет или что-то в этом роде.– Ты всю дорогу домой перечисляла, за что любишь мои волосы.– Просто они всегда так хорошо пахнут! Я бы тебе и так сказала! Это не из-за…Тут она резко умолкает, зажмурив глаза и откинувшись назад в кровати, – наверное, почувствовав приступ тошноты, о которых предупреждала Каролин. Ты нерешительно подходишь ближе и, не успев передумать, садишься на край матраца. Ева еще несколько секунд старательно дышит через нос, прежде чем снова обратить на тебя взгляд.– С тобой все в порядке. Каролин упомянула, что это может случиться, что к побочным эффектам относится… болтливость и тошнота. Но через некоторое время и то и другое пройдет, и ты будешь как новенькая.– О-о, – стонет Ева, – это как отвратительное похмелье.– А разве бывают не отвратительные?– Ну конечно, когда просыпаешься и чувствуешь себя трупом, но знаешь, что вечер удался и что теперь можно провести весь день под одеялом.С таким похмельем ты на самом деле не знакома, но это совсем другой и к тому же слишком грустный разговор, так что ты просто киваешь, не развивая тему:– Ну да, конечно. – Вот, именно так ответил бы человек, у которого имеется опыт нормального общения с другими. Великолепно.– Господи, меня уже сто лет так не плющило, – Ева снова откидывает голову на подушку.– Соскучилась?– Ну… Просто иногда приятно выпить и поболтать с друзьями ни о чем и… О! Спеть караоке! Бог мой, караоке! Мне не хватает… вот такого веселья, – криво улыбается она.Тебя ранит намек на то, что сейчас в ее жизни веселья нет, что с тобой не весело. С каких это пор ты такая чувствительная? И разве позволяла раньше хоть кому-нибудь так влиять на твою самооценку? Скорее всего, нет.– Мы можем из похода в бар сделать поход в караоке-бар, – предлагаешь ты, хоть и не рада своей идее. Ева приоткрывает один глаз, чтобы посмотреть на тебя:– Это не то.– Почему? Со мной очень даже весело!– Да, но… Караоке – это для друзей, – улыбается она, снова закрыв глаза.– Мы с тобой друзья.– Ничего подобного, – фыркает Ева. – Я то разгадать тебя хочу, то трахнуть, то послать ко всем чертям. – Ох… Почему от этих слов так больно? Больно быть не должно, и все же… В груди щемит, потому что ты думала, будто вас связывает больше, чем элементарное влечение, особенно после того, как вы сблизились за последние недели: за обедами в столовой; сидя на полу ее кухни и попивая кофе, хоть тебе и пришлось потом отнести джинсы в химчистку; чуть не погибнув в Норвегии. Ты узнавала ее все лучше, и это было здорово.Да, время от времени эта дружеская идиллия прерывалась желанием припечатать Еву к стене, опуститься перед ней на колени, забросить ее ногу себе на плечо, и… Ты намеренно останавливаешься, не закончив мысль. Все же это не единственное, что связывает вас, – она сама это признала. Так что ты, глубоко вздохнув, напоминаешь себе, что сыворотки правды не существует, что влитый в Еву коктейль лишь понижает способность фильтровать сказанное. Но даже если ее слова не являются непреложной истиной, они недалеко от нее ушли и ранят не меньше.– Ты убила их всех. На складе, – внезапно сообщает Ева ровным тоном.– Да, убила.– Могла бы подождать, пока Каролин не вызовет полицию… или что-нибудь в этом роде.Нет, этого ты сделать точно не могла. Ты пожимаешь плечами, но Ева все еще лежит с закрытыми глазами и не видит тебя.– Я уже забыла, каково это, – говорит она, – смотреть, как ты убиваешь.Она заметно сглатывает.Если честно, ты тоже успела забыть, каково это. На этот раз не было паники, охватившей тебя, прежде чем Риан оказалась на рельсах. Ты ощущала знакомое тепло, и, что греха таить, это было даже приятно. Запястье сладко ныло из-за отдачи пистолета, хруст кости под подошвой ботинка казался музыкой, хрящевая ткань послушно уступала давлению твоих пальцев. Ничего из этого не вызывало панику. Ты была спокойна, самоуверенна и чувствовала себя собой – так, как не бывало уже давно.– Ну и, как тебе? – задаешь ты тот же вопрос, что и в Норвегии. По сути, ты хочешь знать то же самое: Ева позволила себе посмотреть – и что теперь о тебе думает? Она садится ровнее, чтобы взглянуть тебе в глаза. На ее щеках горит румянец.– Сочно. Ужасающе. Прекрасно.Ее слова оседают в твоем сознании. Ты не отводишь от Евы глаз, когда она наклоняется ближе, и забываешь, как дышать, стоит ей глянуть на твои губы.– Ощущения были, как до поездки в Россию? Ты не казалась расстроенной, напротив – самоуверенной, будто у тебя все под контролем. Ты чувствовала себя по-другому??Да, убивать было снова приятно. Я чувствовала себя даже лучше, чем до России. Было приятно убивать ради тебя, приятно знать, что ты не может оторвать взгляд?. Но эти слова застревают в горле. Ты пытаешься остановить расспросы едва слышным шепотом:– Ева…– Расскажи, – настаивает она, и ты понимаешь, что это не просьба, а приказ. Чувствуешь его всем своим телом.– Мне было… – Ты видишь, что Ева пододвигается ближе, и тебя к ней словно притягивает. Внезапно напряжение становится невыносимым. Ты отводишь взгляд, но пальцы нежно касаются твоей щеки, поворачивая тебя обратно.– Вилланель…– Мне было… Терпение Евы испаряется, когда ты снова замолкаешь, но вместо того, чтобы задавать новые вопросы, она приникает к тебе настойчивым ртом. Этот поцелуй ничуть не похож на сладкое прикосновение губ в Норвегии: теперь ладони удерживают твое лицо, ее язык жадно изучает твой, и вот она уже впивается зубами тебе в нижнюю губу. От одной только мысли, что она может прокусить кожу и капли твоей крови запачкают алыми разводами ее лицо, ты хочешь Еву еще сильнее. Ее руки двигаются сами собой, да и твои, наверное, тоже, потому что ты внезапно понимаешь, что касаешься обнаженного участка спины над ее поясницей, а твой топ больше не заправлен в джинсы. Нетерпеливые пальцы скользят вдоль твоего ремня, дергают за пряжку… События развиваются слишком быстро.– Ева…Она покрывает поцелуями твою шею, опускаясь все ниже. Жар, растекающийся внутри, почти заставляет тебя забыть о самообладании. Но что в этом недопустимого? Она же под воздействием сыворотки правды, а правда в том, что Ева хочет тебя, ведь так? Тем не менее, одна мысль не дает тебе покоя: нельзя позволить Еве диктовать условия, иначе повторится случай с Анной. И даже если Ева на данный момент не прочь закрутить интрижку, тебе нужно что-то более значимое. Ты хочешь быть с ней без единой тени сомнения в реальности происходящего. Ева должна действительно хотеть тебя, а не идти на поводу у обстоятельств. Ты не против голодной страсти, охватившей вас сейчас, когда руки срывают одежду и вот-вот прольется кровь, но и от букета цветов с романтическим ужином при свечах ты бы тоже не отказалась. Почему нельзя получить и то и другое?Так что ты, прижавшись к ее жадным губам в последнем поцелуе, отстраняешься.– Нам… лучше подождать. – В твоем голосе звучит убежденность, которой ты не чувствуешь.Обреченно вздохнув, Ева прячет лицо у тебя на плече. Ты ее очень хорошо понимаешь и беспокойно ерзаешь на кровати. – Ты просто невыносима, – шепчет она в ткань твоего воротника, заставляя улыбнуться. Она права: положение невыносимое. Но ты не переспала бы с ней в первый раз, если она под градусом, а сейчас вы в похожей ситуации. Когда Ева отодвигается от тебя еще дальше, ты видишь взъерошенные волосы и румянец на ее щеках. Неужели это твоих рук дело? Наверное. От одной этой мысли становится тепло на душе: так Ева выглядит еще прекрасней. В горле саднит от усилия, с которым ты сдерживаешь просящиеся на волю слова. Ева кажется смущенной, поэтому ты касаешься ладонью ее щеки, пытаясь приободрить.– Прости меня, – говорит Ева.– За что? – смеешься ты.– Ну, за всю эту ненормальную ситуацию.Тебе не нравится это определение: ситуация не ненормальная. Просто фишка у вас такая: кровь и насилие могут возбуждать. О таком ведь все слышали. Наверняка.– Не смотри на меня так: ситуация и правда ненормальная, – добавляет Ева, увидев, что ты нахмурилась. – Даже я это признаю. Я никогда не прощу тебе за Билла, но, боже мой, стоит вспомнить тебя такую – покрытую брызгами крови, готовую на все, – как мне хочется прижать тебя к любой поверхности и впиться в твои губы, свести с ума прикосновениями. За это, наверное, я и себе никогда не прощу. Кажется, у меня поехала крыша, – невесело усмехается Ева, уронив голову на руки.Ты выпрямляешься, задетая таким признанием. Когда ты впервые кончила от ласок языка Анны там, внизу, ты обняла ее и прошептала на ухо, что любишь, прежде чем нежно поцеловать в губы. Она отвернулась, сказав, что Макси скоро вернется домой. Боль, которую ты почувствовала тогда, была ненамного сильнее этой.Наверное, глупо было надеяться, что от правды такого типа Ева тебя сегодня оградит. Она обожает твои волосы и гладкую кожу; ей нравится, когда ты целуешь ее; хруст раздавленных тобой костей кажется ей музыкой; она никогда не оставит прошлое позади; она ненавидит себя за свои чувства к тебе.Наивно думать, будто она сможет забыть, что произошло с ее другом по твоей вине, даже ради чего-то ?особенного? между вами – что бы это ни значило. Правда в том, что совесть тебя совсем не мучает: ты едва помнишь то убийство, потому что за ним последовало множество других. Тебе жаль, только потому что Еве больно. Жаль, что ей не с кем петь караоке и что твой поступок заставил ее тебя возненавидеть. Но даже ты в курсе, что все это не тождественно мукам совести из-за самого убийства.– Вил…Подняв на Еву взгляд, ты видишь, что она не понимает, какой эффект произвели на тебя ее слова.– Что?– Можешь принести стакан воды? Меня опять мутит.– Сейчас.Встав с кровати, ты чувствуешь, что ноги тебя не слушаются. Ева тянется к тебе и, сжав твою руку, смотрит с теплой улыбкой, на которую ты не можешь не ответить такой же, несмотря на разрывающую сердце боль.По дороге на кухню ты думаешь, что до сегодняшнего дня количество нежных, не явно сексуальных прикосновений, которые она тебе подарила, можно было пересчитать по пальцам. Но с Евой всегда так: нежность чередуется с жестокостью, одного без другого не бывает. Ты обследуешь шкафчики в поисках чистого стакана. Боже, какая она неряха! Все столовые приборы у нее грошовые, тарелки друг к другу не подходят, а стол она, наверное, еще ни разу не вытирала. От этих мыслей щемит в груди, потому что ты любишь Еву целиком и полностью, вместе с ее неприглядными сторонами, а она твои неприглядные стороны (как, например, то, что ты потрошишь людей определенным способом) полюбить не может. Или, что еще хуже, она их полюбит и возненавидит себя за это.Глаза щиплет, в горле ком, но нет, ты не заплачешь.Достав кружку, ты наполняешь ее водой.Тебе казалось, что вы потихоньку сближались. Но, может, это просто судьба у тебя такая: отношения даются нелегко, а если и даются, то не совсем в таком виде, в каком тебе хотелось. Ты снова думаешь о том, сколько еще выдержишь такое с Евой – шаг вперед, два шага назад. Вот она признаётся, что постоянно думает о тебе – и сразу загоняет нож в живот. Вот она принимает твою тьму и хочет серьезных отношений – но тут же говорит, что возненавидит себя за это. Зажмурившись, ты трешь глаза кулаком. Нет, ты не плачешь.Отставив кружку, ты смотришь на гладкую водную поверхность. Ты могла бы просто… перестать. Тебя никто не заставляет раз за разом бросаться на острие ее ножа, это осознанный выбор. Так что ты можешь прекратить, и все тут. В прошлом ты была на это не способна, но ты изменилась, повзрослела. Или устала…В случае с Анной у тебя получилось. Ты прекращала поэтапно. Сначала перестала слать ей письма. Потом перестала представлять ее на месте каждой женщины, с которой спала. Потом перестала думать о том, что хочешь ей сказать. Ты уверена: у тебя снова получится. На этот раз будет трудней, но ты сможешь. Решившись, ты отправляешься с кружкой наверх и ставишь воду на захламленный прикроватный столик, потому что Ева уже уснула. Она спит с открытым ртом, и это заставляет тебя улыбнуться, несмотря ни на что. Наклонившись, ты шепчешь ей на ухо три слова – с чувством на этот раз, не как в Риме. Даришь ей правду – по старой памяти. Ева тихонько всхрапывает в ответ, не просыпаясь.Вздохнув, ты спускаешься ко входной двери. Твоя обувь аккуратно стоит в прихожей Евы, заставляя представить себе реальность, в которой ваши вещи самым естественным образом всегда находятся рядом друг с другом. Внутренне подготовившись, ты выходишь за порог, где тебя встречает прохладный воздух чудесного свежего вечера. Это хорошо. У тебя все получится. Ты прекратишь поэтапно, как тогда с Анной. Кто знает – может, однажды тебе придется уйти снова, от человека, который окажется намного хуже Евы. Что ж, практика – путь к совершенству. Встряхнув головой, чтобы разогнать эти депрессивные мысли, ты уходишь и на этот раз не оглядываешься назад.