Глава 73. Его глазами (1/1)

Майлз сидел возле Джудит и не шевелился. Лишь раз медленно расцепил дрожащие обрубки восьми пальцев и снова зарылся ими в свои грязные стоящие дыбом волосы. И сжал, что есть сил, сгорбившись возле девушки. Датчики сердцебиения отсчитывали пульс, кардиограмма перестала прыгать с час назад и даже дыхание больше не скрипело рваным картоном. Джудит выжила. Пальцы же до сих пор тряслись. Не верится. Дважды звонил Вейлон, пытаясь вытащить Майлза хоть немного поспать. Апшер сбросил звонок, не дослушав. Прошло больше двух часов после операции, поэтому сейчас Джудит безмятежно спала, укутанная своим нелюбимым белым цветом. Ее каштановые волосы спадали на трубочки, тянущиеся из-под носа, еще одна такая же распустилась от тонкого запястья к стоящей рядом капельнице. Один раз Джудит пришла в себя, чуть приоткрыв ресницы, а потом снова потеряла сознание. Глаза были обычные, не желтые?— Вальридер покинул ее тело. Доктора местной поликлиники сказали репортеру, что состояние девушки стабилизировалось, беспокоиться не о чем. Не о чем, совершенно. По мнению Майлза, беспокоиться не о чем только в гробу. И то, сомнительно. Его засыпали вопросами о том, что произошло, и нет ли у пациентки врожденной болезни?— хирург явно был озадачен таким быстрым отходом от наркоза и черной кровью. Как объяснить никто не знал, Майлз тем более. К счастью, Парки приехали минут тридцать назад и спасли его от экзекуции. Отделу по снижению рисков сегодня явно не до них, но тем не менее Элизабет так же присела на уши администраторам, чтобы запутать кто, куда и что. Вейлон, получив от репортера от ворот поворот дверью палаты перед носом в третий раз, уехал забрать детей. Пока по всем экстренным каналам крутили в прямом эфире пожар в крупнейшей лечебнице города, учиненный кем-то во время сбоя, а полиция и Меркофф отлавливали сбежавших в город пациентов да подсчитывали потери с убытками, можно было выдохнуть?— казнь откладывается. Казалось?— можно сбросить траур и на полных правах закатить если не вечеринку, то хотя бы заслуженный отдых: утомленный Джорж уже вовсю храпел прямо в приемной, ловя на себе недовольный взгляд уборщицы. Пройдя мимо него, Лиза заглянула в палату и застала Майлза темным истуканом у койки напарницы. С той самой минуты, как ему сказали, что Джудит в порядке и пустили к ней?— он ни слова не проронил. Вообще. Парк хотела попробовать окликнуть его, но не стала. Что-то, отталкивающее всякое желание касаться репортера, чувствовалось в комнате. Постояв немного, Элизабет тихо удалилась. Никому из посторонних не ведомо, что понял Майлз Апшер за эти несчастные часы. Не только из-за страха за Джудит. Хотя, в основном, конечно же, из-за нее. Но. Парень отчетливо запомнил тот день, когда Джудит выскочила перед его машиной на стоянке?— еще бы! Чуть сердце не остановилось, подумав, что переехал какую-то идиотку… Они многое пережили с того дня?— даже слишком многое, чтобы смириться со всякими необъяснимыми… коллапсами, взрывающими мозг любого скептичного человека. Репортер был тем еще нигилистом в этом плане. А потом увидел хрень нанитовую ?от доктора Вернике, с любовью? просто?— так, в принципе, удивляться перестал. Апшеру казалось, скажи ему сейчас, что единороги существуют?— он пожмет плечами и согласится. Честное слово: в рогатую лошадь поверить проще, чем в то, что он увидел за последние два месяца. Так что мисс ?Я из будущего? пришлось принять так же, как и всё остальное: комплектом со всеми ее рассказами и по акции с кучей проблем. Оплата пальцами, регулярная остановка сердца и бесконечные перепалки в подарок. Джудит как-то так легко ворвалась в жизнь репортера, что Майлз перестал замечать, что раньше ее не было. Просто в один момент Апшер ловит себя на мысли, что машинально ищет Джудит рядом с собой: на улице, в помещении, удирая по скалистым ухабам или поворачивая руль автомобиля. Он привык к ней так поражающе быстро, хотя еще летом думал, что всю жизнь будет один. По крайней мере, как журналист. Напарники его раздражали, несмотря на то, что Майлз понимал?— одному работать сложнее. Впрочем, будучи молодым, успешным и крайне самодостаточным?— он вообще не переживал по этому поводу. Сложно, зато комфортно и прибыльно, и как-то менять свое мировоззрение Майлз не собирался, хотя старик Мэтьюз головой качал. Афганистан, конечно, потом встряхнул мозги, но широко распахивать объятия всем желающим к сотрудничеству Апшер не стремился. Как уже было упомянуто, напарники Майлза раздражали. А он раздражал их. На достаточной дистанции репортер был довольно общительным человеком, охотно заводил знакомства (особенно выгодные) и точно знал к кому как подобраться, лишний раз улыбнуться или вовремя позвонить, а уж врожденная харизма делала свое дело. Однако идущий вкупе с этим едкий нрав и непрошибаемое апшеровское ?вижу цель?— не вижу проблем? отталкивали наивных несчастных, что рискнули попробовать Майлза убедить в обратном. Поэтому выскочившую перед ним лохматую бестолочь по имени Джудит Апшер вообще не воспринял как человека, с которым можно хотя бы поговорить?— с одного взгляда их разный каст был увиден, размечен чертой и жестко отодвинут Майлзом подальше. Он не хотел брать ее с собой. Да что там?— он в машину ее не собирался пускать! Если бы не спешка?— принципиально схватил бы за ухо и доволок до главного директора, чтобы избавиться от пиявки. Джудит сочетала в себе все вымораживающие Майлза качества: она поднимала панику из ничего, боялась высоты, огрызалась на каждое слово и давила своим упрямством до ужаса. Апшер таких терпеть не мог (хотя бы потому, что в упрямости его эго еще никому не удавалось его переплюнуть). Майлз наблюдает, как в круглом отсеке капает раствор из пакета в систему капельницы, отчетливо понимая, что никого другого, кроме Джудит, больше не представляет с собой рядом. Он смотрит на нее в эту минуту, а помнит тот день.?— Эй, ты совсем чокнутая?! Жить надоело?!?— Ты Майлз Апшер??— Да, это я. Ты кто такая, а? И три часа назад он был уверен, что это была их первая встреча. ?Я боюсь, что сошла с ума, Майлз. Иногда мне кажется, что всё это не взаправду. Что я лежу где-нибудь, в смирительной рубашке, а всё происходящее со мной?— это ложь…? Джудил лежала перед ним, а Майлз сидел чуть сбоку, уперев локти в колени, скрестив пальцы в замок и уткнувшись в них губами. Он слышал подобные, брошенные вскользь интерпретации этих слов несколько раз. Но не придавал глобального значения. После случившегося?— это казалось нормальным. Ну, сомневаться в реальности. Но не теперь. Не после так щедро впихнутого в собственный разум подарка от чудовища Маунт-Мессив. Майлз никогда бы не подумал, что невольно увидит ее историю лично. Своими, но не своими глазами. И это?— вот это вот, черт возьми?— действительно казалось потрясающей детальной иллюзией отборного сумасшествия. Как будто его настоящего на миг отключили, впихнули в издевательски-реалистичную игру, вырубив возможность рулить телом самостоятельно, и заставили пройти плохую концовку своей жизни. Майлз стиснул зубы, вжав сплетенные пальцы до боли, пытаясь прочувствовать, что все еще здесь, на месте, в этой палате. А перед глазами воспоминания. Его воспоминания. И одновременно не его. Майлз почувствовал всё каждой клеточкой своего тела, своей кожи… как всё случилось, тогда…*** Красный джип лихо несется по ночному лесу, мимо каменного указателя, знакомого до сверл в зубах. Он поворачивает руль вправо, машинально пытаясь увидеть там надоедливую коллегу поневоле, но на сидении никого. Оно пустое. Там валяется камера и распечатанное наспех письмо. ?Мы не знакомы, но я ваш давний поклонник…? Майлз помнит, с чего все началось. Тот Майлз тоже помнит. Помнил. Это он и есть. Или нет? Майлз не знает. Зато он помнит это огромное, раскинувшееся перед ним старинное здание Маунт-Мэссив. Пустое КПП, человек в окне, строительные леса… он карабкается туда, машинально оборачиваясь вновь, но позади никого. Лишь виден в свете фонарей оставленный джип. Майлз хватается за подоконник, перелезая внутрь. Он помнит это, но будто по-другому. Это сбивает с толку: один и тот же ракурс, одна и та же картинка, те же цвета, но собственные руки перед глазами (еще с целыми пальцами) хватаются в одном видении чуть левее, чем в другом, а мысли в своей же голове смешиваются. Они его, несомненно… но и не его. Голова болит, пытаясь совместить картинку?— накладывается то плохо, то идеально. Трупы, кровь, бег, трупы, кровь, кровь-кровь-кровь. Вниз по стоку, нет пути, кроме, как вниз… голоса внутри. Блокнот скачет в руках, Майлз не понимает, как не выронил треснувшую ручку. Майлз пишет. Записывает все, когда может?— в перерывах между проломанными этажами и погонями, блокнот напоминает книжку с помойки?— он тоже в крови. Крис Уокер заносит жареные пальцы к голове, и Майлз машинально жмурится, отпрыгивая. Нога подвернулась, он упал, чудом успев увернуться… сбоку кто-то кричит, отвлекая великана и… нет, погодите. Там никого? Никто не спасет, беги! Он бежит и бежит, прочь, поднимая вонючие брызги сточных вод. Задыхается. Вниз по стоку, трупы кричат, алые стены почавкивают насмешливо, в такт хриплому дыханию, он слышит помехи в голове, привкус монетки во рту. Он сходит с ума. Откуда ты знаешь, что ты не пациент? Майлз резко открывает глаза, нашаривая перед собой Джудит. Просто чтобы убедиться в преобладающей реальности. Протягивает руку к руке девушки. Теплая. Майлз касается тонких бледных пальцев. Майлз кладет искалеченную руку на блокнот. Страницы не пусты. В пальцах обломок ручки. Спиной репортер упирается в старый диван, сидя на полу, а сам выводит буквы: хаотично, криво, почерк скачет, из пальца хлещет… ?больной ублюдок отрезал мне пальцы?,?— читает Майлз вслед за появляющимся текстом. Но в его блокноте нет таких записей. Нет? Или есть? Майлз сомневается дать точный ответ. Он снова бежит, падает, поднимается, вниз и вверх. Пахнет гарью, пахнет кровью, пахнет горелым мясом. В голове шипит и барахлит. Главное?— не выпустить руку Джудит. Стоп. Нет, главное?— не потерять блокнот! Записать, всё! Он выберется! И весь мир его услышит… Эта мысль толкает его двигаться, искать выход, помешанно запоминая всё вокруг. В ботинках хлюпает вода. Точно вода? Камера теряет заряд, запасных батареек больше нет. Майлз, как одержимый, сидит на коленях в какой-то трубе и чиркает, почти не видя, по бумаге. Потом другое: тесный ржавый шкафчик гнется под ударами дубины. Репортер хватается за голову, пытаясь не вскрикнуть, и видя светящиеся зрачки его преследователей сквозь узкие щели. Бам! Бам! Бам! Дверца ломается!..?—?Майлз, ты как??—?девушка кладет руку ему на плечо, заставляя очнуться. Апшер резко оборачивается. Он чувствует прикосновение, но тут понимает, что никакой ладони на плече нет. Там кирпичная кладка. Секундное тепло от понимания, что он не один, испаряется. Позади никого, а блокнот пустой… разве? ?Нашел меня??— читает Майлз, сжимая края в кожаном переплете. Камера выхватывает черные строки в зеленоватом свете, вызывая странное облегчение?— успел записать. Я запомню, всё запомню, расскажу, всем… Кому ты расскажешь, идиот? Трупам? Запах выворачивает. Страницы то пожирают чернила, то проявляют их. Паста кончается, черт! Если… нет, когда?— когда он выберется?— сотрет эту шарашку Меркофф к чертям собачьим! ?Но разве… я выбрался???— Ты жалела, что оказалась здесь, в Маунт-Мэссив??— Да, Майлз. Я жалела…?—?Тогда зачем ты вернулась??—?Из-за тебя,?— отведя глаза, прошептала маленькая напарница. Майлз смаргивает видение. Джудит лежит, окруженная белым. Живая, другая, не такая, как та, что он встретил первый раз. Там же, на уровне больничной койки вспыхивают искры из дул автоматов. Пули врезаются в грудь, снова и снова, снова и снова… Майлз мертв. Майлз жив, но чувствует себя, как побитый истерзанный дуршлаг. Он хватается за впихнутую кем-то футболку на груди, пытаясь нащупать алую сырость и дыры, но футболка целая. Тогда была рубашка… всё не правда. Или?.. Теперь ты здесь хозяин. Хозяин поневоле. Пленник. Гниющий заживо в собственный амбициях и гордости. Майлз Апшер, независимый репортер, 21 год. Пропал без вести.?—?Я здесь! Э-э-эй, кто-нибудь!?—?он кричит до хрипа. Из горла не вырывается ни звука. Вокруг?— только трупы. Кровь. Снова. Ее так много, что глаза слезятся от красного цвета, мертвецы воняют, мухи кружат, жужжат, чавкают так омерзительно! Майлз опять теряет свою реальность и сжимает футболку напротив сердца, чувствуя себя в своем теле тогда: воющее отчаяние запечатанного в бутылке джинна. Мечущегося в тесной маленькой старой лампе, которую вышвырнули на дно океана. Где ее никто и никогда не найдет. Майлз сидел, глядя на Джудит, на капельницу, на пикающие тихо-тихо приборы. А чувствовал другое: пугающую пустоту холодных стен и тихий горный воздух. Коридоры, одинаковые койки и двери. Осознание и гнев, смирение и ярость. Когда последняя душа покинула Маунт-Мэссив, а на воротах появился огромный замок, держащий вход в Преисподнюю взаперти, Майлз впервые прочувствовал такой страх, что спятил наяву. Настолько, что раз за разом царапал стальные прутья, пока неведомая сила рывком отшвыривала его назад. Она же лишила его всего, заставила молчать, когда всех вывозили, но теперь-то!.. что теперь?! Эти агенты давно сгинули, они не обнаружат! Нельзя, назад, вернись! Майлз не хотел, он хотел на свободу, нет-нет-нет, пусти!.. Он кричал, шептал, бродил по темным коридорам. Разговаривал сам с собой, чувствуя беспрерывно: ненасытный вкус тлена и шевеление роя в голове. Голова взрывается от этого звука ежесекундно. Теперь ты здесь хозяин. Принц разрушенного замка. Король никому не нужной страны мертвых. Царевич пронзительной, удушающей тишины. Раб. Оно вселилось в него, просочилось сквозь раны, щедро одаривая исключительным ощущением вечной мерзлоты и желания разбить башку о что-нибудь острое. ?Помогите! Кто-нибудь, помогите!..? Его никто не слышит. Майлз лишается разума?— в который раз? Шатается по тем самым коридорам, которые так спешил покинуть, уже никуда не торопясь. Проваливается сквозь стены и пространство, теряется в днях, во времени, в тенях. Касается запыленных столешниц и сломанных мониторов, швыряет их в стены, пробивая кулаками бетон насквозь. Из костяшек?— ни капли крови, в стене?— дыра. Майлз тяжело дышит, глядя, как осыпается мелкая серая крошка. Люди так не могут. Забор кажется неприступной каменной клеткой?— ее парень пробить не может, сколько ни пытался. Будь он человеком?— просто бы перелез. Майлз знает, что он не человек. Майлз спятил. Сколько прошло? Неделя? Месяц, год? Вечность? Часы на запястье разбиты вдребезги, издевательски демонстрируя изогнутые стрелки его потерянности. Отчаяние достигает пика, а в горах наступает первая зима. Остатки воды в фонтанах замерзают, деревья белеют, каменные ступени полностью запорошило. Майлз не чувствует холода. Голыми руками, из которых испаряется тьма, касается снега. Это странно: чувствовать фактуру, но не чувствовать температуру простых вещей. Снежинки не тают в его ладонях. Монстр… Апшер сидит прямо на ступенях парадной лестницы, слыша, как падает каждый белый кристаллик, кричащих где-то вдали птиц и угнетающую тишину за своей спиной. Собственные глаза тускнеют, лицо, впалое от усталости, застыло в одном времени и уже даже не хочется содрать с себя кожу живьем. Репортер роняет руки вдоль тела. Он устал бороться. Тогда же, зимой, последний пациент Маунт-Мэссив первый раз чувствует что-то еще более жуткое, чем понимание, что он не властвует над своей свободой: приходят гости. Парочка подростков-идиотов лезет через проволоку над каменным забором. Громко шумят, снимают на телефоны. Завидев их из окна башни, Майлз радуется так, словно выиграл лотерею на миллион. ?Помогите!..? Это был первый раз, когда Майлз был в сознании, убивая своими руками. Мальчишки только и застыли в ужасе, завидев черного призрака. Внутри разрослось бешенство?— не его, не его эмоции, чужие?— кровожадные, неудержимые. Они что-то сделали, эти мальчишки. Майлз не видел. Зато он видел, чувствовал, как черный туман ринулся к детям, бессовестно забрав контроль над руками и сжал. Что бы не сделали эти дети?— они не заслужили такой смерти. Зрачки заскакали, ужас осознания, что его пальцы ломают чужие кости и неспособность остановить это… Щелк. Хруст. Крик. Не надо! Снег заалел алыми брызгами. Голоса оборвались в хрипе. Майлз попятился, чувствуя, как по лицу, по груди и рукам стекает что-то теплое. Ты еще не понял, что стал чудовищем, Майлз Апшер? Мы стали… Не спать. Место. Покой. Хозяин охраняет дом. Отец часто повторял это. Майлз не помнит, чтобы его отец такое говорил хоть раз. Он, кажется, и не помнит, как выглядел его настоящий отец. А мать? Она была? Или нет? В голове вспыхивает имя: Тиффани. Майлз почему-то отталкивает это имя. Нет, оно не то, не знакомое, не родное. Правда, какое?— Майлз не вспомнил, сколько не пытался. Незваных гостей было мало. Итог для них?— всегда один. А потом и это исчезло. Никто не хотел соваться в проклятые горы. Дни шли, гул внутри стихал, помехи обрывались всё чаще, и только привкус монетки на языке оставался таким же. Майлз рассеивался от сумасшествия тишины. Он продолжает бродить запертым в клетке зверем. Читает все найденные бумаги и книги до последней строчки. В приступах накрывающего от капели с крыши бешенства ломает еще несколько стен, обдирая кафель в страшных душевых, пытаясь заставить себя чувствовать хоть что-то, кроме петли на шеи?— виселицы понимания, что проведет так сотни лет. Один. Прикованный, привязанный, заточенный. Зима кончается, лес оживает, а потом снова гибнет в рыжих листьях и опять белое. В мутных туалетных зеркалах единственный свет?— это полыхающие чужеродно-желтым глаза. Теперь это его глаза. Хорошо устроился, ублюдок? И куда же ты делся теперь?! По коридорам бродят такие же тени. Только, в отличии от Майлза, они прозрачные. То появляются, то исчезают. Пару раз тени обретают яркие черты людей. Майлз пытался до них достучаться, что-то сказать, пока не разглядел в одном из силуэтов неестественно огромные и подозрительно знакомые габариты великана, а в другом не услышал вызывающий мурашки лязг ножниц. Забавно: всю жизнь не верить в призраков, а потом стать им и бродить среди таких же… неприкаянных. И никому не нужных.*** ?Пусть это кончится, я не могу. Я мертв внутри давным-давно??— он начертил эти строки на последних страницах блокнота, а потом выдрал. Скомкал, глядя, как бумага чернеет на глазах. Всё равно никто не прочитает?— зря старался. Обидно. Майлз стоит на самой высокой башне у верхнего окна и смотрит вниз. Внизу было бы красиво, если бы не тошнило от однообразия, как у никогда не меняющейся заставки рабочего стола на компьютере. Ноги сами шагают в пропасть. Когда Майлз открыл глаза, не дождавшись удара?— ему захотелось взвыть еще громче: он лежал, чуть паря спиной над занесенной дорожкой. Чертный тлеющий дымок оберегает хозяина. Не выйдет. Да как же так?! День Сурка продолжается. ?Что, снова зима? Когда…?*** Репортер стоит по колено в сугробе, позади все та же злосчастная лечебница, перед?— издевательская дорога за клеткой кирпичных стен. Когда-то там стоял красный джип. Теперь там ничего. Те же фонтаны, те же потрескавшиеся дорожки, каменные ступени. Он застыл в картинке, которая меняет только времена года. Даже растянутое на год это кино его утомляет, надоедает, бесит, как же невыносимо бесит! Майлз не выдерживает. Он кричит в эту осточертевшую горную тишину и срывается к воротам. Ударяет кулаками по прутьям, царапает ржавый замок. Черный рой вокруг начинает недовольно гудеть и ворочаться. Ах ты, тварь затаившаяся… Белое стремительно темнеет. Майлз швыряется на чертовы столы, взрывной волной сносит койки так, что они влетают в стены, втыкаясь перекладинами, осколки сыпятся и звенят, бешенство в груди разрастается пропорционально безысходному воплю затерянной души.?—?ВЫПУСТИ МЕНЯ!!! —?кричит мертвый репортер, и кричит, и кричит, и кричит. До хрипа и слез…?—?Отпусти, пожалуйста, отпусти… выпусти, я не могу… Но пленника никто не слышит. Внутри тишина, в голове будто больше никого. А из тела все еще тлеет черный дым. Майлз бодает лбом ободранный кафель, устав кричать. Бесполезно.*** Закаты и рассветы?— единственное, на что можно было смотреть, когда у тебя впереди ненужная вечность. Майлз сидит напротив спящей Джудит, а сам ощущает, как его же ноги свисают над огромной высотой. В груди поражающее безразличие, вокруг только ветер. Это его чувства или не его? Он будто тонет в толще мутной воды. Откидывается назад, на крышу, смирившись. Дождь, снег и ветер погребают его заживо, руки обвивает плющ и паутина, Майлзу уже все равно. Он сдался окончательно. Изредка репортер словно отключается, засыпая, хотя сон ему не нужен. Это не сон?— просто Майлз не знает, как это назвать. Он пребывает где-то. Там, в странных видениях на грани что-то непонятное: то его пустая квартира, то кабинет бывшей работы, то темный салон джипа. В машине грязно и пыльно, за замызганными окнами ничего не разглядеть. Когда Майлз пытается, то резко просыпается на все той же чертовой крыше. В другой раз снова кабинет. Точно, да, это его кабинет. Он узнает эти шкафы, стены, полки… документы и жалюзи на окнах. За столом кто-то сидит, но Майлз не может разглядеть: все такое же мутное, как толща грязной воды в застоявшемся пруду. Силуэты пропадают и меняются. Иногда Апшеру кажется, что он слышит чьи-то голоса. Он пытается ответить. Его не слышат. Наверное, он просто заново рехнулся на остатках воспоминаний. Это повторяется множество раз, пока однажды Майлзу не удается разорвать мутную пленку. Опять кабинет. В этот раз он светлый и чистый. Заметки на стене те же, а за столом опять кто-то сидит. Узкие плечи, волосы в пучке. Девушка. Она не замечает постороннего?— сидит, подперев ладошкой щеку, а пальцами второй крутит колесико компьютерной мышки. Перед ней монитор, но голова девушки как-то странно качается, будто она засыпает. Майлзу хочется увидеть ее лицо. Он не знает зачем. Воспринимает происходящее, как очередной бред свой поехавшего разума?— поэтому без задней мысли тянет руку к плечу незнакомки, желая развернуть к себе. Просто посмотреть хоть на кого-то. Громкий телефонный звонок спугивает видение. Девушка и кабинет пропадают, а он снова лежит на крыше заброшенной лечебницы. ?Как дохлая рыба на дне аквариума?,?— думает Апшер вяло. Между прочим, ощущения схожие. Зеленые деревья желтеют. Он сбился со счета который раз.***?— …даже шутить не смей про разделиться! Майлз чувствует себя так, будто резко проснулся от долгой спячки. Голоса не исчезают. Он наяву?.. О, кто-то вновь рискнул нарушить покой проклятых стен. От Маунт-Мэссив исходит странное гудение, еле слышное, предвкушающее. ?Тот самый день?,?— понял апатично навязанный чокнутым владением хозяин. Он даже не шевельнулся, лишь отметив, что очнулся в одной из сотен одинаковых палат. Кем бы ни были незваные гости?— им не жить. Апшер без особого интереса смотрит через забрызганное дождями окно, как четверо незнакомцев пробираются к главному входу. Наивные идиоты. Что ж… их проблемы. Майлз прикрывает глаза, растворяясь в черном ничего. Первый крик доносится откуда-то снизу. Зуд и гудение нарастают. Человек?— обычный человек?— этого не чувствует. Зато Майлз прекрасно ощущает вибрации потусторонней энергии: пятна мертвенного свечения, которыми кишит больница. Создавшие Вальридера ученые и подумать бы не могли, что взрыв их маленькой станции приведет к такому сенсационному парадоксу, за которую любой физик съест учебник по общепринятым теориям. Взрыв запечатал души умерших в ней, создал временной разлом, как заевшая в магнитоле кассетная пленка, прокручивающая одну песню на повторе. И кому-то сегодня очень не повезло услышать эту загробную лирику того самого дня. Крики продолжаются. Слышен топот, скрипы, чужие имена. ?Надоело?. Хочется вновь отключится, упиваясь своей бесполезной вечностью. Но размышление мертвого репортера прерываются: кто-то врывается в палату, проносясь мимо и даже не заметив. Этот человек тяжело дышит, вертясь по сторонам. Майлз успевает разглядеть длинные волосы и девичий силуэт, прежде чем их обладательница кинулась под угловую койку, зажимая себе рот руками. От нее смердит страхом и слезами?— как иронично знакомо. Майлз не знал зачем заговорил с ней. Кажется, она назвала его по имени… странно. Внутри шевелится что-то забытое, знакомое… кто он? Когда девушка заикнулась о выходе, Апшер так взбесился, что чуть не свернул ей шею. Какое замечательное заветное желание. Предсмертное. От одного упоминания о свободе, рой частиц заклокотал?— уже по его воле. Девчонка успела выкрутиться и сбежать. Зря. Быстрая смерть?— такое благо. Майлз знает. А потом… что-то пошло не так. Что-то сломалось, перевернулось. Эта… журналистка?— позор профессии, ей-богу?— шумит, топает, верещит от каждого вздоха. С самого закрытия Маунт-Мэссив не было так шумно, честно слово! Майлз думал, она долго не протянет, но каким-то образом этой вертихвостке удается ускользнуть за мгновения до неизбежного. Если бы было с кем поспорить?— пропавший репортер бы даже поставил минут на двадцать до ее предсмертного хрипа, больше не протянет. Ценность жизни для него утратила свой шарм, интерес чисто шкурный. Когда он говорит ей раз в третий, что барахтаться?— бесполезно, из всего этого девушка поразительно игнорирует абсолютно все, кроме слова ?рассвет?. Майлз буквально талдычит ей обратное. Откуда столько воли к жизни? Внутри ворочается, но это не рой. Призрак любителя поросят спускается в душевые, загоняя жертву в угол, а Майлз вдруг видит в ней себя: такого же отрезанного, выдохшегося, но отчаянно ищущего выход. Еще на что-то надеющегося. Живого. Погодите-ка… если девчонка и правда живая, то как раз у нее есть шанс уйти? Майлз теряется с этой мысли. Вот только жирный любитель отрывать головы уже направился выламывать последний шкафчик.?—?Оставь ее в покое…?—?неслышно шуршит помехами черный туман, обволакивая помещение. Уокер в ярости. Но его ярость и в половину не так страшна, как ярость хозяина Маунт-Мэссив. Зачем? Майлз не знает. Может, потому, что больше в этой заброшенной психушке ничего не происходило? Кажется, тогда она назвала его чокнутым, а Майлз хмыкнул. А потом с удивлением понял, что ему… весело? Интересно? Не скучно? Не тихо… Чудовище внутри заснуло давным-давно. Зато человек очнулся.?—?Будь ты проклят, Майлз Апшер!!!?—?кричит девушка возле мертвого тела друга, не ведая, что этими словами режет острее, чем ножом. ?Я и так проклят! Что, не видно?!? Эти брошенные слова задевают: сильно, больно, обидно, ядовито. Он ведь действительно ни при чем! Желание поддасться почувствовавшему черный гнев шепоту велико?— настолько, что девушка не видит, как облако угрожающе нависло над ее головой, готовясь разорвать в клочья. Майлз так и не вспомнил потом, почему не сделал этого. Испугался себя? Или так разозлился, что бросил эту идиотку на смерть помучительнее, чем мгновенная остановка сердца? Ему было так неприятно, что когда он начал чувствовать себя человеком?— тем самым, обычным парнем, гостья увидела в нем страшное чудовище. Майлз чудом не сорвался с цепи. Значит так, да? Ну, ладно… почувствуй, какого это: умирать в поисках свободы. Задыхаться от ужаса, чувствуя себя одним-одинешеньким среди рехнувшегося хаоса. А он снова впадет в свою спячку. Пока мир не рухнет. Дурея, в этой гребанной тишине.*** Майлз злобно дернул уголком рта, услышав ее крик. И часа не продержалась, как он и думал. Но наткнуться из всевозможных кандидатов-палачей именно на Трагера?— феноменальное невезение. Ирония совпадений жестоко похихикивает. Майлз не собирался никого спасать. Ни разу. Вот насолить ожившему врагу?— это да. Раз в год такую пакость можно подложить. И вовсе не от того, что на пороге смерти девушка позвала именно его. По имени. Никто не обращался к Майлзу по имени уже бесконечность……и ему странно-легче где-то там, внутри, когда он переступает свою гордость и решается откликнуться на зов. Будто за много-много месяцев он сделал что-то правильное, человеческое. В голове тихо-тихо, а она снова называет его по имени?— это заставляет чувствовать себя… кем? Она цепляется за его запылившуюся куртку?— теплая, живая. Золото в карих глазах тухнет. Майлз понимает, какого это. Поэтому он поможет ей выбраться?— ведь он вовсе не чудовище. Лишь такой же пленник. Он Майлз Апшер, пропавший без вести, погибший, но теперь вспомнивший, кто он на самом деле, и способный дать укрытие от зла вокруг. Жаль, в его время никто так и не пришел на помощь. Взамен он наконец-то узнает, как зовут эту бестолковую?— Джудит.*** Рассвет наступил быстро. Будто нарочно не давая изголодавшемуся по общению с живыми людьми, по эмоциям и чувствам призраку зачерпнуть себе момента. Но Джудит хочет на волю, Майлз видит, что она глаз не сводит с черты горизонта за лесом. Она заслужила жить. С ним же… ничего не случится. Он всего лишь останется здесь. Навсегда. На веки вечные. Это знание настолько жалит в гуди, что шутка про ?заглядывай в гости? вырывается сама собой. Соскакивает с языка, хотя звучит жалко.?—?А если… если я вернусь? Мне ведь не нужно снова выживать, если это не будет восемнадцатое? Здесь не будет других призраков, кроме тебя? Черная дымка изумленно всколыхнулась. Джудит не заметила. Но… она серьезно? После всего… нет, должно быть, просто лжет. Однако, шагнув ближе, Майлз видит то, что поражает его до глубины души?— она не врет. Она готова оставить в своей жизни место для кошмара, готова вернуться, потому что ей кажется, что держащие пропавшего цепи тумана?— не справедливы. Весь мир априори не справедлив, Майлзу пришлось смириться, уронив корону со своей головы в могилу. Но на секунду?— на жалкое мгновение, ему не хочется с этим соглашаться. Зато он может сжать пальцы на тонкой шее, чтобы исполнить свое отчаянное желание: больше не быть одному. Никуда не отпускать, оставить себе. Оно ужасает, но так соблазнительно подталкивает передумать. Майлз не поддается с трудом: он все еще человек куда больше, чем то, что заставляет его тело двигаться после расстрела. Вот только Джудит не ведает, что устроила настоящий шторм в мертвом штиле его потонувшей надежды. Всего парой слов, бросив камень на плоскую гладь и поднимая огромную рябь. Зацепила этой верой, что кто-то знает, слышит, видит?— и может ответить. Нет худшего наказания человеку, что жил в беспрерывном потоке шума, разговоров, интервью и слов, чем молчание. Майлз ведет Джудит прочь?— к воротам, за которые путь ему закрыт. А сам смотрит на эти кованые прутья и думает, думает, думает… Девушка беспрепятственно касается выхода, в то время, как он не может сделать дальше и шагу. От одного вида Джудит, вот-вот готовящейся шагнуть прочь и уйти?— его лихорадит.?— Постой! Попытка не пытка еще как посмотреть. Он отрывает от себя единственное, что осталось связывать его с самим собой?— свой блокнот с выдранными заляпанными страницами. А Джудит снова убивает надеждой:—?Пойдём со мной!.. Тянет за куртку, с собой, в глазах слезы. Хочет спасти того, кто обречен. Это так напоминает ему о другом:—?Эй, что ты делаешь?! Это незаконное проникновение! Майлз! Майлз!!! Да стой же ты!..?— немного другая, но та же Джудит?— царапает пальцами пустоту в месте, где только что была его рука. Она хватается за голову, а он уходит прочь, не обращая даже внимания на беспомощный ужас в глазах девушки. И Джудит, что пыталась вытащить его из этой клетки, как заточенного проклятого духа, теперь бросается внутрь сама. За еще живым, прекрасно зная, что их ждет. Она же при каждом удобном случае чуть ли не умоляла: ?Пожалуйста, давай вернемся, не надо! Остановись…? Майлз вдавил пальцы так, что прокусил губу. Перед глазами: лес. Такой же, как тогда, но на улице светло. Тот самый день. И одновременно не тот. Майлз?— другой это же он и есть стоит, отделенный решеткой, а она доверчиво шагает ближе, готовая исполнить последнюю, любую просьбу мертвеца. Воспоминание о поцелуе?— как оплеуха по лицу. Она действительно его любила. Искренне, преданно, ненормально доверчиво. Причем, его всего?— со всеми его перепадами настроения, резкими словечками и привычкой все делать по-своему. Внутри колет. Что сейчас, что тогда. Да ладно, что там?— его царапает и жалит!.. покусывает, то приятно, то невыносимо больно. Он впервые такое чувствовал. Майлз снова не выдерживает. Майлз вообще ничего этого не выдерживает к чертям собачьим! Он уже изжевал губу до крови, отвернувшись от омерзительно сверлящего по вискам от монитора с зубчатой кардиограммой. И ладно бы на этом всё. Но нет. Смотри до конца, почувствуй, какого это?— снова умереть. Но сначала…*** ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ!19 сентября 2013Пожалуйста, если вы обладаете какой-либо информацией… Майлз Апшер хмуро смотрит на свою выцветшую фотографию на вбитой табличке возле дома родителей. Улица освещена редкими фонарями, ряды частных домов безмятежно спят. Тлеющими кончиками пальцев парень коснулся своей улыбающейся ксерокопии. Три года прошло, а они все еще надеятся… Майлз не помнит, когда был дома последний раз. Даже при жизни.?— Майлз, ты приедешь на праздники??— Мам, я работаю, ты же знаешь. Давай я потом перезвоню, у меня интервью. Он всегда был слишком занят. Не теми вещами, которые по-настоящему важны?— жаль, что понять это пришлось лишь умерев. Майлз долго не решался, но потом исчез с улицы, чтобы возникнуть внутри дома. Убедиться, что родители в порядке, после пропажи единственного и такого эгоистичного сына. Они действительно были дома?— спали. Теперь он мог слышать даже с первого этажа, удобно. Зато показаться на глаза так и не нашел в себе сил. Увидев стопку забытых листовок в прихожей со своей фотографией?— Майлз просто напросто сбежал. Лучше оставить затухающую веру в лучшее, чем подарить горькую правду о настоящем. И только возникнув в своей затхлой, заброшенной квартире, он понял, что ему некуда идти. Совершенно. Устраивать сенсацию миру нет никакого желания. Хочется просто… жить, как раньше, до всего. Быть собой. Только… как? Как теперь жить, будучи мертвым для всего мира?*** Он сам не понял, как оказался в офисе. Так погрузился в себя, что рассеялся на частицы, а вокруг уже стены его кабинета. Майлз огляделся. Странно, но за три года как будто ничего не изменилось. Только заметки на стене выгорели, а остальное… На столе аккуратная стопка бумаг и удостоверение… удивление от имени и фото на карточке заставляет Майлза вскинуть брови вверх. ?Джудит Джоан Палмер, 22 года, стажер? О бестактности его поступков?— черти легенды складывали, поэтому нет ничего удивительного, что оказавшись отрезанным от нормальности, он невольно привязался к той, что связывала жизнь до и после Маунт-Мэссив. Не долго думая?— без вести пропавший без всякого предупреждения явился в квартире Джудит. Джудит такого ?подарка? явно не ждала. Но, что странно, даже испугавшись, девушка не выгнала его взашей, окатив святой водой напоследок. Ей было не страшно, нет?— Майлз бы почувствовал, но… ей стало интересно?— это стало последней ложкой в и так отсутствующей совести Апшера. Он решил остаться. На следующее утро он заявил об этом прямо и сразу. Выражение лица Джудит было бесценно. Почему она не высказала своё категорическое ?нет??— он до сих пор без понятия. И как?— просто как? —?она вынесла его такого?— он даже сейчас понять не может. Его самого, Майлза Апшера, репортера до мозга костей, а еще немного неживого и чуточку не в себе.***?—?Ты отвратителен!?—?влетев в машину, возмущенно выпалила она. Пальто наизнанку, уголки стрелок на глазах потекли, а в радужке искры веселья. Уже через десять минут она прекращает фырчать, и со смехом пересказывает, как пытался отодвинуться от нее администратор парфюмерного магазина, оказавшийся геем. Джудит первый раз пробовала выведать информацию, взявшись за дело?— Майлз-то не мог показаться на людях. Немного не получилось, с кем не бывает? Майлз слушает Джудит, а сам думает, что ему до одури странно: работать с кем-то в напарниках.***?—?Я тебя убью, Апшер. Я тебя точно убью…?—?отжимая кофту в окно джипа, она отплевывается водой из бассейна. —?Ты сказал у них пусто! Так вот, знаешь что?.. Джудит выглядит так, как будто сбежала с соревнований по водному поло. Майлз признает косяк, но что он мог теперь? При свете дня?— только и ждать ее в машине, говорить куда идти и что сделать, чтобы найти работу. Зато так он хотя бы мог продолжать что-то делать. Джудит ворчит, но садится рядом на следующий же день и они берут новое дело. Прошла уже неделя, а девушка все еще возвращается на соседнее сидение его машины, хотя они собачатся чаще, чем нормально разговаривают.***?— Майлз, ты серьезно? Мне, блин, завтра вставать в шесть!?—?она смотрит на время, на дорогу, мрачно высчитывая, что до дома вернется в лучшем случае к трем утра, если поедет с ним. Но все равно остается. —?Ай, ладно… И ее будто совсем не волнует, что напарник сбоку источает черный смог. Да он и сам перестает это замечать.*** Она снова и снова щелкает ремнем безопасности, игнорируя насмешливый взгляд на это. То в нормальной одежде?— в джинсах или платье, вернувшаяся с учебы, то заспанная и зевающая, в растянутой кофте, выдернутая с ужина, то вообще в пижаме. Почти всегда?— с его камерой на коленях или стаканчиком кофе в руке.?—?Прольешь еще раз?— пойдешь пешком.?—?Боюсь-боюсь,?—?зевает она. —?Будешь? Нормальная бы на такое обиделась. Джудит дуется от силы минут десять, а потом снова находит, чем заполнить тишину вокруг. Хотя теперь она не гнетет. Майлзу нравится слушать эту тишину. Внутри покалывает сильнее, как-то странно. Он не обращает внимания?— в свете вынужденного соседства, к таким вот вдруг прокатывающимся волнам ряби по кончикам пальцев легко привыкнуть.***?— Нет, ты видел, что они написали?!?—?газета негодующе мазнула по стеклу. Майлз согласен?— статейка полный провал. Они предлагали материал куда лучше. Джудит хмурится и кусает губу. Она расстроена. Это была ее работа, пусть и под его руководством. Скрыть досаду у напарницы всегда получается плохо. Майлза бы такое не задело?— подумаешь, конкуренция всегда потенциально гадская штука, бьющая со всех сторон. Но Джудит еще не привыкла к резким отказам, и ему хочется ее как-то подбодрить. В арсенале не так много привилегий, с учетом его черной исходящейся сущности. Майлз, поразмыслив, притормозил джип на пустом шоссе.?—?Не хочешь научиться водить машину??— Что?.. я??—?растерянно, аж газету опустила, не заметив, как Майлз постукивает указательным пальцем по рулю. —?Ты серьезно? Ну, наверно. Но у меня сейчас нет времени ходить на курсы.?— Могу научить. Он от себя в шоке, что озвучил такое. Джудит удивлена не меньше.?— Ты? В смысле, прямо сейчас? Здесь??—?Второй раз предлагать не буду,?—?буркнул Майлз, еще не переварив, что предложил в первый. Но его забавляет такая осторожность?— Джудит смотрит на него так, будто он одержим. Даже когда он прикрикнул на нее в своей квартире, она не выглядела такой изумленной.?—?Я. За руль. Твоей. Машины. Ты точно в себе? Она издевается??— Так, всё…?—?Стой-стой, я согласна! Майлз знает, что пожалеет об этом еще до того, как Джудит первый раз напутает газ с тормозом. Но от ее притягательного любопытства и желания пропитаться тем, чем жил он сам?— не коробит. Репортер закатывает глаза чисто по привычке, а потом оставляет свои ядовитые замечания, и объясняет чуточку сдержаннее и спокойнее, чтобы ей стало понятно. Кто бы при жизни ему сказал, что он, Майлз Апшер, будет учить кого-нибудь водить свою машину?— покрутил бы пальцем у виска и на всякий случай заблокировал джип. Без эксцессов, конечно же, не обходится.?—?Нет, сначала сцепление,?— в который раз вздохнул парень.?— Я вечно про него забываю,?—?пробормотала Джудит, хотя остальное запомнила довольно быстро. Майлз недолго сверлит ее затылок с пучком, а потом резко подается вперед, перегнувшись через сидения. Джудит ойкает, затихнув.?—?Выключи двигатель,?— прошептал он ей в ухо, прекрасно зная, что через секунду напарница сольеться по цвету с цветом машины. Это доставляет отдельное удовольствие. Он кладет свою ладонь поверх ее руки возле коробки передач и заставляет Джудит повторить все с самого начала. Второй же рукой, точно также скользнув по неприкрытой тканью одежды коже к ее пальцам на руле, сжимает чуть сильнее, чем было нужно. В зеркало заднего вида открывается потрясающий вид на чуть дрожащую от неспособности куда-то деться из-за смущения девушку. Майлз нарочно кладет подбородок ей на плечо:?— Запомнила? Джудит кое-как кивнула, судорожно дернув губами. Очаровательное зрелище. От близости колет почти невыносимо, напряжение в тихо урчащей машине чувствуется каждой клеточкой тела… Майлз никогда не ощущал такого острого желания врезать своему же отражению. Он был там, в этой самой машине, и в тоже время понимал, что это не его память, не его чувства и мысли. Это и был он. Как глупо ревновать к… себе же. Чувствовать, вдыхать, касаться тех вещей, которых никогда не трогал, собственными руками, этими же покалеченными пальцами, говорить своим голосом, шептать собственными губами и ехать разумом, что такого не было.?— Не повернешься? —?прошептал его голос. Его, но не он. Джудит вздрагивает еще раз. Ее уши горят, она начинает медленно поворачиваться, и Майлза разрывает от желания одновременно дочувствовать этот момент, коснуться губами к теплой щеке, вызывая тихий порывистый вздох у девушки… и в тоже время заставить свою голову отпрянуть назад. К разочаровывающему злорадству, Джудит забывает о педалях?— машина дает газу так внезапно, что Майлзу приходится срочно уворачиваться, чтобы не разбить нос, пролетев вперед по инерции. Он еле успел вывернуть руль, перегнувшись через напарницу.?—?Ой, прости!..?—?пискнула Джудит, когда, сбив мусорный бак, джип чуть не врезался в столб. Он точно выкинет ее из машины. Но вместо этого они едут по шоссе, Джудит опять заливисто смеется, рассказывает о своих приключениях с фотоаппаратом, а утреннее зарево красиво играет в ее волосах. Боковые окна открыты, лаская чувство свободы на душе. Джудит ярко жестикулирует, а Майлз снисходительно хмыкает, чувствуя, что изнутри теплеет и теплеет. Он впервые думает о том, что счастлив. Джудит поворачивается, ее глаза блестят точно так же?— весело, ярко, влюбленно. И тут Майлза замыкает: странное покалывание внутри и помехи под кожей взрываются шумом?— не знакомо, это странно, он чувствует черное, обжигающее, но не гнев… это… необузданное жжение? Злость? Нет, не злость, более знакомое. Что за…?—?Майлз!!! —?он еще слышит крик Джудит, а потом сознание исчезает.*** Майлз просыпается во тьме. Вокруг тихо. Пусто. И… до ужаса знакомо. Больничные потолки и горный воздух рушатся на голову так внезапно, заставляя Майлза испуганно отшатнуться, заметавшись вокруг. Вернулся домой, хозяин. Теперь на место. Покой. Слишком яркими были твои эмоции, Майлз Апшер, а носителю чудовища, что создано страхом и болью?— это невыносимо. Или же нет? Откуда знать пациенту? Гул нанитов становится громче…*** Крики и страх заполняют лечебницу, сими прелестно знакомыми чувствами пропитались все палаты. Майлз пытается это сдержать, но не преобладает в успехе. Несколько покалеченных увозят на скорой, шепотки об аномальных явлениях перебивают обсуждение заработной платы за ремонт будущей гостиницы. Идиоты, да бросайте все и бегите уже отсюда!.. Когда же в коридорах вдруг мелькает до боли знакомая макушка?— измотанный самоконтролем репортер в таком подвешенном состоянии, что страх за эту бестолковую напарницу, решившую вернуться за ним, превращается в бешенство. Но груди против воли скребется другое: не забыла, вернулась, к нему. Желание растерзать сдается желанию обнять. Майлз не делает ни того, ни другого?— любая лишняя мысль преследуется жужжанием пугающе близко. Правде в глаза: он ведь подозревал, что существовать вдали от его дома вряд ли получится. Пустая вакансия мученика достойна только одного кандидата, вот только потеря контроля может стоить слишком дорого?— гораздо дороже собственных страхов, вечного одиночества и уж точно дороже собственных желаний. Даже если он снова спятит в заточении. Джудит плачет. Пытается достучаться. И ему больно, что в этот раз он действительно не может откликнуться на зов. А если посмеет?— то не будет уверен, кто из них отзовется в следующий раз. Майлз боится, что, поддавшись слабости, может однажды обнаружить себя в ее крови. Этого он себе не простит, никогда.?— Прощай, Джудит… Майлз сильно ошибается, думая, что оттолкнув Джудит подальше,?он сможет ее уберечь.*** Они поймали ее, Меркофф. Эти сучьи ублюдки со своими благими целями, вымостившие первоклассные аллеи в Преисподнюю. Джудит выглядит паршивее некуда: ноги, сбитые в кровь, руки посинели от гематом, глаза красные, пьяные, дикие, но, Господи, когда она на него смотрит, то… Так что же ты колеблешься? Верни… оставь себе… Джудит касается его?— разлагающейся твари, только что убившей десяток людей, и в ее глазах все еще нет страха к нему… Рука тянется к горлу девушки против воли. К внутреннему ужасу, это желание ему не принадлежит. Майлз в самый последний момент наконец-то распознал это чувство. Уильям Хоуп, ты… действительно еще здесь? И ты… завидуешь? Это последнее, что Майлз подумал и запомнил. Потому что потом его безжалостно выперли прочь, схватили за шкирку и сбросили с пульта управления. Майлз захлебнулся, затрепыхался, как сдутый огонек свечи?— эмоции, чувства?— выворачивающие желание орать и харкать кровью, давиться черным смогом, голова трескается, гул оглушает. Это же…—?Майлз… Голос кажется остатком видения, поэтому когда скулы касается что-то настоящее, настойчиво повторив его имя, парень не сразу реагирует.?— Ма-а-айлз? —?на третий раз Апшер поворачивает голову. И только потом до него доходит, что он в обычной больнице. Не в Маунт-Мэссив, истекающий кровью и объятый пламенем. Палата чистая, светлая, а тронувшие его пальцы принадлежат… Джудит. Внутри оборвалось. Девушка сидит на кровати, подогнув под себя колено и свесив одну ногу вниз, чтобы дотянуться до него. У Джудит лицо не шибко проигрывает по оттенку простыни, зато глаза… настоящие. Смотрит. Майлз очень долго молчит, и в ее радужке мелькает сомнение.?— У тебя такое лицо, словно ты меня убить хочешь. Не то слово. Джудит заглядывает в его зрачки обеспокоенно, будто не она сама без пяти минут в гробу должна лежать тут после операции. Еще не отошедший от всего репортер просто смотрит на нее. То ли убить, то ли обнять, то ли дать подзатыльник как следует, чтоб легла сейчас же обратно?— честно, единственное, что его остановило от всех этих порывов?— это боязнь навредить. Майлз только хотел отреагировать?— как, он не знал, но отреагировать надо было?— и вдруг Джудит ткнула указательным пальцем ему в щеку, наклоняясь чуть ближе. Еле ощутимо, но…?— Что ты делаешь? —?только и выдавил Апшер рвущимся голосом. Забавная привычка тыкать в людей пальцами при первой встрече.?— Живой,?— констатировала журналистка еле слышно, зато подозрительно слишком весело для той, что чуть не отправилась в пятизвёздочные котлы Преисподней. Майлз уверен?— ей там самое место за такое.?— Джудит,?— очень тяжело начал репортер, с трудом сдерживаясь и цедя каждое слово. —?Какого черта ты… —?он до того резко повернулся к ней, сдерживая руки, что осекся, когда напарница улыбнулась, рассматривая что-то на его лице. С таким видом, будто окончательно рехнулась в блаженстве.?— Я рада, что ты цел.Внутри трескается, ломается вдребезги. Слова елозят на сердце своей искренностью и одновременно бьют ненавистью к себе тяжелой оплеухой. Джудит не заметила. Вместо этого она робко коснулась его темных волос, будто успокаивая: ?Всё будет хорошо?. Майлз прикрыл глаза, крепко сжав дрогнувшие, истерзанные в кровь губы. Она его точно убьет. Или он ее. Вот прямо сейчас. Придушит к чертовой матери. Чтоб не мучаться. Ждущая что угодно: от ора до тихого слова, Джудит потрясенно дернулась, когда Майлз просто уронил голову ей в плечо, так ничего и не сказав. Осторожно, едва касаясь и не трогая руками, будто боясь сломать чудом склеенную бумажную фигурку. И было в этом жесте куда большее, чем могли бы выразить все слова мира в эту минуту. Джудит замерла. Тихо улыбнулась под нос. А потом не без труда подняла обвитые капельницей руки, чтобы обнять голову репортера и крепко-крепко прижать к себе.