Todfeinde (1/1)

- Haarstr?ubend, - говорит герцогиня фон Ким, почтенный матриарх всего семейства.- Mein Herz, - обращается она к Сокджину голосом максимально осуждающим и смотрит глазами, преисполненными укора, - Du benimmst dich wie ein dummer Bauernjunge. Ihr Verhalten ist Ihres Titels nicht würdig.- Ich habe deinen Eltern gesagt: Dieses wilde Russland wird dich verw?hnen, - и качает головой сокрушенно.Сокджину пятнадцать. Он впервые за шесть лет вернулся в родовой замок под Хехингом из "этой дикой России", а кузина Кю бесит только сильнее. Насмехается, язвит, и видит бог, Сокджин ни на мгновение не жалеет, что наступил ей на подол платья и порвал его. Слушать как совершеннолетняя, совсем уже девица на выданье с блестящим образованием, фройляйн Кю получает выволочку от герцогини за выпаленное в сердцах "dumme Mistkerl" - того стоит.Кузина сверкает в его сторону ненавидящим взглядом, как огнём опаляет, и Сокджин улыбается в ответ как может нежно. Произносит одними губами: "dumme Fotze".Эта война длится сколько он себя помнит. Кузина старше на четыре года, и их первая встреча происходит в районе пятилетия Сокджина. Ему тогда дарят великолепного деревянного коня, и, конечно же, юный герцог не желает делиться игрушкрй ни с кем, а уж тем более с совершенно незнакомой девочкой, требовательно протянувшей руку:- Дай!Конь в итоге оказывается в камине, маленький Сокджин в слезах, а Кю даже в угол не ставят, потому что о эта одинокая слеза по щеке, дрожащий голос, и "мы просто играли, это вышло случайно". Бабушка Хи гладит её по голове, а Сокджину говорит, что рыдать для мужчины недостойно.Так в сердце Сокджина впервые поселяется ненависть, так он уже в пять лет получает ценный урок не привязываться к материальному.И месяц не разговаривает с фрау Хи. Лето в тот год жаркое и, неожиданно, весёлое. Сокджин привык за шесть лет к бурным праздникам дикого Петербурга, за последний год родители брали его с собой раз двенадцать, не говоря уже про те кадетские забавы, на которые Сокджин сбегал сам.От Германии он ждёт невыносимой скуки и тоски по Петербургу.Каким-то чудом именно Кю не даёт ему даже на мгновение затосковать по суровому северу.Новый виток давно забытой войны будоражит кровь. Ей девятнадцать, и Сокджину невыразимо приятно, что взрослая девчонка теряет всю свою взрослость в попытках ему насолить. Только Сокджин теперь хитрее, взрослее и умнее. Прекрасная шахматная партия. А ещё он на полголовы выше. Это становится понятно, когда герцогиня во время летнего приема в замке хлопает его веером по плечу, и строго говорит, что Сокджин обязан пригласить кузину на первый танец. Кю выглядит непривычно взволнованной и немного бледной.Сокджин отмечает про себя: надо же, а она тоже способна на простые человеческие чувства, тоже способна быть неуверенной в себе и бояться, что никто не захочет с ней танцевать.Это вдруг так... удивляет. У Сокджина словно мир с ног на голову. и чувствовать себя рыцарем для кровного врага ещё более странно.У него вдруг потеют ладони, и становится так нервно.- Что, никто не хочет с тобой танцевать? - спрашивает он шепотом, вставая рядом.- Пошёл к чёрту, - в её голосе нет привычного запала - не до Сокджина. Даже обидно немного.Наверное, это и срабатывает.Он сжимает её руку не спрашивая, тянет за собой:- Идём.Не галантно и не по правилам, но она делает первый шаг за ним следом, и на втором оба перестраиваются, как внезапно вспомнив воспитание, и на танцпол выходят красиво и правильно. Она кладёт ему руку на плечо, его ладонь опускается чуть ниже её лопаток.Это первый раз, когда они так долго смотрят друг другу в глаза и не говорят ни одной гадости. Сердце Сокджина начинает частить почему-то. На её губах нет привычной насмешливой ухмылки, Кю выглядит такой хрупкой в его руках. Это так... неправильно?- Мне жаль, - выдавливает из себя Сокджин, - платье...- Тебе не жаль, - она улыбается, и это первый раз, когда он видит её настоящую улыбку.Весь остаток вечера её приглашают танцевать юные офицеры, и немолодой, но очень состоятельный граф. Сокджин видит как загораются глаза бабушки, и ему неспокойно. Его первый поцелуй случается с ним в оранжерее. Бабушка велит Кю набрать роз для букета на обеденный стол - к ним в гости едет тот самый чёртов граф.- Поможешь.Впервые приказной тон Кю не вызывает желания встать на дыбы. Сокджину вдруг так грустно. Он идёт за ней в оранжерею, думает невпопад: какая тонкая у Кю шея, какие хрупкие плечи. Как глупо было воевать с ней всё это время. Он же мужчина, какая, к чёрту, война с девушкой?- Думаешь, он сделает тебе предложение? - Сокджин сидит на краю огромной мраморной клумбы, пока Кю с совершенно невозмутимым лицом придирчиво выбирает розы. Она такая спокойная с того вечера, непривычно, дико, скребет на сердце кошками.- Бабуля на это очень рассчитывает.- И ты согласишься?Её руки замирают, переставая перебирать цветы. Кю смотрит на него так... сердито, почти обиженно.Он целует её. Возможно, потому что лучше в голову ничего не приходит. Неумело целует, неуклюже.- Побеждаю по очкам, - говорит она тихо, - вот, украла твой первый поцелуй, - зарывается пальцами в его волосы и смотрит так печально, - глупый мальчишка. Граф делает предложение в конце августа. В день праздника урожая, словно намеренно стараясь собрать как можно большую аудиторию. Кю опускает взгляд: руки скрещены на коленях, платье нежное, лёгкое, одна непослушная кудряшка выбилась из прически, - сама невинность. Столько лжи в одном образе. Сокджина начинает безотчётно тошнить.- Какая честь, граф, - говорит она.Сокджин разбивает бокал. "Случайно".Улыбается и хлопает вместе со всеми остальными. - Кузина, какая честь, - ядовито цедит Сокджин Юрьевич, - чем обязаны столь неожиданному визиту.- Мой милый кузен, кажется, вы совсем не рады меня видеть.- Вам не кажется.Фрау Кю запрокидывает голову, хохоча искренне, громко, вульгарно. Сокджин бы должен подумать, что слава богу, что двадцать лет назад ему хватило мозгов (или не хватило смелости). Но почему-то где-то в груди защемляет воспоминанием, что ему совсем не было жаль платья, она знала это и улыбалась.- Dumme Mistkerl, - с хищной улыбкой пропевает Кю.- Dumme Fotze, - отвечает Сокджин, уверенный, что собственный оскал ничуть не лучше.