Bonne soirée, désespoir (1/1)
- Чондэ Демьянович Ченский, циник, скептик, прошлое, настоящее и будущее отечественной сатиры.Чондэ находит бесконечно нелепым, хотя по-своему ироничным, что и сам в это всё верил раньше, особенно в первый год работы в "Вестнике", а после его закрытия - трёх лет скитаний по разным там "Соревнователям" и прочим "На злобу дня".Чондэ писатель, хороший писатель, очень злой. "Злее самого чёрта" - спасибо за характеристику кому-то из критиков.У него репутация: Чондэ и сентименты далеки друг от друга так же как власть от народа. Никто ему даже не высказывал предложений в стиле "жениться вам надо, Чондэ Демьянович", хотя все его менее котируемые как женихи друзья были избиты этой фразой минимум четырежды.Забавно. Было бы.Если бы не двадцать восьмой год его жизни, и внезапная встреча с царским семейством.Первое впечатление от цесаревича: очень смешной. Серьезный, насупленный, худой, высокий, нескладный, да и выглядит глуповато. Если его отец старый хитрый лис, то мальчишка скорее лебедёнок. Вырастет, конечно, красивым, пошел в матушку. Глупым, скорее всего тоже, что, безусловно, печально. Чондэ в это мгновение отчего-то представляет себя советником при будущем императоре. Чувство очень странное, картинка, вспыхнувшая перед глазами, слишком реальна.- Я читал ваши тексты, - говорит лебедёнок, - мне очень понравилось.Какой же нелепый. Их императорское величесиво решает, что сделать юную графиню Кужунёву, у отца которой за душой только карточные долги, императрицей - великолепная идея. У Чондэ идея не менее великолепная - разнести хитрого лиса в пух и прах серией статей.- Ну хоть муза у вас в этот раз диво как хороша.И то верно. Чинхванна Кужунёва при желании может стать второй Екатериной Второй. Чондэ немного жаль их лебяжье высочество, но ему нравится видеть в хрупкой девушке силу, способную поставить континент на колени.Что ему не нравится - снова поймать образ себя в роли советника после того, как ему приходит от высочества письмо."Я читал ваши статьи", - пишет мальчишка, - "вы безумно жестоки по отношению к будущей императрице, не могу сказать, что не понимаю - почему, или, что осуждаю, но всё-таки... знаете, как прямо она держится, как умеет смотреть сквозь злопыхателей? Вам бы стоило поговорить с ней хоть раз, прежде чем писать..."Письмо такое детское и обиженное, что и сомнения быть не может - их высочество тоже пали под чарами юной институтки. У Чондэ дергается что-то внутри, что-то бесконечно странное - юного цесаревича хочется погладить по голове.Чондэ сам не знает, почему пишет ему ответ.На прогулку в летнем саду для жаркой полемики цесаревич приглашает его через полгода активной переписки. Забавно, но Чондэ испытывает к нему лёгкую отеческую слабость. Лебяжья теория работает: Чондэ не видел мальчишку года полтора, но эти полтора года превратили неказистого птенца в прекрасную птицу. И бог-то бы с осанкой, да выправкой, окрепшей шеей и разлетом плеч. Сехун Рейнманов держится как будущий император, в чертах лица нет ничего детского, наивного или глупого (Чондэ честно ищет).О господи, Чондэ надеется, что Чинхванна Рейнманова не пойдёт на дворцовый переворот.Не то чтобы Чондэ мог или хотел бы (это просто неуважительно) защитить этого семнадцатилетнего юношу, но всё то же, внутреннее, странное, рвётся наружу: цесаревича хочется спасать от пока только формирующихся революционеров, мачехи и любых других, смерти ему желающих. Скрутить за руки, да увезти в Германию, хотя - нет, там у него невеста... куда-нибудь в Англию, поселить в усадьбе на каком-нибудь острове, куда и не попадёшь просто так.Чондэ обрывает собственные мысли с ужасом.Что это? Чондэ сдается этому чувству без боя, распятый, обнаженный, впервые за все тридцать лет своей жизни. Оно словно стихия, шторм, тайфун, противостоять невозможно, схватись за фонарный столб - может поможет, но вряд ли.Сехун Рейнманов... растет совсем не таким, как Чондэ предполагал. Он говорит и думает правильные вещи, задаёт правильные вопросы, смотрит пытливо, кажется, в самую душу и насквозь. Чондэ рядом с ним как в клетке каждый раз - бейся о прутья, разбивайся в кровь - всё зря, не выбраться. А ему и не хочется.Чондэ начинает писать стихи.И сходить с ума, вот уж точно.Впрочем, в его случае это одно и то же.- Вы становитесь сентиментальным, друг мой, - говорит ему Дионисьев, - и нервным. Позволите совет?- Предположим?- Уехать бы вам на месяц-другой. В глушь куда-нибудь, побыть наедине с собой. Сбор бы тоже попить, успокаивающий какой, я бы с нашей милой Бэкхёной проконсультировался даже.- Благодарю за совет.Дионисьев качает головой, неодобрительно, конечно, но не говорит ничего. Переводит тему на погоду, экономику, пациентов.Чондэ не хочется уезжать. Быть без цесаревича в зоне видимости ему уже и так больно, и пусть эта боль ему даже нравится, сильнейшую вынести будет тяжелее.Чондэ отдаётся тайфуну - убьёт или сломает, уже не важно, Чондэ любой исход примет с улыбкой на лице. - ...а вы хотели поразить кого-то стихами? - иногда Чондэ кажется, что цесаревич его раскрыл, иногда кажется, что Сехун Рейнманов наивнее всех людей на планете. В любом случае, дразнить его - отдельное удовольствие. Цесаревич смущается, злится, вспыхивает. Показывает тысячу и одну эмоцию на этом своём всегда так спокойном для других лице. Чондэ так дорожит этими мгновениями, что дышать страшно.- О нет, мне поражать некого.- Как жаль, я надеялся, что вы захотите поразить меня.- Вы хотите быть пораженным мной?Сехун слишком юн, слишком открытая книга, Чондэ так плохо от него, так больно, но как же нравится. Нервы начинают сдавать, когда чувство перестает быть таким уж красивым и чистым. Ревность жрёт Чондэ изнутри. Он пишет злую статью про императрицу. Под псевдонимом, безусловно. И прекрасно осознавая - насколько это глупо, и не менее прекрасно осознавая, что цесаревич не влюблен более, перерос свою юную любовь. Поделать Чондэ с собой ничего не может.Чувство, что сильнее любого медведя, выламывает рёбра, выпускает наружу чернильно-чёрную, злую тварь. И тварь жаждет жалко и нелепо осмеивать всех этих барышень, которым их высочество кивает учтиво.И вырвать бы каждой глотку, как минимум. Чондэ презирает себя.- ...мы не несем ответственности за чужие чувства, - Сехун возмущен, весь - растрепанные эмоции, - если кто-то влюблен - это целиком и полностью его дело, а если влюблен невзаимно - смеет ли он обременять объект своих притязаний своими... - он смотрит на Чондэ так, словно Чондэ уж точно поймёт, подтвердит, поддержит. Чондэ хочется смеяться горько и безнадежно, - вот вы, - говорит Сехун, - я уверен, никогда бы не стали так поступать. Требовать чёрт пойми чего от человека, которому даже не признавались в своих чувствах.- Ах, как многого вы не знаете обо мне, ваше высочество.Как многого.- Так расскажите, я хочу знать вас лучше, знать о вас больше.Это вдруг так больно и страшно, что Чондэ хочется отшатнуться и убежать.Впервые он думает, что Сехуну не понадобиться многого, чтобы вычислить своего "тайного воздыхателя", эта мысль вызывает у него смятение. Смешно, что в смятении проблескивает лёгкий укол надежды. Хотя, что уж там, не до смеха. - Думается мне, Кёнсу Фёдорович, вы не только хороший друг, но и врач талантливый.- Лестно слышать, но чем обязан? - взгляд Дионисьева полон усталого скепсиса.- Будете навещать нашего дражайшего кузнеца с супругой, прихватите для меня травок, буду очень признателен. Успокоиться было бы славно.Дионисьев хмыкает:- Куда бежать в глушь уже определились?- Почти. Обреченность. Bonne soirée, désespoir*.Кто бы мог подумать, что Чондэ может трепетать как четырнадцатилетний кадет, пока его будут вести в вальсе. Сехун Рейнманов хмуро и упрямо смотрит ему в глаза, и сердце Чондэ пытается покинуть бренное тело сквозь глотку. Чужая рука сжимает его пальцы чуть сильнее, чем требуется, ладонь прожигает ткань камзола на талии. Воздух такой густой, что не вдохнуть, не выдохнуть.Возможно, это останется самым красивым воспоминанием на всю жизнь. Его... его высочеству едва восемнадцать лет, впереди долгая, красивая жизнь, политика, свадьба с немецкой принцессой, царствование...На мгновение Чондэ хочется, чтобы цесаревич отрекся от престола, чтобы бежал бы с ним в чёртову Англию, на богом забытый остров, куда и не попасть просто так. На мгновение это всё кажется таким реальным, куда реальнее чем те видения советничества.А ещё хочется спросить, вот так, не обращаясь к стихам в одну сторону: влюблен ли цесаревич в свою невесту хоть в треть так же сильно, как был влюблен в юную графиню Кужунёву....Чондэ совсем не похож на хрупкую институтку. Какая ирония. Ему даже смешно пытаться сосчитать насколько он старше будущего императора. Чувствовать себя жалким из-за этого всего - всё ещё нелепо.Чондэ не жалеет ни мгновения.*добрый вечер, отчаяние (фр).