Один слэшевый отрывок (1/1)

Всё было намного хуже в тот день, когда Герман впервые согласился попробовать. Тогда прошло около трёх месяцев вскоре после встречи с ведьмой. Он терпел двенадцать недель, сильно сдал после нескольких приступов, но упорно рычал на Макса, когда тот тихонечко предлагал прекратить всё это раз и навсегда. Обычно удавалось обходиться лечебными заклинаниями, несколькими амулетами из лазарета и магически заряженными кристаллами розового кварца или грубыми кусками яшмы. Тем не менее, боль сводила с ума. Герман не помнил ни единого момента, потому что довольно трудно удержать что-то в памяти, когда перед глазами распускались алые цветы, вспыхивающие чёрным по краям. Чёрный цвет означал, что проклятие сейчас воздействует сильнее всего. Пошла тринадцатая неделя, и в злополучный четверг?— было бы ещё более символично, если бы приступ случился в пятницу,?— Герман и не предполагал, что это может быть настолько больно. Он бился и дико выл, почти ослеп и оглох от шока, не чувствуя своего тела. Чёрный знак порчи разместился ровно на груди точно над солнечным сплетением и частично над сердцем, выжигая, по ощущениям, и его, и лёгкие, и рёбра. Никакие заклинания в тот день не помогали, ещё больше усугубляя состояние?— магия только вредила.?— Ма-акс,?— застонал он, но тут же захлебнулся собственными словами. —?Не могу… Сделай, что надо… —?Последнюю фразу не сказал?— прохрипел. —?Пожалуйста…?— Я могу?.. —?едва слышно спросил Григорьев, проводя рукой ему по щеке, стирая горячие слёзы. —?В смысле, если ты…?— Что угодно сделай… —?Герман сам не верил, что так ответил. Оно проклинал себя за слабость, за невозможность терпеть боль, за то, что его сейчас ждёт. Он возненавидит себя, когда всё это кончится. Герман своим затуманенным разумом почувствовал, как Макс набрасывает на него заклинания подчинения, одно за другим, правой рукой придерживая за плечи, не давая шанса дёрнуться или попытаться сбросить магические путы. Амулет заряжал кто-то более сильный, возможно, что сам Завулон, потому что даже Герман со своим первым уровнем не смог защититься, чувствуя хитросплетение нитей. Может быть, и не хотел, ради избавления от боли. Заклинания были чрезвычайно мощные: подавляя волю, они понемногу уменьшали боль. Когда его собственная пылающая аура почти полностью скрылась под панцирем древних знаков, а боль сосредоточилась где-то под сердцем, Макс легко перевернул его, всё-таки слабо сопротивляющегося, на живот, легко подтолкнул, побуждая согнуть колени. Герман, скрипнув зубами в немом бешенстве, принял нужное положение, опёрся на локти и подгрёб к себе подушку, утыкаясь в неё лбом. Он с удовольствием бы разукрасил Максу лицо, если, конечно, бы мог, но часть мозга, всё ещё контролирующая его разум, вовремя остановила, нашёптывая, что это нужно вытерпеть всего лишь один раз, и порча исчезнет раз и навсегда. Макс даже не стал его полностью раздевать, не желая, видимо, унижать ещё больше, только стянул домашние штаны, теперь небрежной кучей брошенные на пол, и поднял пропитанную потом футболку до плеч, от чего по спине побежал холодок. Макс это явно увидел, и через миг в комнате стало значительно теплее, что сопровождалось тихим шёпотом Григорьева, магически повысившим температуру в спальне. Герман закрыл глаза, чувствуя склеившиеся от слёз ресницы и высохшую соль под веками. За его спиной раздался щелчок баночки с лубрикантом, заставивший заранее напрячься. Макс провёл пока ещё тёплой, не влажной, рукой по его спине, задержавшись на пояснице. Рука исчезла, что-то непристойно хлюпнуло, и пальцы Макса вернулись скользкими от смазки. Парень провёл кончиками между ягодиц вниз к паху и обратно, остановившись у напряжённо сжатого колечка мышц, мешающего проникновению. Макс медленно обвёл его одним пальцем, пытаясь снять напряжение, но усилия явно не увенчались успехов: Герман только сильнее зажимался, почему-то пытаясь избежать дальнейших действий. Он понимал, что это глупо, что это не первый его раз, но…?— Ты должен расслабиться,?— ровным голосом произнёс Макс. —?Так будет проще.Герман хотел было язвительно поинтересоваться, кому от этого будет проще, но помешала на секунду вернувшаяся боль, прострелившая грудь, поэтому Ворожцов ограничился мысленным ответом: ?Иди к дьяволу?. И несказанно удивился, получив в ответ: ?Извини?. Герман не сразу понял, к чему Макс это сказал, но догадка пришла совершенно неожиданно, когда Григорьев вновь коснулся его пальцами, с которых капала смазка. Герман мысленно вызвал в голове образ комнаты и, стараясь не смотреть на себя: полураздетого и в не слишком приличной позе, с сжатыми кулаками, бросил взгляд на Макса, кисть которого излучала тёплый свет. Всё встало на свои места, когда парень коснулся этой рукой входа в его тело. Дрожь пробежала аж до макушки от кончиков пальцев, заставив выгнуться аж до хруста в позвоночнике, а мышцы мгновенно расслабились, и это было просто отвратительно и до жути мерзко, потому что происходило совершенно неконтролируемо, Герман никак не мог помешать этому, заклинания успешно подавляли всякую попытку сопротивляться. Макс чрезвычайно мягко, пока ещё одним пальцем мягко толкнулся внутрь, не слишком глубоко, до второй фаланги, медленно, позволяя привыкнуть к незнакомым и не очень приятным ощущениям, имитируя возвратно-поступательные движения, чуть усиливая нажим каждые несколько минут, периодически вытаскивая палец и погружая его вновь вглубь магически расслабленного ануса. Кажется, это заняло долгие часы, прежде чем к первому пальцу добавился второй. Внизу живота болезненно тянуло, это чувство усиливалось, когда Макс без всяких усилий двигал пальцами внутри него, разглаживая тонкие стеночки, временами задевая набухшую простату, от чего по всему телу проносится жар. Герман, стараясь не слишком шевелиться, пытался получить хоть какое-то наслаждение, но тело, казалось, ещё поддерживало его, слушалось, потому что возбуждения не было. Он тяжело дышал, сосредотачиваясь на собственных рваных выдохах. Тянущая боль отступила, как только Макс осторожно вытащил пальцы, вытирая их, судя по шороху, об скомканную салфетку?— откуда только взял? Герман чувствовал себя болезненно открытым, выставленным напоказ, это заставляло его сильнее вжаться лицом в подушку. Он вновь вызвал образ комнаты: Макс снимает давно расстёгнутые джинсы?— мучиться в них эрекцией вообще отдельный вид мучений,?— избавляется от белья, разрывает тонкий пакетик из фольги, раскатывает презерватив и?— это Ворожцов уже чувствует,?— кладёт обе ладони на его бёдра. Чуть скользкая рука скользнула между ног к невозбуждённому члену, провела по нему до основания, несильно сжав, но так и не вызвав никакой ответной реакции. Герман уже понимал?— ничего не выйдет, что бы там себе ни думал Макс. Хотеть должны оба, а Герману в данный момент хотелось только умереть. Григорьев, однако, останавливаться не собирался, а Герман, находясь как минимум под тремя подавляющими заклятиями, мог только ждать. Он непроизвольно вздрогнул, когда Макс возбуждённым членом толкнулся между его ягодиц, мышцы податливо впустили его внутрь. Ни боли, ни судорожных спазмов, и всё благодаря магии. Однако Макс медленно, буквально по сантиметру проникал глубже, несмотря на то, что это уже не было необходимостью, Герман был вполне готов, но Макс то вытаскивал член, то входил обратно, хотя он был уже так возбуждён, что ему хватило бы пары движений собственной рукой, чтобы кончить. Парень начал двигаться сначала осторожно, заставляя Германа всё сильнее напрягать подвластные ему руки и пресс, чувствовать, как знак проклятия с одной стороны груди начинает мерцать?— верный признак того, что один из партнёров сходит с ума от желания. Вторая половина же оставалась густо-чернильного цвета. Макс навис над ним, прижимаясь носом к плечу, не переставая двигаться. Фрикции стали более сильными, заставив Германа едва слышно заскулить в пресловутую подушку, мокрую от нежеланных слёз?— не от боли, не от страха, просто от осознания того, что происходит. Макс точно слышал его мысли, его внутренние ощущения, он стремился как-то смягчить свои действия, шепча на ухо Герману что-то успокаивающее?— Герман так и не услышал, что,?— покрывал нежными поцелуями до боли сведенные плечи и занемевшую шею. Ворожцов настолько закрылся от окружающего мира, что не сразу почувствовал, как надрывно захрипел Макс над ним, забился в восхитительной оргазменной судороге. Только тогда едва ощущаемое наслаждение прокатилось и по телу Германа, но это было не желание, просто ответная реакция организма. Макс осторожно слез с него и сел рядом, поддерживая Германа, лишившегося опоры в виде заблаговременно подставленных рук и едва не завалившегося. Григорьев, раскрасневшийся?— отчасти от стыда,?— коснулся лбом его лба, неожиданно вызвав у Германа кривую улыбку. Боли от заклятия почти не было, только заметное жжение слева на груди, секс действительно частично избавил от мучений.?— Герман… —?голос у Макса был совершенно растерянный. —?Это… не помогло…Герман знал, что он увидит, открыв глаза. Не только красноватые отпечатки крепких пальцев на рёбрах, но и чёрный знак порчи с одной стороны.?— Почему ты… не сказал? —?тихо спросил Макс, прерываясь после каждой произнесённой фразы. —?Ты же… Ты же не хотел… Ты с самого начала знал, что это бесполезно!?— Почему? —?усмехнулся Герман, пока ещё не делая попыток сесть. —?Полдела сделано, половина проклятия снята.?— Тогда что это? —?Григорьев указал на чёрный отпечаток и замолк, приблизительно зная, что услышит в ответ.?— А это, Макс, то, что остановит моё сердце,?— наконец ответил Герман. —?То, что убьёт меня. Потому что ты прав: я не хочу.